Несколько дней спустя Мурад ан Махшуд, сидя в компании своего повелителя за игрой в нарр, двигал фишки и с удовольствием вспоминал минувшие гонки.

— Зрелище вышло напряженное, — говорил он, — особенно последний круг! Признаться, по милости молодого Заура я в какой-то момент едва не оставил подушки — всё же Фаиз мне как сын…

— Как не понять, — с улыбкой отозвался Селим Тринадцатый, — ты всегда выделял шахри ан Фарайя, и, надо сказать, не без причины. Этот его проход на одном колесе — редко встретишь такую ловкость и присутствие духа! Тебе стоит гордиться учеником, Мурад.

Шафи польщенно опустил глаза долу.

— Благодарю, мой повелитель. Надеюсь, сиятельный шауки не слишком расстроился, когда его любимый племянник пришел вторым, — как ни крути, Фаиз в свое время был лучшим на манеже Каф-Хаттафи… Ну да, полагаю, Зауру еще представится возможность проявить себя. Очень способный молодой человек, и не его вина, что победа досталась другому. Кстати, я слышал, сиятельный шауки просил для него руки несравненной принцессы Ашхен?..

Аль-маратхи медленно подвинул вперед одну из светлых фишек.

— Просил. И даже несмотря на обидный проигрыш в гонке, пожалуй, я склонен согласиться с тобой — молодой Хаддад-ан-Керим человек способный и далеко пойдет. К тому же, он первый наследник рода Хаддад, а они всегда были верны трону… Не стоит ли сделать выбор в его пользу?

— Решать только вам, повелитель, — занося руку над ближней фишкой черной кости, отозвался Мурад ан Махшуд. — Однако, будь я на вашем месте, я без сомнений бы выбрал Заура. Вы совершенно правы — он человек достойный и далеко пойдет, а уж его происхождение сделает честь любому отцу! Уверен, если вы сочтете возможным этот союз, ни вам, ни принцессе ни дня не придется о нем жалеть.

Селим Тринадцатый раздумчиво кивнул.

— Надеюсь, Ашхен будет того же мнения, — сказал он. И, потянувшись к чаше с щербетом, взглянул поверх доски на главу своего почтового двора: — А что же твой воспитанник, Мурад? Он уже зрелый мужчина и ему давно пора задуматься о семье, особенно теперь, когда род Фарайя вот-вот угаснет. Или он пока не намерен снимать свой траур?..

По лицу ан Махшуда скользнула тень.

— Не намерен, — безрадостно подтвердил он. — Фаиз не знал матери и был глубоко привязан к отцу, такую потерю нелегко пережить. Грешен, я уговорил его участвовать в гонках, надеясь, что это хоть сколько-нибудь его взбодрит, но увы! Стало только хуже.

Шафи, махнув рукой, издал сокрушенный вздох. Селим Тринадцатый понимающе опустил веки.

— Да, припоминаю, — обронил он, — даже на пиру он держался особняком и, кажется, так и не улыбнулся ни разу… Редкая преданность семье! Однако Хизаму его одного будет мало, Мурад. И как бы ни велика была горечь утраты — сыновнего долга она не отменяет.

— Всё так, мой повелитель, всё так. И, поверьте, Фаизу об этом известно, но… Эта молодость!

Не закончив фразы, шафи вновь горестно взмахнул рукой и потянулся к своей чаше. Светлейший приподнял брови:

— «Молодость»?

— Он о женитьбе и слышать не хочет, — пасмурно пояснил шафи. — И будь дело в одном лишь трауре, смею думать, я всё же смог бы его разубедить, однако… Где замешаны чувства, там все слова бессильны! Мальчик влюблен, он совершенно потерял голову и это куда хуже траура, ибо огонь сильнее слёз, — моих доводов он даже не слышит. Конечно, любое пламя гаснет, и он остынет со временем, но сколько этого ждать?.. И как ему объяснить, что пока он будет рвать себе сердце, упиваясь бессмысленными мечтами, он может стараниями своих же двоюродных братьев остаться на улице?..

С неодобрительно поджатых губ шафи слетел новый вздох, а его повелитель склонил голову набок:

— Погоди, Мурад. Что значит — «бессмысленные мечты»? Шахри ан Фарайя отказали? Или он присмотрел себе какую-нибудь иноземку, хоть в том же Геоне? Или… Не подумай, что я в это верю, но слухи ходят…

Светлейший, деликатно кашлянув, умолк, и ан Махшуд в ответ кисло поморщился:

— Не беспокойтесь, мой повелитель, сиятельный шауки слишком близко к сердцу воспринял провал своего племянника на арене, и слухи эти для меня не новость. Ну разумеется, нет. Фаиз влюблен в девушку. Прекрасную девушку, и рожденную в Алмаре, но о взаимности там говорить не приходится.

— Вот как, — краем губ улыбнулся Селим Тринадцатый. — Так он желает взаимности?..

— Он желает невозможного! — сухо отрезал шафи. И, опомнившись, пристыженно опустил плечи: — Простите, мой повелитель. Боюсь, Фаиз своим глупым упрямством слишком огорчил меня, но ничего, уж как-нибудь разберемся и с этим — не он первый, не он последний! Вчера он просил меня позволить ему вернуться в Хизам, и я думаю, в этом есть смысл. Пускай едет. Оплачет отца, займется делами, а там, глядишь, и страсти поутихнут. В конце концов, ему только двадцать два, с женитьбой пока можно и потерпеть.

Он взглянул на доску и, подумав, медленно выдвинул вперед крайнюю левую фишку. Аль-маратхи довольно сощурился и в один ход зажал ее своей в тупике.

— Однако, ты меня заинтриговал, Мурад, — выпрямляясь, проговорил он. — Шахри ан Фарайя в нынешнем своем статусе — завидная партия. Что за девушка могла привести его в такое отчаяние? И чем он вдруг не поглянулся ее отцу?

— До отца дело не дошло, мой повелитель, — нехотя отозвался шафи, — и не дойдет, я надеюсь. Может, Фаиз и впрямь хорошая партия, но, увы, замахнулся он слишком уж высоко.

— Так на кого же, Мурад?

— Право, мой повелитель, мне не хотелось бы…

— Мурад! — сдвинул брови светлейший. — Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты начинаешь вилять! Твоего ученика здесь нет — так назови хотя бы имя!

Шафи, напустив на себя виноватый вид, немедленно рассыпался в извинениях, потянул еще с пару минут и, всё-таки сдавшись, скорбно признался, что в неизбывных страданиях шахри ан Фарайя повинна принцесса Ашхен. Та случайная встреча в ложе на главной арене… Взгляд прекрасных глаз принцессы, поразивший несчастного в самое сердце… Ее чарующий голос… Все мы знаем, как это бывает!..

— Но поверьте, мой повелитель, — в финале своей исповеди добавил Мурад ан Махшуд, — Фаиз не доставит вам неудобств. Я завтра же отошлю его в Хизам, подальше от Дворцового холма, и, полагаю, со временем всё образуется.

Светлейший, прикрыв веки, благодушно кивнул. А про себя улыбнулся. Он сразу понял, о какой девушке шла речь, да и на глаза тоже не жаловался — там, в ложе, когда Ашхен поднесла победителю золотую чашу, только слепой не заметил бы изумленного оцепенения, сковавшего шахри ан Фарайя, стоило только ему поднять взгляд на принцессу. Насколько ученик шафи был в нем правдив, особенной роли не играло — тот, кому посчастливится стать зятем аль-маратхи, всегда будет помнить, кому он обязан этой высокой честью, а значит, о благополучии Ашхен в любом случае беспокоиться не стоит…

Селима Тринадцатого Мудрым прозвали отнюдь не из лести. Он был умен. Он знал о давнем соперничестве двух своих ближайших сподвижников, знал, что оба терпеть не могут друг друга и, разумеется, понимал, что, выставляя на арену Заура с Фаизом, его первый советник и глава его почтового двора преследовали одну и ту же цель. Что ж, аль-маратхи не имел ничего против — обоих претендентов на руку дочери светлейший знал давно и лично, и как бы ни скромничал досточтимый шафи, поминая «чрезмерные аппетиты» своего ученика, на самом деле сын эмуке ан Фарайя в качестве предполагаемого зятя был ничем не хуже племянника сиятельного шауки. Они оба были молоды, оба имели самое высокое происхождение, располагали внушительным состоянием, и оба уже успели зарекомендовать себя при дворе. По сути, Селима Тринадцатого устроила бы любая из двух предложенных кандидатур. Однако Ашхен он и правда любил больше всех прочих своих дочерей, так что тем же вечером, после беседы с шафи, светлейший призвал принцессу в свои покои и за фруктовым щербетом со сладостями ласково осведомился у нее — не пора ли ей подумать о замужестве?

— Ты уже расцвела, дитя мое, — сказал он. — Тебе шестнадцать, и твоя красота нуждается в достойной огранке. Любой из сынов Алмары почтет за честь дать тебе свое имя, однако и твое счастье для меня важно. Твоей руки за последний год просили многие, и некоторых из них ты видела на арене в день своего рождения — может быть, кому-то из этих славных юношей повезло привлечь твое внимание?