Нужно было выходить из этой паршивой ситуации!

Посредником в примирении выступил царь Петр, натянув на себя тогу миротворца. Но русский царь изначально преследовал своей целью совсем иное, и был абсолютно прав. Ведь главная цель правителя заключается во всемерном ослаблении обоих враждующих сторон, чтобы Речь Посполитая уже не могла представлять реально серьезного противника для могущественного восточного соседа. Ведь столетие тому назад поляки, приведя Лжедмитрия, устроили Великую Смуту!

Петр Алексеевич решил путем переговоров добиться того, чего нельзя было сделать силой, и переломил ситуацию в пользу Москвы!

В результате на сейме решили оставить численность постоянной армии в 16 тысяч для Польши и 8 для Литвы. Причем комплектовалась она не только иностранными наемниками, в основном из германских земель, но выбранецкой пехотой из собственно поляков и литвинов — жолонеров.

Совершенно смешное количество, которое на самом деле было намного меньше — денег на жалование и содержание войска хронически не хватало, а магнаты не желали усиления коронной армии.

В то время как Пруссия, недавно ставшая королевством, могла выставить вдвое больше солдат под ружье, причем отлично вымуштрованных и вооруженных. Русская армия в составе 42-х пехотных и 33-х драгунских полках насчитывала больше сто тысяч солдат. И это не считая гвардии, флота, казаков, гарнизонных войск и иррегулярной конницы, которые вместе взятые составляли не меньшее, а то и большее число.

Так что восточный сосед установил фактический протекторат, и наиболее дальновидные представители шляхты почувствовали, что дело пахнет не просто «жаренным», а уже «подгорелым». Вот только сил на войну не имелось — страна была основательно разорена соседями, что превратили ее на девять лет ареной сражений. К тому же магнаты при этом ухитрялись ожесточенно воевать и друг с другом — самое любимое занятие для ясновельможного панства. Те же Сапеги целых четыре года сражались в Литве против сложившейся против них конфедерации…

— Как ты себя чувствуешь, мой царственный герой, — теплые руки пани Анны легли ему на плечи, и Фрол кивнул на двор:

— У тебя там целая армия, моя любовь…

— Пустяки, мои шляхтичи обленились, и пусть возьмутся за сабли, а то забыли, как их держать в руке. Соседи отправили мне помощь, а при необходимости сюда придут до семи тысяч шляхты с пахоликами и две хоругви «крылатых гусар». Так что никому мы тебя не отдадим, Алекс, можешь быть в этом полностью уверен.

— А если царь… мой отец потребует выдачи меня, и двинет сюда, в эти края, свою армию…

— Мы ждем именно этого — тогда мы заставим Августа драться. И учти — вмешательство твоего родителя в германские дела вызвало сильное неудовольствие Дании и Пруссии — помогать ему они не станут. А тебе окажет помощь цезарь Карл, и другой Карл, что король Швеции, не останется в стороне — ему нужно отвоевывать потерянное наследство Ливонского ордена и Финляндию. Так что царь вряд ли решится на войну с нами немедленно — ему к ней надо подготовиться.

— И что мне вот так просто сидеть и ждать?!

Фрол прилежно выполнял данные ему инструкции, а потому задал вопрос, хотя шаловливые пальчики пани Микульской действовали на него возбуждающе, да так что драгун едва сдерживался.

— Зачем ждать?! При поддержке цезаря ты станешь нашим королем, тем более если в тайне пообещаешь французам, что будешь держать их сторону — тогда казна будет наполнена звенящими луидорами, экю и ливрами. И вернешь себе московский трон, объединив две огромные страны под одним скипетром! О, наша мечта сбудется!

Пани смотрела на него блестящими глазами, потом неожиданно повернулась и вышла из комнаты. Фрол в полной задумчивости подошел к огромной кровати под балдахином и уселся на нее в полном изумлении. Негромко пробормотал себе под нос:

— Они хотят из меня сделать нового «царевича Дмитрия», вот только я как-то не хочу выступать в роли Гришки Отрепьева. Но вот с нее сама Марина Мнишек проглядывает — такая же властная и честолюбивая. Лишь бы мне «воренка» не родила через девять месяцев, вот будет казус. Однако надо выполнять инструкцию — я дал сло…

— Я вся твоя, мой будущий король! Эта наша ночь по праву, и для тебя она станет восхитительной!

Фрол замер в полном изумлении — нагая пани была прекрасна своим отточенным телом, на которое можно только любоваться каждый раз, когда он ее такой видел.

Анна подошла к ошеломленному самозванцу, дерзко повалила его на кровать, стала срывать с него одежду. Женщина постоянно облизывала розовым язычком губы, ее глаза отсвечивали таким горячечным блеском, что и сам Фрол обезумел от нахлынувшей страсти …

— Скоро прибудем, государь, стрелецкий столб стоит — их в трех верстах ставили — железная доска уже проржавела.

— Смотреть не будем, тут и так на нас со всех сторон смотрят, — буркнул Алексей, понимая, что такой поступок априори будет выглядеть в глазах обывателей подозрительным — с чего это драгуны братской могилой мятежных стрельцов интересуются.

Внутри все кипело от гнева — долгий путь в Москву вел через оккупированную, запуганную донельзя собственной армией, что преданно служила царю, страну. В глаза повсеместно бросаются следы казней, самых разнообразных — виселицы, колеса, воткнутые в землю колья, вкопанные бревна. И везде останки множества несчастных, что приняли жуткую смерть — истлевшие, прогнившие, но теперь окаменевшие от мороза. Их было приказано не убирать — царь старался усилить вящий испуг у своих верноподданных.

«Знакомая по книгам картина — управление социумом путем его превентивного устрашения, выражаясь ученым языком. Слишком много недовольных установленным режимом, и если бы они имели возможность организоваться, то давно бы свергли Петра, но царь им просто не дает такой возможности, бьет сразу и страшно.

Причем даже по символам возможного сопротивления!

Дернулась царевна Софья со стрельцами двадцать лет тому назад — всех замучил и истребил, разогнал, чтобы память забылась. Причем преследовали неутомимо — последних стрельцов, участников мятежа, которым повезло скрыться — нашли недавно и колесовали!

Астраханским повстанцам объявил о милосердии — и сразу последовали казни сдавшихся, царь ведь дал слово, сам может взять обратно. Булавинцев в крови утопили, только Игнат Некрасов несколько тысяч повстанцев и казаков за Кубань увел. Везде ловят беглых и разбойников, клеймят, на строительство Петербурга посылают. И никого и солдат не колышет, что добрая половина схваченных никакого отношения к криминалу не имеет.

Один приказ — сволочь на Неву побольше сволочи! Вот такой каламбур печальный получился!

И по церкви ударил с размаху — чтобы не дать ей возможности выступить против реформ. Потому пост патриарха упразднил, ввел, по сути, коллегию, пусть и назвал Синодом. Землевладение церковное сохранил, но доходами иереи не могут воспользоваться — они оседают в Монастырском приказе. А без денег заговором вызревать как-то затруднительно, особенно когда везде трупы казненных наблюдать можно.

Вот потому народная молва сделала символом сопротивления царевича Алексея — против его воли. Не готов был парень к выполнению подобной роли, не по Сеньке шапка. А для «папеньки» сильнейший раздражитель, терпел его до поры и времени.

Пока собственного сына супруга ему не родила, или Виллим помог самодержцу в этом деле. Женат будущий император на шлюхе, что бывшими никогда не бывают, сделался самым жалким рогоносцем, особенно на фоне своей патологической жестокости.

Так что Алексей был обречен, рано или поздно, но та свора петровских прихлебателей, что из грязи в князи пролезла, его бы погубила. И неважно как — оклеветав перед отцом или отравив. Способов для этого много, выбор средств самый широчайший!

И следует удивляться тому, что зашуганный отцом и такой жизнью царевич решился на «рывок», уйдя за границу. Но рабскую сущность не вытравишь — поверил уговорам и клятвам отца и вернулся обратно, на собственную погибель. А сам судебный процесс составлен в виде «круговой поруки» — раньше царь привлек для казней стрельцов бояр как палачей, а теперь господ сенаторов — и те без дискуссий вынесли смертный приговор.