Ашхен, притворно смутившись, опустила густые ресницы.

— Что вы, отец, — пролепетала она. — Я и подумать не смела…

— О, конечно, дитя, мне известно о твоей скромности, — улыбнулся Селим Тринадцатый. — Но всё же? Заур Хаддад-ан-Керим, что пришел вторым в гонке, — как он тебе показался?

— Если он нравится вам, отец, — отозвалась принцесса, не поднимая глаз, — то я с радостью назову его мужем.

Аль-маратхи с добродушной усмешкой качнул головой:

— Заур достойный человек, но ведь не мне рожать ему сыновей? Смелее, Ашхен, дитя мое, — если он всё же пришелся тебе по сердцу, ты можешь сказать мне об этом.

— Не знаю, отец… Я правда не слишком присматривалась, и на арене была такая пыль…

— Понимаю, — пряча улыбку, кивнул аль-маратхи. В том, что Ашхен, как и любая молодая девушка, впервые в жизни покинувшая дворец, уж наверняка рассмотрела каждого колесничего в подробностях, он ни капли не сомневался — и по всему выходило, что племянник шауки не произвел на нее впечатления.

— А что касается шахри ан Фарайя? — помолчав, спросил он. — Уж победителя, надо думать, разглядеть тебе ничто не помешало, коль он был зван в нашу ложу?

Густой румянец залил бархатные щечки принцессы, сделав ее еще краше. Кажется, и здесь несчастный Заур пришел вторым, подумал аль-маратхи, любуясь дочерью. И, оценив ее смущение, вновь улыбнулся:

— Ну же, дитя мое, не молчи! Понравился тебе шахри ан Фарайя?

— Он был так храбр, — мечтательно выдохнула Ашхен.

Селим Тринадцатый рассмеялся. Храбрость храбростью, но Фаиз был хорош собой и умел произвести впечатление — что, похоже, в конечном итоге и принесло ему две победы в один день.

— Так значит, — благодушно проговорил светлейший, — если бы он пожелал тебя в жены, ты была бы не против, Ашхен?

— А он пожелал?.. — с живостью вскинув глаза, вся вспыхнула принцесса — и тут же потупилась снова, но было поздно. Аль-маратхи расхохотался:

— Ах ты, маленькая хитрая лисичка! — с веселой укоризной воскликнул он. — Так ты уж про себя всё знаешь! Что, приглянулся тебе Фаиз?

Губы девушки предательски задрожали в улыбке. Исподлобья взглянув на отца и увидев, что тот даже не думает на нее сердиться, Ашхен бросила разыгрывать из себя покорную дочь и кивнула.

— Вот и славно, — сказал светлейший. — Да, дитя, он желает и, как я слышал, влюблен в тебя не на шутку. Если тебе это по нраву — что же, так тому и быть!

Ашхен звонко рассмеялась и обвила руками шею отца, покрывая его щеки поцелуями. Фаиз ей и вправду очень понравился. А шафи ан Махшуд, наблюдая за этой сценой сквозь тайное отверстие в стене, хитро замаскированное складками парчовых драпировок, удовлетворенно улыбнулся. Дело было сделано.

Спустя неделю — к чему тянуть? — Фаиз ан Фарайя взял в жены любимую дочь Селима Тринадцатого, и вскоре уже весь гарем, от старшей жены до последней наложницы, исходил жгучей завистью к счастью принцессы Ашхен. Как иначе? Ей позволили самой выбрать себе мужа, и мало того, что означенный муж хорош был со всех сторон, так он еще и буквально носил ее на руках! Ее имя не сходило с его губ, он каждую свободную минуту проводил рядом с ней, а стоило принцессе обмолвиться о чем-то, чего ей хочется, как оно тут же у нее появлялось. Драгоценные украшения, редчайшие ткани и кружева, даже живой тигренок — шахри ан Фарайя не жалел золота, лишь бы порадовать супругу. Не жалел он и любви: он называл ее своей единственной, он клялся всеми богами, что никогда не возьмет себе ни второй жены, ни даже наложницы, он заботился о ее удовольствии, когда они оставались наедине… Ашхен сияла, светлейший аль-маратхи радовался за дочь, а его первый советник молча скрипел зубами. Победа осталась за шафи ан Махшудом. Даже слухи о порочных пристрастиях его ученика, что сиятельный шауки действительно распускал устами своих приверженцев, делу не помогли — да и мало кто им верил, видя счастливую улыбку Ашхен и горящие страстью глаза Фаиза. Все ночи они проводили вместе. И рабыни принцессы, среди которых не одна и не две на самом деле служили Рифат-ан-Кериму, в голос вздыхали о том, как повезло их молодой госпоже. Ее супруг был воистину неутомим. Какие мужчины? Сплетни, досужие сплетни завистников — и ничего больше!

А уж теперь, когда любимая дочь повелителя носит под сердцем дитя… Мурад ан Махшуд тихо хмыкнул себе под нос. Алые капли, что говорить, средством были проверенным. И старался Фаиз не напрасно. «Рифат-ан-Кериму, конечно, уже сообщили, — подумал глава почтового двора и улыбнулся, представив, как сейчас рвет и мечет его соперник. — Ну да ничего, посягнуть на здоровье принцессы даже он не посмеет, так что, милостью богов, дитя родится в срок. Хорошо бы мальчик!..»

— Рашид! — приподняв голову, позвал он. Почти в ту же минуту дверь бани приоткрылась.

— Здесь, мой господин.

— Пошли записку в покои принцессы Ашхен, к шахри ан Фарайя. Я хочу видеть его нынче за ужином.

— Да, мой господин.

Шарарец, поклонившись, исчез, и дверь мягко захлопнулась вновь. Банщик, плеснув в ладонь еще масла, вновь подналег на плечи хозяина. Мурад ан Махшуд прикрыл глаза. Сбор ополчения для Геона был завершен, корабли вот-вот готовились к спуску на воду, и в связи с этим у шафи были свои планы на ученика. «Рауль Первый просил тысячу магов, — думал ан Махшуд, вполуха прислушиваясь к сопению Рами. — Что ж, пусть получает тысячу одного».

Супруг принцессы Ашхен явился в покои шафи к назначенному часу — лучащийся такой победной улыбкой, что его учитель не смог удержаться от смешка.

— Мой господин, — сказал Фаиз, опускаясь на одно колено, и Мурад ан Махшуд махнул рукой:

— Встань. Я слышал, тебя можно поздравить?

— Да, мой господин. Похоже, принцесса понесла в одну из первых ночей — и, к счастью, дитя мой дар не унаследовало.

— Очень хорошо, — довольно сощурился шафи. — Проходи же, садись. Угощайся. Ты потрудился на совесть, теперь можно и отдохнуть.

— Благодарю, мой господин.

Фаиз опустился на подушки по другую сторону столика, молчаливый Рашид укрыл его колени салфеткой, поднес чашу для омовения рук — и, повинуясь кивку хозяина, оставил их одних. Шафи, подавая пример, взял с блюда лепешку. Его ученик, вынужденный последние сутки играть роль взволнованного супруга, которому кусок не лезет в горло, потянулся к блюду с жареным мясом. Да, он заслужил отдых. И пусть к ночи ему надо будет вернуться в покои жены, по крайней мере, делить с ней ложе уже не придется: старшая повитуха гарема рекомендовала принцессе полный покой. Фаиз, разумеется, огорчился для виду, но про себя вознес хвалу Четырем. Ашхен уже сидела у него в печенках, и необходимость скакать с утра до ночи то вокруг нее, то на ней опротивела Фаизу до смерти. Конечно, всё это было не зря, и свой долг он выполнил, но… Фаиз, поморщившись, бросил на лепешку несколько кусочков баранины, добавил овощей, свернул в рулет и впился в него зубами. От жены его воротило, и не только потому, что она была женщиной. Увы, любимая дочь повелителя вся пошла в мать — и красотой, и невеликим умом, так что даже просто поговорить с ней было не о чем. Кроме нарядов да дорогих побрякушек Ашхен мало что всерьез занимало. «Скорее бы отослать ее в Хизам, — подумал, жуя, Фаиз. — Хоть вздохну спокойно!»

С ужином покончили быстро. Рашид убрал со стола, принес кофе и шаашир на две трубки, и хозяин с гостем откинулись на вышитые подушки.

— Тысяча наших боевых магов уже готова к отправке в Геон, — сказал шафи. — Корабли отплывают завтра. И я хочу, чтобы ты тоже поехал, Фаиз.

Молодой человек, не веря своей удаче, выпрямился.

— В Геон, мой господин? — с живостью переспросил он. — В Черную долину?

— Именно. Разумеется, не в числе бойцов, и даже не одним из их командиров — ты будешь моими глазами и ушами, Фаиз. Я хочу знать о том, чем всё кончится, из первых рук. Кроме того, есть еще кое-что, — Мурад ан Махшуд приложил к губам мундштук и выпустил в потолок длинную белую струйку. — Фантомаг. В день, когда ты покинул Мидлхейм, Нейлара эль Хаарта забрали во дворец. Насколько мне известно, без дела он там не сидит. Готов поспорить, он тоже будет в Черной долине, и его фантомы пригодятся Раулю Первому — я хочу знать, на что он способен в бою… Близко к нему тебя вряд ли подпустят, но ты не рядовой агент, твои способности будут повыше. Если понадобится, ты до него доберешься. И, полагаю, сопротивления он не окажет.