А что возьмешь с «меньших» «сох», где полтораста дворов с десятью, или совсем «захудалых», где больше трех сотен?! А ведь они вкупе столько же должны платить! Но не платят, денег у них просто нет — а все сборы должны быть трижды в год точно в срок уплачены — в марте, мае и ноябре. А если не успеют — штраф в размере десятины с бургомистра взыскивают без всякого снисхождения!

Купец остановился, посмотрел на Алексея печальными глазами, однако в которых был заметен и ум, и русская смекалка с хитринкой, без которой в таком бизнесе «прогоришь» моментально, или пролетишь как фанера над Парижем, задевая крыши домов.

«Это что же такое получается — государство весь сбор податей с посадских людей перевалило на их же выборных, блюдя собственный интерес. Гениальное решение — от своих ведь ничего не утаишь в доходах. Все прекрасно знают — кто и на чем деньги заколачивает. И все — более никаких реальных прав самоуправление не получило — царь ставит над ними своих инспекторов, наблюдателей и фискалов.

Так это же самое натуральное закрепощение!»

— А теперь как Ратуши отменили, то всеми делами занимаются губернаторы, они же главными над делами объявлены, и земские комиссары, которых они ставят. Вот так то — воеводы творили, что хотели со своими приказными избами, теперь порядок этот вернулся снова — начальные люди с нас в свою пользу выжимать начали, да так алчно, что даже прежде не было! А в бургомистры лезут неимущие, злые и голодные, обнищавшие вконец — обещают губернаторским людям лишними доходами с «сох» поделиться, те их и поддерживают всецело.

«С такой демократией я уже знаком — показали ее во всей красе, и так, что люди на помойках стали рыться для пропитания. Ничего в мире не изменилось за почти триста лет — жуткий беспредел власти при полном бесправии податного населения».

— Так еще города ведь разные бывают. Посады многие к Свирским верфям припасали, и все подати с них взыскиваются князем Меншиковым по его усмотрению, а тот все в двойном размере брать стал!

«Да, забрался козел в огород с капустой. Чую, что второй размер не на строительство линейных кораблей идет, прямиком «сердечному другу» Петра Алексеевича в карман — а как иначе миллионные состояние себе сделаешь, два годовых бюджета России украл, как в одной из книг писалось. Вор, он и есть вор, хоть с княжеским титулом, хоть без оного».

— Указов ведь много государь пишет, и каждый год новые прежние отменяют — то одно вводит, то другое убирает, то вот вам Ратуши, а вот магистраты, либо ландраты, а с ними алдермены, а потом снова бургомистры. И губернаторы свою власть проявляют — к податям постоянным временные добавляют, а их много, и в каждой десятую деньгу отдай!

Алексей Петрович только вздохнул, чувствуя, что в этом деле, столь же запутанном, как любая бухгалтерия вместе с системой правосудия, по русскому обычаю, без бутылки не разберешься.

— А еще рекрутов чуть ли не ежегодно требуют выставлять. Мы бы от нерадивых с радостью избавились, но нет! Нельзя, они подати должны платить, или другие за них согласно окладу — вот в чем дело! Заплатить за других, коих как ярмо на шею повесили!

Мы раньше холопов выкупали и выставляли на службу царскую, а теперь нельзя. Нужно отступные губернатору отдать — он ведь полки формирует. А берут по сотне рублей за рекрута, которого должны выставить. А ведь холоп со всеми припасами, хлебным и денежным, прежде в тридцать семь рублей обходился, а ныне чуть ли не втрое дороже!

«Огромный простор для злоупотреблений ты сотворил, царь-батюшка, а ведь благие намерения имел — порядок навести и «регулярное государство» создать, где все честно работают и каждые знает свое место. Да уж — свои шестки люди знают, расселись как сверчки — и гадят друг на друга, и каждый норовит повыше подняться, чтобы его дерьмо с верхней точки вниз летело, сшибая всех на пути.

Ты хоть реформы свои продумываешь, Петр Алексеевич, или пишешь указ исходя из сиюминутного момента? Как тебе показалось в ту или иную минуту, и с какой ноги ты утром встал?!

Ведь нельзя же так — продумай все, и сделай по уму. Понимаю, война идет, деньги для нее нужны большие — но так ведь они больше по карманам тех растекаются, кто «балом» этим правит!»

— А еще государь-наследник солдат на постой ставят, иной раз по сотне на двор забивают — и не откажешься от такой страшной тягости. И хоть настрого велено служивым разор не чинить, так ведь такое творят, что волосы дыбом встают. И воруют везде, тащат не только то, что плохо лежит, так замки на амбарах взламывают. Не только служанок обижают, порой до жен честных добираются и даже бесчестят.

Жаловаться на них станешь, так офицеры смеются, тростью побить могут крепко. И деньги губернаторские людишки вымогают — либо платишь им, а если нет, то солдаты разор страшный учинят — кормовые им не доплачивают, а жрать служивые норовят в три горла!

«Отличное укрощение для строптивых, вкупе с вымогательством. Это золотой колодец для губернаторов с полковниками — «Клондайк», право слово. Да, папенька, решил на казармах экономию сделать, так еще худшее разорение устроил горожанам. А ведь солдаты от постоя по обывательским домам откровенно разлагаются, не зря их в частях держат за высокими заборами — да потому что и дисциплину вбивают в головы накрепко, и делу военному можно и нужно всех вместе учить».

— С этим покончу, Фома! Жить в военных городках будут!

— Тебе все купечество и посадские люди в ноги поклонятся всем миром, государь. Трудно жить даже купцам стало — товары многие в казну взяли, откупщикам полную волю дали, они и богатеют — а где деньги другим на откуп взять, али подряд получить?!

— Неправильно все это — собрать нужно консилиум, да выяснить, что нужно сделать, чтобы все по уму и правильно сделать. Государь обязан советоваться с людьми знающими, и только по их одобрению указы писать. И я так сделаю обязательно! Править буду с вашим участием и слушать советы! И так будет всегда и на том крест целую!

— Да я… Да мы… Что хошь, всем поможем!

Купец схватился за бороду и неожиданно повалился царевичу в ноги, крепко обняв его сапоги, и самозабвенно их целуя…

«В Торопце он, конечно, купцом считается, но на фоне «гостиной сотни» нищий. Однако основную суть я уловил — торговцам и купцам с незначительными оборотами нынешние порядки сильно не по нраву. Воротилам так сказать нынешнего бизнеса власть может быть и по нраву, но тут как там, в будущем времени — реформы позволяют обогащаться крайне незначительному кругу людей, который мал, но несметно богат.

Опора любого государства огромный слой среднего класса — но тут практически все крестьянство, а это четыре пятых населения — нищее, забитое, невежественное и убогое.

Следовательно — мои реформы должны быть направлены именно на них, на улучшение жизни. А потому возникает вопрос — как это сделать, причем без больших расходов, наоборот — получить прибыль. И желательно все проделать за короткое время.

Та еще проблема — ум за разум зайдет!»

Алексей Петрович закурил трубку от горящей свечи, пыхнул табачным дымом. Вредная привычка, как не крути, но организм царевича к табаку был привычный. «Папаша» насаждал курение среди своих подданных со страшной силой, как и бритье — так что требовалось соблюдать новые порядки, чтобы в Москве не «засветиться».

«Хороший человек этот купец Фома Никифоров — бумагу, свечи, чернила привез, и денег не взял. Одежду всю доставят мелкими партиями — нужно знать размеры моих охранников. А, пожалуй, я их рындами назову — слово старинное и уважение еще вызывает. Все правильно, прагматизм чувствуется — одежда должна быть как влитая, так же и обувь — не в лаптях же им по Москве ходить, сразу вычислят. Что-то, а у Петра спецслужбы работают, раз столько покушений пережил — а ведь недовольных масса. Причем, тихо все делали, по уму, без громкого сотрясения воздуха».

— Государь-царевич, а что со свинцом мне делать — Фома два пуда привез, да пороха пять больших гривен по весу?