– Ты что такое говоришь!!!

– Сейчас… Эээ… Листьев, Владислав. Застрелен сегодня в подъезде киллером.

– С ума сошел?! Это в Москве, а мои все здесь.

Наверху расположилась застава десантников: расчет автоматического станкового гранатомета «Пламя», связист и старший – капитан ВДВ. Он ввел меня в курс дела.

– Они все на берегу не торчат. Их возят автобусами. Как на работу. Воюют вахтовым методом. А мы стоим здесь, сдерживаем.

– Вооружение?

– У них артиллерия, минометы. Танк есть. Говорят, наш пленный за рычагами. Офицер. Никто не знает, кто он, откуда. Зовут вроде Василием. Извините, мне надо работать.

Десантник надевает наушники:

– Вызываю «Коробочку», вызываю «Коробочку»! А ну, выйди вперед, дай пару раз. По тем же целям!

На берег Аргуна выскакивает танк и делает два выстрела. Быстро задом сдает назад. Начинает кудахтать гранатомет. Его лента, выползающая из круглой коробки, проходит сквозь черный корпус и, бряцая пустыми звеньями, опускается на щебенку.

Мне в бинокль отлично виден мост. Дорога на город Аргун пустынна.

– А почему мост не взорвут?

– Не знаю. Общаемся с той стороной. Тут вообще спектакль был.

– Какой?

– У них же наши пленные сидят, в Аргуне. И есть там один майор. Вроде автомобилист из 135-й бригады. Так к нему жена через этот мост ходила.

– И как?

– Стала спрашивать, а боевики говорят: «А, это майор, который не падает?»

Оказывается, им со стержнем парень попался. Его бьют со всей силы в грудь, он падает и встает. Его снова бьют, он встает. Проломили грудную клетку кулаками, а он все равно встает.

– Отпустили?

– Да, сжалились, говорят: «Меняем его на двух наших». Она вернулась, а у нас живых нет. Опять с белой тряпочной пошла в Аргун. Так и так, не могу, нет в наличии.

Ей новое условие: давай три трупа. Вот она вернулась, ей на тачку погрузили троих убитых, и она поперла их через мост. Отдали парня.

На подступах к Аргуну

Рассказ прервался. Я не понял в первую секунду, что произошло. Даже взрыва не слышал. Встать не успел. Как сидел, так и остался. Только уши как ватой заткнули. Десантники уже шуршали щебнем по склону вниз. И Вадик с Кукушкиным тоже. Офицер дергал меня за шиворот:

– Это Вася! Быстро вниз! Сейчас еще раз выстрелит!

Уже за горой, у БТРа, я икнул и откашлялся.

– Ну, Вася, ты даешь…

Если выйти из нашей палатки и сделать десять шагов вперед, то можно видеть, как кипит жизнь. Со стороны Ястребиной горы на взлетно-посадочную полосу один за другим заходят вертолетные пары. Сначала они кажутся маленькими стрекозами, потом разрастаются, и, уже выруливая на стоянку, старые, закопченные, они напоминают чудом летающие гравицапы. Но! Завораживают. Эти винты, взбивающие воздух, как миксер, этот свист турбин, дробь лопастей, меняющих тембр, отражаясь от разбитого здания терминала. Это теплое дуновение отработанным керосином.

Сейчас стояночная площадка напоминает встревоженный муравейник. Она занята дембелями. Если есть такое явление – коллективное солдатское счастье, – оно здесь. Нет печали. Бойцы смеются, обнимаются. Удивительно, они одеты в более-менее чистое обмундирование, некоторые с медалями, прицепленными прямо на отвороты бушлатов. Все без оружия, и это тоже делает для меня их вид непривычным.

Как только подруливает очередной транспортный вертолет, дембеля выстраиваются в колонну по одному для осмотра. Двое военных с хмурыми лицами, в черных перчатках сноровисто копаются в солдатских пожитках. Война – это соблазн прихватить что-то на память. Гранату, например, или пистолет. Но в конфискате оружия и боеприпасов я не замечаю. В большую кучу летят платки, полотенца, консервы, портативные радиоприемники, кожаные куртки, джинсы, даже упаковки женских колготок.

Дембелей шмон не смущает. Пройдя кордон, они, не оглядываясь, поднимаются по ребристой рампе и исчезают в чреве «коровы», так пехота между собой называет «Ми-26». За масштабы. Летчиков такое отношение обижает. Я даже был свидетелем, как один пилот, услышав, что его любимую машину именовали «коровой», добился, чтобы всех подозреваемых в обзывательстве исключили из полетного списка. Был скандал, но людей так и не взяли.

Аэропорт «Северный». Первые дембеля

Дембеля улетают, площадка ненадолго пустеет, но ее быстро занимают толпы людей штатских. Они выходят из приземляющихся белых вертолетов «Ми-6», принадлежащих МЧС. Я уже знаю, штатские – это представители министерств, занимающихся восстановлением Грозного. В нашей палатке это комментируют так:

– Странно. Еще не все разрушили, а они уже восстанавливают.

Я вижу – гражданские сильно напуганы. Они вслушиваются в канонаду, гремящую километрах в пяти от аэродрома. С каждым новым выстрелом мужчины все сильнее вжимают голову в плечи. Так черепахи прячутся в панцирь в минуты опасности. Я не знаю, для чего они здесь. То ли чтобы оценить ущерб, то ли чтобы принять сделанную работу. Некоторые из таких гостей подписывают бумаги прямо на коленке и, не появляясь в городе, улетают в Моздок на вертолете, который только что их привез. Однажды через таких товарищей мы попали в историю. Нужно было перелететь в Моздок, чтобы перегнать снятый материал в столицу. Вот так же на площадку зарулил «Ми-6». На бетон спрыгнули человек двадцать натуральных чиновников. В черных костюмах, черных пальто и в черных кепках. С черными папками. Наверняка там, дома, они ощущают себя уверенно: персональные автомобили, секретарши, секьюрити, угождающие подчиненные.

А тут, услышав разрывы и близкие выстрелы, взрослые мужики стали скандалить:

– Товарищ пилот!!! Везите назад!

– Вы слышите, здесь же война, вы где нас выгрузили!

Командир экипажа долго и нудно объяснял командированным, что сейчас за ними приедет броня и они под охраной поедут туда, куда надо.

– А нам уже ничего не надо!

Штатские даже пытались повышать голос, командовать:

– Так, пилот! Срочно взлетаем в Моздок! Срочно!!!

– Это что такое!? Совсем с ума сошли! Делают, что хотят!

Товарищи явно теряли голову. Летчик, повернувшись в их сторону, смачно, громко и продолжительно выматерился. И дал команду на запуск. Вместе со штатскими на борт проникли и мы. Едва бетон полосы замелькал и стал отдаляться, я понял, какую ошибку мы совершили. Пилот превратил вертолет в истребитель. Он резко набирал высоту и нырял вниз, делая горку. Он раскачивал машину из стороны в сторону, как бы проверяя крепость консолей и лонжеронов. Вертолет закладывал такие виражи, что мы, пассажиры, тряслись в салоне, как шарики в погремушке. Я проклял все. И чиновников, и пилотов, и всю авиацию в целом. Вернувшись на «Северный», следующий день я не работал. Пил и матерился. Впрочем, жители палатки особого сочувствия не высказали. Наша история их развлекла. Но, когда я начинал ругать гражданских, все хором активно поддакивали.

Авиация… Тут вообще был случай. Воскресенье. Я выспался. В палатке никого не было. Военные разъехались, Вадик с Куком тоже куда-то ушли. При содействии Чумаченко я аккуратно поправил здоровье, взял у него сигарету и вышел на свежий воздух. Рядом, на площадке, скачивал топливо старенький армейский «Ми-6». Это был наливник, только не на колесах – аэровариант. К вертолету подъезжали аэродромные топливозаправщики и переливали из его чрева соляру в свои бочки.

Задумавшись, я подошел чуть ближе. Сразу появился борттехник.

– Товарищ, вы думаете, что вы делаете?!

– А что такое?

– Вы отдаете отчет?!

– В смысле?

– Вы курите! А рядом идет раскачка топлива! Малейшая искра, и мы все взлетим на воздух! Аэропорт взорвется! Все сгорит!