– Желудочные камни, – тихо произнес Грант.

– Да, я тоже так думаю. Они их заглатывают, а когда через неделю камни станут гладкими, динозавры их отрыгивают, оставляя на земле маленькую кучку, и заглатывают новую порцию. А глотая камни, они заодно глотают и ягоды. И заболевают.

– Будь я проклят, если вы не правы! – воскликнул Грант.

Повинуясь инстинкту палеонтолога, он принялся рассматривать кучку камней, вороша их рукой.

И вдруг замер.

– Элли! – ахнул он. – Взгляните сюда!

– Кидай сюда! Целься в перчатку! – крикнула Лекси, и Дженнаро бросил ей мяч.

Она швырнула его обратно, причем с такой силищей, что ему стало больно.

– Полегче! Я же без перчаток!

– Не хнычь, нытик! – презрительно сказала Лекси. Раздосадованный Дженнаро запустил в нее мячом, и раздался звонкий шлепок: мяч ударился о кожаную перчатку.

– Вот теперь другое дело! – похвалила Лекси. Стоя возле динозавра, Дженнаро продолжал играть в мяч и одновременно разговаривал с Малкольмом.

– А каким образом вписывается в вашу теорию этот больной динозавр?

– Это все предсказывалось, – ответил Малкольм. Дженнаро с сомнением покачал головой.

– А есть что-нибудь такое, что бы не предсказывалось вашей теорией?

– Послушайте, – начал Малкольм. – Я тут ни при чем. Это теория хаоса. Но, как я уже успел заметить, выводы математических теорий никого не интересуют. Но они могут иметь огромные последствия для судеб человечества. Куда большие, чем принцип Гейзенберга или теорема Геделя, о которых сейчас столько разговоров. Вот они-то скорее представляют академический интерес, решают проблемы философского характера. А теория хаоса имеет отношение к повседневной жизни. Вы знаете, почему были созданы первые компьютеры?

– Нет, – сказал Дженнаро.

– А ну, кидай сюда! – завопила Лекси.

– Компьютеры создали в конце сороковых годов, потому что математики, в частности Джон фон Ньюман, считали, что компьютер – машина, способная оперировать сразу множеством переменных величин, – позволит человеку предсказывать погоду, И эта проблема наконец будет решена. Следующие сорок лет человек продолжал верить в эту сказку. Человечество верило, что достаточно уловить последовательность событий – и можно выступать в роли предсказателей. Если у тебя достаточно информации, ты можешь предсказать все, что угодно. Это кредо всех ученых, начиная с Ньютона.

– Ну и что?

– Теория хаоса вдребезги разбила эти иллюзии. Она утверждает, что есть феномены, которые в принципе не поддаются прогнозированию. Погоду можно предсказать только на несколько дней вперед, не больше. Все деньги, которые потратили на долгосрочные прогнозы – а за последние несколько десятилетий было потрачено полмиллиарда, – это деньги, выброшенные на ветер. Это были напрасные поиски. Бессмысленно пытаться превратить свинец в золото. Мы оглядываемся на алхимиков и смеемся над их попытками, но будущие поколения точно так же поднимут на смех нас самих. Мы пытались сделать невозможное и ухнули на это кучу денег. Существуют феномены – их довольно много, – которые в принципе нельзя предсказать.

– Так утверждает теория хаоса?

– Да, и меня поражает, что так мало людей к этому прислушиваются, – сказал Малкольм. – Я говорил об этом Хэммонду до того, как он затеял строительство Парка. Вы хотите создать доисторических животных и поселить их тут, на острове? Чудесно! Прелестная фантазия. Очаровательная!.. Но все пойдет не так, как запланировано. Эта программа совершенно непредсказуема, точно так же, как погода.

– Вы ему это говорили? – потрясенно переспросил Дженнаро.

– Да. И я говорил, что отклонения неизбежны. Во-первых, совершенно очевидно, что животные привыкли жить в других условиях. Этому стегозавру сто миллионов лет. Он не приспособлен к нашему миру. Воздух другой, уровень солнечной радиации другой, почва другая, насекомые другие, звуки другие, растительность другая. Все другое! Содержание кислорода в воздухе понизилось. Бедное животное чувствует себя, как человек на высоте десять тысяч метров. Послушайте, как он хрипит.

– А во-вторых что?

– Парк не способен удержать под контролем изменения различных жизненных форм. История эволюции показывает, что жизнь преодолевает любые барьеры. Жизнь вырывается на свободу. И осваивает новые территории. Это происходит мучительно, порой бывает сопряжено с массой опасностей, но жизнь пробивает себе дорогу. – Малкольм покачал головой. – Я вовсе не философствую, это все так и есть.

Дженнаро поднял глаза. Элли и Грант, стоявшие вдали на лугу, размахивали руками и что-то кричали.

– Вы мне принесли кока-колу? – спросил Деннис Недри, когда Малдун вернулся на контрольный пост.

Малдун не потрудился ответить. Он кинулся прямо к монитору и стал смотреть, что происходит. По рации до него донесся голос Хардинга:

– Стегозавр… наконец-то… держите… вот так…

– О чем это он? – спросил Малдун.

– Они спустились к южному берегу, – объяснил Арнольд. – Поэтому связь порой прерывается. Я сейчас переключу их на другой канал. Но вообще-то они выяснили, почему болеют стегозавры. Они жрут какие-то ягоды.

Хэммонд кивнул.

– Я знал, что рано или поздно мы решим эту проблему, – сказал он.

– Не очень-то убедительно, – протянул Дженнаро. На кончике его пальца лежал какой-то осколочек, белевший в лучах заходящего солнца; он был не больше почтовой марки. – Вы уверены, Алан?

– Абсолютно уверен, – подтвердил Грант. – Доказательство на обратной, внутренней стороне. Поверните скорлупку другой стороной, и вы увидите еле заметные перекрещивающиеся линии, этакое грубое изображение треугольника.

– Да, я вижу.

– Мы откопали два яйца с подобным рисунком неподалеку от моего дома в Монтане.

– Вы утверждаете, что это яйцо динозавра?

– Без сомнения, – кивнул Грант. Хардинг пожал плечами:

– Эти динозавры не выводят потомства.

– Как вы видите, выводят, – возразил Дженнаро.

– Но, должно быть, это птичье яйцо! – упорствовал Хардинг. – У нас тут на острове десятки различных птиц!

Грант покачал головой.

– Обратите внимание на кривизну осколка. Он почти прямой.

Значит, это осколок скорлупы от очень большого яйца. А какой он толстый! Может, у вас тут, конечно, есть страусы? А раз нет, то, значит, это яйцо динозавра.

– Но они не способны оставлять потомство, – повторил Хардинг. – У нас тут только самки!

– Я знаю только одно, – заявил Грант, – это яйцо динозавра.

Малкольм спросил:

– А вы можете сказать, какого именно динозавра?

– Да, – кивнул Грант. – Это яйцо велоцираптора.

– Полная нелепость, – пробормотал Хэммонд, прислушиваясь на контрольном посту к голосам, доносившимся из радиопередатчика. – Это наверняка птичье яйцо! Другого просто быть не может!

В радиопередатчике послышался треск. Потом раздался голос Малкольма:

– Давайте кое-что проверим, хорошо? Я прошу мистера Арнольда воспроизвести на экране таблицу, в которой подсчитаны все животные.

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Насколько я понимаю, вы можете перенести ее и на экран в машине доктора Хардинга, не так ли? Пожалуйста, сделайте это.

– Хорошо, о чем разговор? – откликнулся Арнольд. Через мгновение на экране компьютера, стоявшего на контрольном посту, появилась таблица:

– Я надеюсь, вы удовлетворены? – сказал Хэммонд. – Вы видите таблицу на своем экране?

– Да, видим, – откликнулся Малкольм.

– Все, как всегда, сходится. – Хэммонд не мог скрыть злорадства.

– Погодите, – сказал вдруг Малкольм. – А компьютер не может поискать другое количество животных?

– Например? – уточнил Арнольд.

– Например, двести тридцать девять.

– Минуточку, – нахмурился Арнольд.