– У нас такая штука невозможна.

– Почему?

– Да здесь, чтоб убить одного блуждающего стрелка, нам надо весь квартал развалить!

Полковник Аднан, отстранив пулеметчика от амбразуры, дает мне взглянуть на территорию, где сидят боевики. Ничего особенного. Руины. Полковник, глядя на Назира, тихим голосом рассказывает:

– У них неплохое снабжение. Есть и противотанковые управляемые ракеты, и переносные зенитно-ракетные комплексы. И современные снайперские винтовки.

Вся помощь им идет из-за границы. Из Турции, Иордании, от западных стран. По тоннелям, подземным коммуникациям. Но здесь мы им путь перекрыли.

– А где то самое шоссе на Хомс?

Полковник подводит меня к другой амбразуре, и я вижу вдали кусочек сереющего асфальта.

– Вон оно. По идее, мы его взяли. Но ездить по нему еще опасно – стреляют. Да и саму дорогу очистить надо, много мусора.

Хомс. Я вспоминаю недавнюю поездку в этот город. Мчались мы по абсолютно пустынной объездной дороге два часа.

– Назир, чего так летим?

Фиксер передвинул сигаретку из одного уголка рта в другой. Помолчал, потом ответил всего одним словом:

– Бандиты.

Действительно, нас предупредили: выезжать нужно не слишком рано и не слишком поздно. Лучше всего все путешествие начать и закончить до обеда. Но и в это время можно нарваться на неприятности, ну, там, обстрел или захват в заложники…

Примчались. Назир объяснил: оппозиция подняла здесь свой мятеж и отхватила себе сорок процентов Хомса. На их стороне – развалины; на стороне, контролируемой Асадом, работает нефтеперерабатывающий завод и даже действует военное пехотное училище. В центре города открыты кафе, пекут пиццу, вертят шаурму. Алкогольный магазин есть. Я интересуюсь, какие напитки больше берут. Продавец на ломаном русско-английском языке объясняет, мол: «Сирийские напитки любят. Ну и водку тоже». Водка на прилавках есть. Разных видов.

Едем в старый город. По ходу движения улицы пустеют. Один шлагбаум, второй, все. Война. Идем пешком. Раз в пять минут где-то сзади ухает миномет. Мины с противным шелестом пролетают над головами и рвутся впереди. Беспокоящий огонь?

Не дороговато ли так боеприпасы тратить? День-два, и к разрывам привыкаешь. А тут уже третий год идет война. Все привыкли, даже дети.

Линия фронта в Хомсе – это узкая улица шириной метров десять. По одну сторону, в домах, – солдаты; напротив, в таких же домах – оппозиция. Не город, а мясорубка. Вернее, вся Сирия сегодня мясорубка. Границы-то кругом открыты! В соседней Турции – лагеря подготовки бойцов сирийской оппозиции с инструкторами из НАТО. Ливанская граница? Открыта. Иорданская, где притаился спецназ армии США, – тоже проходной двор. Ирак? И там не все ладно. Израиль с Голанскими высотами? И в той стороне у Асада друзей нет. Я ж говорю, мясорубка! Только, знай, подбрасывай оружие и людей, она все перекрутит!

Из развалин «линии фронта» на нас выходит сирийский офицер. На плече «АКМ», камуфляж застегнут на все пуговицы. Стриженую голову пересекает длинный багровый шрам. На мой вопрос, «как дела», отвечает быстро, экспансивно, невпопад. Говорит о том, что его волнует в первую очередь.

– Мы будем воевать до конца. Сирия – наша Родина. Мы ее защищаем! И она, Родина, в этой войне права. Посмотрите: все наши солдаты и офицеры – сирийцы. У нас нет приезжих бойцов, не то что на другой стороне.

Логично. Жаль только, мы не можем и ту сторону послушать, мятежную. Только успеешь перейти, моментом «на Луну» отправят! А ведь оппозиция так рядом, метрах в ста! Получается, не соблюдаем мы главный принцип репортерства: представить зрителю, как минимум, две точки зрения. Но ведь это не скандал в ЖЭКе, это война. Взять хотя бы Сталинград. Представьте, сорок третий год, приезжает на фронт Константин Симонов, корреспондент «Красной звезды». Взял интервью у генерала Чуйкова, командарма советской шестьдесят второй армии. Потом – раз! Перешел улицу и к фашистскому фельдмаршалу Паулюсу: «Как вам тут воюется?» Нееет! Так не бывает! Но теоретики в это верить не хотят. И, что самое страшное, некоторые практики тоже. Был на Балканах случай. В середине девяностых. Корреспондент Олег Сафиуллин, оператор Саша Галанов и «звучок» Славка Колпачков работали в Косове. Вооруженный конфликт обозревали.

Наших десантников там еще в помине не было. И других миротворцев. Работали наши ребята с сербской стороны. А из Москвы им говорят: а что вы тут на белградской информации зациклились, вы на ту сторону сгоняйте! К албанским боевикам! Приказ есть приказ. Арендовали машину и поехали. Ну и в итоге? Только переехали дорогу, их тут же фейсом об тейбл. Простояли на коленях рядком, в подвале лицом к стене. Потом водителя-серба пристрелили в затылок. Машину отобрали, а их, слава богу, отпустили. Вот и вся объективность. Хотя… Во время пятидневной войны в Южной Осетии работали же российские журналисты на грузинской стороне? Работали. Но там западники всем заправляли, в Тбилиси. А здесь арабы и кавказцы, попившие российской крови еще в Грозном, в Нальчике и в Махачкале. Нет-нет, работать будем только здесь!

Вернемся лучше к описанию особенностей сирийской войны. В основном идут уличные бои. Боевикам в пустыне воевать не резон. Там они как на ладони. Бывают случаи, когда караваны с оружием из «нейтральных» стран везут помощь оппозиции. И сирийская армия их рубит в капусту. А так… Все действия разворачиваются в городских пределах. Если это жилые кварталы, выкурить из них противника – тяжелый труд. Улочки здесь тесные. Машины легковые разъезжаются буквально впритирку. Расстояний между домами нет. Один дом, второй, третий, а у всех стены общие. Так боевики чего додумались? Тоннели роют! Как кроты! Сто метров длиной, двести! Широкие! С электроосвещением! По ним не просто ходить, минометы стодвадцатимиллиметровые, полковые, можно тягать! Впрочем, это не новый опыт. Вон, вьетнамцы во время войны с американским супостатом: рыли катакомбы и целые партизанские лагеря в них размещали! Многоярусные! С горными тайными выходами, с подводными! По триста человек одновременно под землей сидело! Их женщины даже рожать умудрялись там! Я видел такие в джунглях, под Хошимином, бывшим Сайгоном. Американцы даже спецназ тоннельный вынуждены были создать. В Афганистане моджахеды рыли свои подземные каналы, так называемые керизы. Прятались в них от шурави. Но здесь, в Сирии, боевики используют тоннели не столько для укрытия, сколько для маневра. Пошла вперед, скажем, сирийская пехота. Сдает противник, отступает! Азарт атаки! Кровь кипит! А тут вдруг – бац! И удар с тыла! Оказывается! Оппозиционеров впереди уже нет, они давно сзади! Бьют, откуда никто не ждет! Берут в кольцо! Солдаты гибнут.

Сейчас на Хомском фронте без перемен. Ни тебе наступлений, ни тебе отходов. Держат друг друга на мушке, и все. Ну и пуляют изредка. Мы проходим вслед за солдатом внутрь здания. Поворот, второй, третий, и… мы в абсолютно темной комнате. Приглядываюсь. Вся внешняя стена выложена мешками с песком, в два ряда. А сами мешки покрыты огромным государственным флагом Сирии. В углу пулеметчик. Сгорбился над прикладом. Следит. Амбразурка размером в апельсин. С улицы через нее пробивается луч яркого света. Что там можно увидеть? Сектор обстрела ну просто никакой. Ба-бах!!! – пулеметчик дает короткую очередь, профессионально отсекая два патрона. Тут же, буквально за стенкой, слышен ответный щелчок. Солдат поворачивается к нам и неподходящей случаю детской гримасой дает понять: снайпер! Хорошая же реакция у парня, что сидит там, на другой стороне! Моментально стреляет в ответ! Я понимаю, что это далеко не основная позиция сирийских военных. Либо у них море пулеметных гнезд, которые своими малыми секторами полностью покрывают нейтральное поле, или на крыше есть такие позиции, с которых простреливается все и вся. Но в тактику и стратегию я не лезу. Меня интересуют люди, солдаты. Мы выходим из здания обратно на солнце. Встаем с военными полукругом. Завязываю разговор:

– Ну, как дела, как настроение?