— Чье? — мужик оглянулся.

— Ваше.

— Наше? — товарищ явно придуривался и на контакт с «органами» идти не хотел.

— Можно вас на одну секундочку? — я вырвал мужика из цепких женских рук, и, подхватив его под локоть, отвел в сторонку не несколько метров, после чего, заслонив своим корпусом от взглядов свидетелей, коротко, без замаха, ударил его под ребра.

— Ты, если будешь дурака изображать, поедешь сейчас со мной, и я тебя в отделе так отмудохаю, что ты отвечать мне будешь еще до того, как я вопрос успею задать. А еще посажу тебя, падлу, хоть на пятнадцать суток, но посажу…

— Да за что, начальник⁈ За что посадишь? — Егор попытался вырваться, но сил не хватило — держал я крепко.

— Да вот за эту собачку… — я ткнул пальцем в мокрую кучу гниющей шерсти: — У меня и заявление есть, что это ты собак тут душишь…

— Да не трогал я ни кого!

— А мы с этим сейчас разберемся. Погреб открывай.

— Не хочу, не желаю, имею право. — Селиванов снова попытался вырваться, но тут у меня терпенье кончилось, и, под удивленный вздох собравшихся жителей, я подсечкой свалил мужика на землю, перевернул его на живот, и придавив коленом к земле, достал из папки с бумагами наручники.

Селиванов пытался вырваться, спрятать под живот руки, но, после того, как на одном запястье Егора, с щелчком, защелкнулся стальной браслет, он обмяк и разом перестал сопротивляться.

— Все, все, сдаюсь. Скажи, начальник, что надо, я все сделаю.

— Погреб открывай.

— Сейчас все сделаю, дай подняться только…

Егор долго и неловко открывал замок, болтающиеся на правой руке, массивные, черные браслеты ему мешали, но я не торопился их снимать — вдруг вновь в, с виду смирившемся, мужике взыграет ретивое.

Нда. Неудобно вышло. Когда Селиванов распахнул массивную металлическую крышку погреба, а потом, низко склонившись к низу, вздел ржавую решетку, расположенную ниже крышки, я оттолкнул мужика и заглянул в темное, зловонное нутро подземного хранилища. После этого, стараясь не задевать одеждой ржавые железяки, торчащие со всех сторон, спустился вниз. Все было тщетно. Никакого трупа в погребе не было. И специфического запаха гнилого мяса в погребе не было. Сверху тянуло мертвечиной от убиенного пса, а снизу нет. Гнилые овощи, лопнувшие банки с некими, уже не идентифицируемыми, субстанциями благоухали и смердели, но овощные отходы меня не интересовали — никаких признаков мертвой женщины в погребе гражданина Селиванова не было. Я плюнул в груду склизкой картошки и полез обратно, к ласковому солнышку.

— Где жена твоя, паскудник? — я подступил к растерявшемуся Егору.

— Да вы что, думаете… Живая она, у матери живет, позавчера письмо прислала, написала, что если пить не брошу, то разведется со мной! — видимо вид мой был страшен, или руки слишком измазаны в ржавчине, оставшейся от ползанья по узкой лестнице, но Селиванов испуганно отшатнулся от меня.

— Неси давай письма, только в конверте…

Я смотрел в спину, бегущему в сторону пятиэтажной «хрущевки», худого мужика с нелепо звенящими на одной руке наручниками и отчаянно думал, как выбираться из ситуации, в которую сам себя и загнал. Хотел убийство выявить и раскрыть, показать начальству, что работать умею не хуже князевской бригады? Получи, ненужные никому, заявления о восьми кражах, по которым еще не факт, что сидящий в СИЗО жулик сознается и сдаст подельника. Но ведь запах мертвечины просто висит в воздухе и несчастных собак кто-то, с завидной регулярностью, убивает и притаскивает сюда? Да тут посторонние люди не бывают, в этом тихом, изолированном уголке старой городской застройки.

— Дамы, а это чей погреб? — я ткнул пальцем в крышку, торчащую из земли последней в длинном ряду?

— Да не знаем мы. — пенсионерки, живо обсуждающие странного милиционера и Егора с его семейной драмой, переглянулись: — Не разу не видели, чтобы кто им пользовался. Он здесь давно был выкопан, только брошенный стоял, без замка, а потом кто-то его по покрасил и замок повесил, видно наследники появились.

— Я в том годе видела мужика какого-то… — высунулась с заднего ряда бабулька в очках, с толстыми линзами, перемотанными синей изолентой.

— А кого вы видели, сможете описать?

— Ой, не надо только меня в это дела впутывать! — тут-же включила «заднюю скорость» гражданка: — Я ничего не рассмотрела… Еще по милициям затаскаете!

— Я вам слово даю, что ничего писать не буду, просто скажите мне, что видели… — насел я на женщину.

— Да что я сынок могла видеть? В том годе, как раз, тоже в конце лета, я с внуком пришла погреб чистить, потом вижу, что с этим погребом, с замком, мужик какой-то возится. Но я его не разглядела, он почти сразу ушел, да и глаза у меня совсем не те стали, а в тот вечер я без очков была.

— Так может внук что-то видел? У него глаза то в порядке должны быть.

— Завтра он ко мне зайдет, я у него спрошу, может пацан уже ничего не помнит.

— Не сочтите за труд, пусть ваш внук мне по этому телефону позвонит. — я достал из папки визитку и протянул женщине: — Никуда ходить не надо, просто пусть позвонит.

В ожидании Егора с письмами, я нашел в кустах кусок толстой проволоки, зацепил собачий труп за удавку на шее, и оттащил тушку несчастного животного поближе железнодорожным путям — путевые бригады с таким безобразием мирится не будут и быстро утилизируют бренные останки. После этого я долго ползал на четвереньках перед крайним погребом, глубоко втягивая носом воздух, на потеху всему честному народу.

В такой позе и застал меня Егор, принесший два письма в помятых конвертах.

Я уже понял, что это «пустышка», но тщательно осмотрел оба почтовых отправления. Письма и конверты заполнялись одним почерком, содержание соответствовало словам Егора, согласно штемпелю, одно было отправлено месяц назад, а второе — две недели тому, из деревни Сосновка нашей же области. Я записал адрес отправителя, дежурно пригрозив Селиванову, что все тщательно проверю, и наконец, снял у страдальца с руки стальные «браслеты».

— Ну что, поедем может быть? — с заднего сидения «ниссана» высунулась заспанная физиономия криминалиста.

— Никуда мы не едем… — меня захлестнула волна злобы к придремавшему коллеге: — Лом здесь есть, где-нибудь?

Народ заверил меня, что лом обязательно найдеться, больно любопытно всем было, что еще отчебучит этот мужик «из милиции», облаченный в рванину, и через пять минут мне доставили старое лезвие топора, намертво приваренное к железному лому.

Минут десять я ковырялся с этим приспособлением, пытаясь всунуть свое орудие в узкие щели между проушинами, последнего в ряду, погреба, но дело все-же пошло — сварной шов оказался слабее старого топора, проушина душераздирающе взвизгнула и повисла на дужке замка, а я, сосчитав про себя до трех, рванул на себя, уже вросшую в землю, тяжелую крышку.

Глава тринадцатая.

Август 1993 года.

С заботой о матери.

Вы когда-нибудь видели, как растение прорастает через человеческое тело? И речь идет не о экзотическом бамбуке или иной тропической гадости, а о банальной картошке, пустившей свои полупрозрачные ростки сквозь, полужидкую субстанцию, стекшуюся к опорам металлической лестницы, сохранявшую еще черты человеческого тела. Мне хватило одного взгляда, чтобы окинуть всю картину и отойти в сторону, а вот две пожилые тетки, записанные мною в протокол осмотра в качестве понятых, с первого раза, сложившуюся в темноте обстановку не поняли — сначала долго вглядывались в полумрак погреба, после чего бросились в разные стороны, зажав рты ладонями, затем долго и мучительно давились рвотой, отбежав от места страшной находки на значительное расстояние. Еще несколько человек, из числа самых любопытных, заглянули в загадочный полумрак провала — практически все реагировали одинаково нервно.

Потом началось настоящее веселье — дежурный следователь прокуратуры был на выезде, его дублер выезжать на место отказался, заявив мне, что никаких доказательств криминального происхождение лежащего в полумраке трупа нет, поэтому максимум, что он может сделать — проконсультировать меня по телефону.