Но этого хватило, чтобы я увидела, что происходит внутри. Во-первых, это была не палата, а кабинет медосмотра. А во-вторых, кричала не пациентка, а сама медсестра — та самая, которую я тщетно искала. Та самая, которая мне рассказала о Прохоре. Сильная девушка, не побоявшаяся пойти против тех, кто сильнее нее…

Теперь она оказалась слабой. Слабой перед грубостью и позором. Слабой перед каким-то бородатым боровом, который, задрав ее халат, шарил руками по ее телу и громко шептал ей в ухо, уговаривая заткнуться, иначе будет хуже и болезненней, иначе она еще больше пожалеет, что открыла свой рот.

— Кстати, про рот… — похабно хохотнул он и, раскрыв ноги медсестры шире, втиснулся между ними, попутно расстегивая ремень на своих брюках.

Я попыталась открыть дверь, но сил не хватало. Я попыталась сдвинуться с места, но меня замутило от отвращения и неизбежности происходящего, если я не найду выхода. И тогда я сделала единственное, что могла сделать в этот момент.

Я закричала.

Громко.

Отчаянно.

На ультразвуке.

Я хорошо усвоила наставления инструктора по женской самообороне, поэтому кричала не о том, что здесь насилуют. О, нет.

Я знала, что некоторых людей это автоматически заставит ускориться в противоположном направлении. Знала из личного опыта, так как инструктор, чтобы я осознала, на что рассчитывать в таком случае, устроил эксперимент. Однажды вечером он вывел меня на улицу и притворился мужчиной, который меня домогается. Заметив невдалеке людей, он стал играть роль активней, а мне приказал кричать.

Мы повторили этот эксперимент четыре раза, а результат был одним и тем же. Люди сворачивали с дороги, переходили на другую сторону, даже бежали обратно. Но никто не спешил на помощь.

Никто.

И это при том, что инструктор приказал мне кричать, насильники же в большинстве случаев приказывают совершенно иное.

Я искренне надеялась, что этот урок не потребует подтверждения того, что я его усвоила, но, увы…

Инструктор был совершенно прав. К тому же, я помнила слова родителей, что мне пока лучше не светиться в этой истории. А еще на автомате учла специфику заведения. Поэтому и верещала не о том, что здесь насилуют медсестру, а голосила, как сумасшедшая, что человек умирает, а врачей нет, что везде коррупция и беспредел, и что я этого так не оставлю…

Сначала послышался топот пациентов, которые подумали, что посмотреть представление про плохих докторов интересней, чем постоять в очереди за стылой кашей. И почти одновременно хлопнули две двери в конце коридора, и оттуда на всех парах в мою сторону бросились врач и медсестра.

Метнув взгляд в кабинет, я облегченно выдохнула: насильник спешно застегивал ремень и сбрасывал со своих бедер ноги медсестры. Она пыталась отдышаться и вытереть слезы, мешающие что-либо увидеть. И совершенно не обращала внимания на то, что он ей внушал молчать, а то хуже будет, а то все повторится, и он придет не один…

Когда персонал больницы был уже близко, я накрыла голову руками, чтобы они не рассмотрели моего лица, и стала повторять то же самое, но уже тише.

— Где он? — нервно спросил врач и попытался заглянуть мне в глаза, но я завыла и, отвернувшись от него к стене, изобразила рыдание.

— Там, — указала на кабинет. — Он там…

Я услышала, что врач пытается открыть кабинет, но тот, как и мне, не желал поддаваться.

— Кажется, там что-то странное, — пробормотала медсестра, которая прибежала вместе с доктором. — Он навалился…

— Чего вы ждете?! — заревела я, убиенная горем. — У него припадок, а вы без укола!

— По-моему, он действительно буйный, — рассмотрев новую порцию подробностей в кабинете, пришел к выводу врач и всерьез навалился на дверь, крикнув помощнице: — Он хочет покончить с собой! Срочно! Готовь лекарства!

Спустя пару минут, за которые медсестра успела сбегать в соседний кабинет и вооружиться надежным шприцом, дверь поддалась. Врач вломился в кабинет и, бросившись к окну, стал стягивать с подоконника бородатого мужика. Тот усиленно сопротивлялся, и, возможно, ему бы удалось выпрыгнуть и спастись — второй этаж для такого бугая — это не страшно. Но он отвлекся на подбежавшую медсестру и пока прикидывал, какой размер скрывается под халатиком, она с коварной улыбкой вколола ему то ли снотворное, то ли успокоительное. Подробностей смеси не знаю, но эффект, когда это волосатое «мясо» падало с подоконника, а хрупкая медсестра не посчитала нужным его ловить и сделала пару шагов назад, мне понравился.

— Ева, — окликнул меня отец.

Обернувшись, по его цепкому взгляду поняла, что он обо всем догадался. Впрочем, достаточно было посмотреть на медсестру — она все еще была в слезах и нервно проверяла: все ли пуговицы застегнуты на белом халате.

— Иди в машину, — отец отдал мне ключи и качнул головой, когда я посмотрела вдаль коридора. — Не стоит. Ева, быстрей. Ты все сделала правильно, но теперь тебе надо отсюда исчезнуть.

Сделав вид, что поправляю волосы, я прикрыла лицо от любопытных зевак и спустилась на улицу.

Ждать всегда тяжело — сидя в машине, я то и дело посматривала то на дорогу, то на двери больницы, но нет, полицейских не было. Впрочем, как-то так я и полагала, и это тоже стало причиной разыгранного спектакля. Что можно предъявить тому борову? Намерения? А он скажет, что просто хотел познакомиться, а его неправильно поняли. И поддержка у него куда сильнее, чем у медсестры с мизерной зарплатой.

К тому же, девушка и без того проявила смелость, не позволив себе умолчать о мальчике. Если она попытается выступить против «бородача», его угрозы насчет группового изнасилования могут стать реальностью.

Рискнула бы я? Честно и откровенно — нет. Даже имея такую защиту, как родители и Лариса.

Иногда идти напролом очень глупо. Я бы учла ошибки, на время ушла в тень, а потом…

Я бы не оставила этого просто так. И знала, что этого не оставит папа.

Он вернулся спустя сорок пять долгих минут, зато без пакета с продуктами, и я порадовалась, что передача попала к Прохору. Во время заварухи я машинально поставила пакет у стены и совсем забыла о нем. Я забыла, что непростительно. А вот папа и мальчика проведал, и мои следы замел, что замечательно.

— Ты к нам или к себе? — сев на водительское сиденье и заведя машину, спросил отец.

— К себе.

— Светлана не будет подавать заявления, — выезжая со двора на дорогу, сообщил он.

Я кивнула. Кто такая Светлана — очевидно, и что заявления не будет — ну, тоже лежало на поверхности. Элементарное чувство самосохранения. К тому же, в суде не раз разваливались дела, где насилие уже было совершено и насильник бесспорен, так что…

— Я попытаюсь ускорить процесс переговоров с благотворительным фондом, — продолжил отец. — Как только это случится, мальчика переведут в другую больницу. Пока за ним присмотрят в этой.

— Приставишь охрану?

— Разве я вправе? — усмехнулся папа, отчего его карие глаза заискрились. — Один из наших сотрудников будет лежать в палате с Прохором. Так совпало.

— А что у него?

— Перелом.

— Чего?

— Наверное, руки, — пожал плечами отец. — Он же должен быстро ходить, в случае чего.

— Должен, — улыбнулась я одобрительно и залюбовалась своим папой в эту минуту.

Статный, высокий, спокойный, уверенный в себе, и эта уверенность окутывает окружающих невидимым коконом. Все еще черноволосый, лишь на висках проблески нерешительной седины, глаза большие, как у меня; четкие, строгие линии лица. Сотрудники и подчиненные нечасто видели, как он улыбается, это только нам с мамой повезло знать его с другой стороны. Впрочем, мама на работе тоже не являет собой добрую романтичную барышню.

— Что? — почувствовав мой взгляд, с улыбкой поинтересовался отец.

— Да так, подумалось вдруг… Когда я была маленькой, спрашивала у мамы, как вы поженились. И она сказала, что ты долго и упорно ее добивался, и она решила дать тебе шанс. А теперь у меня закралось подозрение, что все могло быть совершенно иначе. И что это ей пришлось постараться, чтобы женить тебя на себе. Что можешь сказать по этому поводу?