15.07.2020 г. Москва

Моя секретарша опять пришла с букетом в сто роз. Третий день она таскает эти охапки. Разосралась с бойфрендом, и он подкарауливает её возле работы. Возле дома боится. Там такой брат, что можно съесть подарок вместе с шипами.

— Анастасия! Ты это заканчивай. Мирись уже.

— Идет он в жопу, нищеброд! — ответило это трепетное создание. — Нужен он мне, понтярщик дешевый! Вам, шеф, курьер письмо принес. Вот.

Вскрывая конверт ножом для бумаг, я сказал:

— Тогда сделай так, чтоб в конторе не воняло этими вениками. Меня этот запах уже достал. И кофе мне сообрази.

Настя, как положено секретарю, сидит в кабинете пред входом в мое логово. Каждый раз, когда открывается дверь, удушливый запах цветов, что стоят возле её стола в ведрах, врывается в мое уютное, прокуренное и сумрачное пространство. И сильно раздражает. Вот и сейчас, она внесла кофе, а я не выдержал и чихнул.

Все исчезло.

Я себя осознавал, но ничего не видел и не чувствовал. Это что, так и выглядит инсульт?

— Никакого инсульта.

— Кто здесь?

— Какая тебе разница? Просто не паникуй, и знай, что ты не болен и ничего с тобой не случилось.

— Только тело не ощущаю и. ничего не вижу.

— Это не надолго.

— И в чем смысл?

— Я снял слепок твоего сознания.

— То есть я — слепок?

— Да. Ты так и сидишь у себя в кабинете, читаешь письмо из ЦБ. А вот слепок я сейчас помещу в тебя же, но молодого.

— Зачем?

— Оно тебе надо? Тосковал по молодости — получай!

Бумммм… Я слегка ударился лбом о край раковины умывальника. Из крана течет вода. Автоматом набрал воды в ладони и плеснул себе в лицо. Выпрямился и уставился в мутное зеркало над раковиной. В зеркале совершенно точно — я. Только совсем молодой. Лет двадцать пять-тридцать. Худой и с этой своей ухмылкой, которую стерло время. Я в смутно знакомом совместном санузле. Но сразу сообразить, куда и в когда меня занесло, не могу. Ну что ж пойдем, посмотрим. Я вытер лицо несвежим полотенцем, и спустил воду в унитазе. Отодвинул защелку и вышел в коридор.

Первое, что я услышал, это стрекот пишущей машинки. А потом узнал и квартиру и приблизительно сообразил, когда я нахожусь. Меня зовут Андрей Петров. Я в Москве, в квартире своего институтского одногрупника Толика, недалеко от метро Молодогвардейская. Мне двадцать пять. Несколько дней назад я закончил институт. Сейчас тысяча девятьсот девяностый год. Лето. Квартира залита ослепительным солнечным светом.

Я и мой друг Сергей Постников, летом девяностого, решили открыть свой кооператив. Правда они уже называются по другому — АОЗТ. Однокашник Толик согласился предоставить мне пишущую машинку, чтобы напечатать уставные документы. Электрическая пишущая машинка Алкатель — страшный дефицит, и стоит чудовищные двести долларов. Поэтому выносить нельзя. Ты, Андрюха, приходи в выходные, и печатай сколько влезет. Я буду в Переделкино, так что не парься. Ключ от квартиры, когда закончишь, бросишь в почтовый ящик.

Поэтому я не удивился, увидев в комнате расположившуюся перед машинкой полную женщину лет сорока. Ира Хорошавина, секретарь — машинистка на двадцать втором автокомбинате. Я там проходил дипломную практику. За двадцать пять рублей согласилась напечатать нам все бумажки.

Я тогда изображал опытного предпринимателя. Продумывал, формулировал, и надиктовывал чем будет заниматься наше предприятие. Что бы Ирина все это печатала на слух. За образец был взят устав какого — то АОЗТ, который где то добыл Серега. Мы, в тот раз, со всеми этими исправлениями и вставками, провозились далеко за полночь.

— Ир, а какое сегодня число? — потирая лоб спросил я.

— Пятнадцатое с утра было. Июля, — ничуть не удивившись, ответила она.

Я взял листки устава, и полистал. Хмыкнул. Типовой устав, чего здесь менять? Кому это нужно?

— Давай так, — начал я. Но тут в дверь позвонили.

Квартиру мой институтский однокашник снимает. Точнее, мамаша ему снимает. Сын должен учиться самостоятельности! Но домашний Толик, при первой возможности мчится домой. Прежде всего, чтоб вкусно поесть, и заодно отдать одежду в стирку. Ну, или как сейчас, уехал к родителям на дачу. Наслаждается беззаботностью. Так что, кто это может быть — непонятно.

Открыв дверь, увидел двух женщин средних лет.

— Здравствуйте, мы из ДомКома. Пришли позвать вас на митинг в поддержку Бориса Николаевича, и Гавриил Харитоныча. — протараторила одна.

— Митинг на Манежной. Придете? — вступила вторая.

За спиной застрекотала пиш. машинка. Чего она там делает?

— Если успею закончить с делами, обязательно, — сделал лицом энтузиазм, исключительно чтоб отделаться — вы извините, срочная работа. До свидания.

Женщины принялись звонить в соседнюю дверь. А я поспешил в комнату.

— Что ты там печатаешь?

— Титульные листы, не волнуйся.

— Давай так. Перепечатай это все и приделай титульные. Хорошо?

— И все? Минут за сорок управлюсь.

— Ну и давай. Оплату гарантирую. Ты кофе будешь? У Толяна вроде бы здесь молотый есть, и турка.

— Ага, и сахара две ложки.

Ожидая пока закипит вода, я лихорадочно вспоминал все, что смогу, о том, что сейчас происходит, и будет происходить. Кроме политики, почему то ничего толком не вспоминалось. Сейчас Москву трясет митингами. И уже не первый год. Этой зимой, в поддержку Ельцина, на улицу вышло полмиллиона человек, только по официальным данным. Любовь в массах Ельцин снискал лозунгами борьбы с привилегиями. Что это за борьба я никогда не понимал. Тем более в исполнении человека, живущего на госдаче на Рублевке. Или в квартире на Тверской. Но Ёлкин сейчас мегапопулярен. Говорят, на работу ездит на трамвае.

И вообще, когда я впервые, в восемьдесят восьмом, пришел на автокомбинат, устраиваться на практику, то увидел кучу работяг и инженеров в рекреации Дирекции. Они, посреди рабочего дня, не отрываясь, смотрели по телевизору трансляцию какого то съезда. Атмосфера была как на спортивном матче. Народ что то горячо обсуждал и только что не свистел и не улюлюкал. Да и потом я не раз наблюдал такую же картину. Дипломную практику я проходил в отделе снабжения, и бывал на самых разных предприятиях Москвы и соседних областей.

Я этой фигней не интересовался. Даже на приударить за девушками, и побухать с друзьями, время находилось не всегда. Я учился и работал на двух работах. Тут уж не до глупостей.

Сейчас в городе жарко. На мне шорты, сделанные методом отрывания штанин от джинсов, и черная футболка. В прихожей стоят ношеные кроссовки. На часах, что на полке, начало первого. Документы нужно сделать до вечера. В понедельник Серега их сдаст в Тушинский Исполком. Через неделю мы станем бизнесменами, хе…

К тому времени, когда машинистка собралась уходить, я уже вполне пришел в себя. В основном что мог вспомнил, и готов. В принципе, волноваться мне не о чем. Правда, сильно расстраивала необходимость проходить все заново. Не знаю как со стороны, а начинать все с начала— удовольствие ниже среднего.

Ирина ушла через пару часов, заверив, что если что — обращайтесь, все напечатаю. Я сварил себя еще кофе, и решил было остаться здесь до завтра. Как раз все обдумаю спокойно…

Живу я сейчас в жопе мира, то есть в Ховрино. Снимаю квартиру у институтского приятеля Лени. Недавно у него померла бабушка, и он, за сносную плату, сдал её квартиру мне. Присмотреть за имуществом. И все было бы хорошо, но, во вторую комнату, он недавно подселил бандитов. Не тех, в чем-то даже симпатичных, братков из середины девяностых. А самых настоящих уголовников. Добираясь до дома, после освобождения из мест отсидки, они тормознулись в Москве. Сколотили банду и принялись грабить богатые квартиры.

Дело в том, что мой приятель Леня, сейчас торгует интуристам матрешки и прочую сувенирную хрень на Арбате. У него серьезные, по нынешним временам, валютные доходы, и широкие связи в самых различных кругах. Вот из этих кругов и пришла просьба пустить троих страдальцев перекантоваться на пару недель. И я оказался в одной квартире с тремя бывшими зеками, у которых из документов только справка об освобождении. Мне никто ничего не говорил, но догадаться, чем они заняты, было не трудно. Отношения были ровно-приятельскими. А когда они, сходив на дело и скинув хабар, накрывали поляну, мы даже выпивали. Но бывать в квартире я старался пореже. Вспомнил, что скоро они из города свалят, и мы больше никогда не увидимся. А я буду жить у Лени еще полгода. Став старше, я много раз возносил хвалу богу. Если бы менты их брали на квартире, то и я бы загремел на зону. Но пронесло.