Всё реже звали музыкантов, плясуний во дворец, всё меньше объедков высылали им к фонтану. Уныние настало во дворце, слитный гул до полуночи стоял в городе.

А по Курнаульской дороге, подняв длинные стволы к небу, уже ползли, влекомые слонами, мощные гаубицы, большие осадные мортиры, ящики со снарядами, с ядрами, с боевым снаряжением.

Джон Лоуренс наконец решился. Он снимал пушки с афганской границы и посылал их на помощь британцам, осадившим Дели. Своей Летучей пенджабской колонне сэр Джон велел готовиться к походу.

Лазутчики из Курнаула принесли о том первые вести. Боевой жар, волнение охватило собравшиеся в крепости полки. Стрелки, гренадеры, конники, артиллеристы вышли на Большую площадь.

— Чего мы здесь сидим, как мыши, которые ждут, чтобы их заперли в мышеловку? — зашумели сипаи Девятого аллигурского полка. — Выйдем из крепости, ударим по врагу! Пробьемся на юг, на восток, вся страна за нас, соединимся с повстанцами Агры, с войсками Нана-саиба, они бьются за то же, за что бьемся и мы!…

— Да, да, братья!… — кричали конники. — Индия велика. Пробьемся на юг, соединимся с повстанцами Ауда, Рохильканда, — тогда скоро ни одного англичанина не останется на индийской земле!…

— Не обороняться надо, а первыми бить по врагу! — поддержали конников опытные старые пехотинцы, помнившие волнения в Бенгале в 1842 году. — Оборона погубит восстание.

— Шах еще не отдал приказа о выходе из крепости, — возражали солдаты Восемьдесят второго. — Шах совещается со своими министрами.

— Слишком долго совещается великий шах! — кричали конники. — Пускай пойдут наши посланцы во дворец, поговорят с самим Бахт-ханом.

— Панди пошлем!… Нашего Панди! — подхватили артиллеристы Тридцать восьмого. — Он сумеет поговорить с дворцовыми начальниками.

— Да-да!… Пускай Инсур-Панди, наш лучший бомбардир, пойдет во дворец к шаху! — зашумел весь Пятьдесят четвертый полк.

Инсур пришел во дворец Бахадур-шаха.

Бахт-хан, назначенный начальником над всеми конными и пешими войсками, разрешил Инсуру войти в стланный коврами нижний зал дворца.

Бахт-хан был невелик ростом, худ лицом и шеей. Глаза с темными болезненными подглазьями глядели мимо Инсура.

Движением руки он пригласил сипая сесть у стены на подушки, устилавшие ковер.

Инсур не сел на шитые шелком подушки, не взял в руки длинной трубки кальяна и не начал речи с обычных приветствий. Лицо у Бахт-хана сразу помрачнело.

— У тебя двадцать пять тысяч солдат в крепости, начальник! — сказал Инсур. — Мирутские конники, молодцы-аллигурцы, гренадеры Тридцать восьмого рвутся в бой. Есть и легкие и тяжелые орудия в нашем Тридцать восьмом, есть и бомбардиры к ним… Мои артиллеристы послали меня к тебе, Бахт-хан… Зачем ты ждешь, когда феринги накопят силы за своими холмами и пойдут штурмом на крепость? Отдай приказ, вели своим солдатам ударить по войску противника и отогнать его далеко от стен Дели… Вся страна, все города Индии поддержат войско повстанцев.

Бахт-хан недовольно глядел на Инсура.

— Зачем полкам, присягнувшим шаху, выходить за стены Дели и ослаблять город? — ответил Бахт-хан. — Великий шах говорит: оборона трона — превыше всего. Если трон делийский качнется, кто поддержит его в других городах Индии?

На том и кончил Бахт-хан разговор с Инсуром.

— Не жди добра от Бахадур-шаха, — сказал в тот вечер Инсур своему другу и помощнику Лалл-Сингу. — Слишком много думает шах о своем троне и слишком мало — об Индии.

Сам шах, узнав о приходе посланца сипаев, смертельно испугался. Он приказал никого больше не впускать во дворец, ни от горожан, ни от повстанческого войска.

Шах укрылся в своих покоях, велел плотно занавесить все окна, а у дверей поставить охрану из черных африканских слуг. С полудня до полуночи по всем внутренним залам жгли свечи розового воска и сладко пахнущие травы. Черной тушью по голубой персидской бумаге шах чертил стихи о любви соловья к розе, тысячу раз воспетой поэтами старого Ирана.

Шах не дописал своих стихов. Какой-то старик в одежде мусульманского нищего, оттолкнув сторожа, прорвался во внутренние покои и лег у самих ног шаха.

— Спаси нас, великий падишах, сияние неба! — кричал старик. — Спаси город правоверных и святую мечеть!… Летучая колонна ферингов идет на Дели с севера, две тысячи конных сикхов, свирепых, как шайтан…

Сам Никкуль-Сейн, полковник ферингов; бородатый демон, ведет их на тебя, повелитель!…

— Смилуйся над нами, всемогущий аллах! — простонал Бахадур-шах.

— Это еще не всё, великий шах, надежда правоверных!… Большие пушки Пенджаба идут на помощь к ферингам.

— Пушки Лоуренс-саиба? — побелевшими губами спросил бедный шах.

— Да, падишах, сияние неба!… Могучие слоны тащат эти пушки, пыль поднимается до самого неба, от гула и топота дрожит земля… И это еще не всё, великий падишах!… Маленькие дьяволы идут на Дели с гор, косматые дикие гурки безобразного вида. Они мчатся на легких телегах, и, когда спускаются с гор в равнину, ты станешь от восхода солнца и до захода считать их и не сочтешь… Не надейся больше на сипаев, повелитель, подай руку Вильсон-саибу, если хочешь спасти себя, своих сыновей и внуков, надежду трона!…

В тот же день Бахадур-шах созвал своих министров на совещание. Шах сорвал с себя чалму в знак отчаяния и выдрал клочья волос из своей серебряной бороды.

— О я, несчастный! — сокрушался шах. — Погиб мой трон, сыновья и внуки, надежда трона! Будь проклят день и час, когда сипаи вступили в мой город!

Министры почтительно вздыхали, скребли головы под чалмами и не знали, что сказать.

— Не так слаб Дели, как думают трусы! — пытался успокоить шаха Мукунд-Лалл, хранитель печати. — Снарядов и пушек много в крепости. Хоть и разбрелись файзабадцы, но войска еще у нас немало, и сипаи сражаются храбро.

— Снарядов и пушек много, пороха мало, — вмешался Ассан-Улла, придворный лекарь. — Без пороха молчат и пушки и ружья.

— Нет, не спасти Дели! — сказали министры. — Лучше уйти нам отсюда, повелитель, уйти из южных ворот, пока Вильсон-саиб не обложил крепость со всех сторон.

— Уйти уже трудно, конные разъезды ферингов перерезают и южную дорогу, — сказал Ассан-Улла.

— Гибнет великий трон!… Всемогущий аллах разгневался на нас!

— Можно еще спасти трон, — неторопливо сказал принц Мирза-Могул.

Все министры повернулись к нему.

— Феринги копят силы, — сказал Мирза. — Жирный Лоуренс посылает им из Пешавара пушки. Большой бой будет под стенами Дели, и мы еще не знаем, кто одержит победу.

— Ты прав, Мирза-Могул, — печально сказали министры.

— Если мы поможем ферингам взять крепость, шах Дели останется шахом Дели.

— Научи же меня, Мирза, мой верный сын, — научи как быть, — слабым голосом попросил шах.

— Надо тайно открыть ферингам вход во дворец со стороны Речного бастиона. Когда начнется штурм, надо впустить ферингов в город. Генерал Вильсон не забудет нашей услуги.

Все молча смотрели на шаха. Шах кивнул головой.

— Ты прав, Мирза! — сказал шах.

— Ты мудр, великий Мирза, сын великого отца! — повеселев, сказали министры.

Движением руки шах повелел им всем уйти. Министры удалились.

Остались только: принц Мирза-Могул, придворный лекарь Ассан и Мукунд-Лалл, хранитель печати.

Мукунд-Лалл поставил на низкий столик лакированный ящичек с перьями, серебряный сосуд с тушью. Он вопросительно смотрел на лекаря.

— Прикажи, великий падишах, написать письмо Вильсон-саибу, — низко поклонившись шаху, сказал Ассан-Улла. — Я найду способ, как передать твое письмо в лагерь ферингов.

Поздно вечером из Кабульских ворот крепости вышли двое: молодой рабочий оружейной мастерской — Застра — и мальчик-конюх, в белой безрукавке, в желтой чалме и широком поясе, небрежно повязанном вокруг тонкой талии. Инсур проводил их, до самых ворот. На прощанье он положил руку маленькому конюху на плечо.