Мы шли вверх по Калининскому, и Серега ворчал, что ты прав Андрюха, этот цирк — это несерьезно. Лучше бы мы с Натальей на аэродром поехали. Попрыгали бы хоть.

— Сразу видно женатого человека. Сергей! Где порыв и страсть? Где желание нового? Нет, тихие семейные радости, прыжки с парашютом, пилотирование, и вот это вот все.

— Я вот не пойму твой статус Андрей, ты женат, или где?

— Все зависит от обстановки. Если ко мне пристает бомжиха из Гальянова — то да. А если Брук Шилдс — то не очень.

— Заложить тебя что ли Ольге? Что это такое? В Европе ты женат, а здесь — нет. Тебе кажется приключений маловато. Заедь к нам в Тушино, прыгни. Прочиститься.

— Я обещал милиции больше не шалить. У меня теперь другой метод. Приходишь в ресторан в Европах, и спрашиваешь хороши ли сегодня устрицы. Если официант уклончив, это то, что нужно. Ибо заказываешь дюжину. И съедаешь.

— Ну и как?

— Где ты в Европах видал настоящий экстрим? Нет там тухлых устриц.

— Жениться тебе барин нужно.

— Я согласен с Ольгой. Нельзя допустить чтоб наши свадьбы сравнивали. Так что осенью.

Мы с Оликом вернулись в Москву в апогей напряжения. Наташка не знала как организовать свадьбу. Серега сказал что финансирование неограниченное. И это все испортило. Потому что девушкам, а Ольга и Малкова естественно были соучастницами, хотелось всего и побольше. А доступно было нифига и меньше. Несмотря на финансирование. И когда речь пошла о совсем фантастике, типо арендовать Большой на три часа с полуночи до трех утра, я не выдержал. Поехал и договорился, что под съемки видеоклипа нам сдают на двое суток Юсуповский Дворец в Архангельском.

Свадьба получилась роскошная, веселая и душевная, что вместе практически не бывает. Играли Ногу Свело, Монгол Шуудан, ХЗ, пел Лаэртский. Это не считая симфонического ансамбля для первого танца. И дискотеки всю ночь. Спецом разговора не было, но я знал, что ребята мне благодарны. А Ольга заявила, что раз я такой с фантазией, то нашу свадьбу сам и придумай. Но это не всерьез. Потому что я должен был придумать место. А остальное она уж берет на себя.

В Старой Арбе все было как ожидалось. Лёня был великолепен, Адмирал пел «Боже Царя Храни», а Косичка ходил на руках. Мы страшно веселые и довольные вернулись домой в одиннадцать.

На автоответчике было сообщение от Людвига Грау.

— Шеф. Я не верил. Но вы гений. Позвоните, как сможете.

Я набрал Цюрих.

— Эндрю. Сессия еще не закрыта. Но уже двадцать пять процентов доходности.

— Людвиг, не в службу а в дружбу, транслируйте график доходности господину Медински.

— Уже. Он сказал, по-русски, вот, я записал «Сюкин сан, блият», это что значит?

— Какой высший орден в Европе?

— Я не интересовался. Наверное Орден Бани.

— Ну вот. Считайте что мы этот орден получили.

Ольга прижалась ко мне и подслушивала. В этом месте она фыркнула, и укусила меня в шею.

— Шеф, вам на месте лучше видно, наши планы не меняются? Все, согласно вашему прогнозу?

— Да-да. Все строго по плану, с выходом в кэш двадцать второго.

26 августа 1991 г. 2 ч. 10 мин.

— Слушай! Тяжелый то какой, помог бы!

— Неси свой груз с достоинством, Сергей. Потому что первое правило жизни на Земле гласит — кто то несет труп, а кто то ищет квартиру номер семь, и открывает дверь. Вуаля! — я вставил ключ в дверь, повернул два раза и открыл. Серега, с телом на плечах, прошел в кабинет, нечленораздельно бурча, что вот умеешь же ты, Андрей, увиливать. Я распахнул окно.

Пятый этаж. За окном лежат арбатские переулки, и стоит испуганная тишина. Откуда то от Белого Дома доносятся звуки музыки. Не понять, то ли новый гимн, то ли еще что. Квартира у Кручины — в обычном доме крупных чиновников. Кирпичная, одноподъездная девятиэтажка с двумя квартирами на этаже. Разве что место, выдает принадлежность жильцов к высшей номенклатуре. Плотников переулок. д.13. Рядом Арбат, МИД, Гоголевский бульвар. Специфика жильцов отражается в том, что их сейчас нет дома. Попрятались за городом. А сам Кручина убрал охрану на первом этаже. Так что мы с Серегой чувствуем себя совершенно спокойно.

Час назад, в морге Сеченовской больницы, что в Марьиной Роще, нам выдали тело. Покойный одет в домашние брюки, куртку, и рубаху. На ногах растоптанные, мягкие домашние туфли. Внешне один в один с Кручиной Н.Е.

Мы аккуратно погрузили тело на мусор, которым загружен самосвал МАЗ, и не торопясь поехали. На месте осмотрелись, и принесли покойного домой.

— Ладно, давай заканчивать. — сказал Серега. Мы подняли тело в полный рост в проеме, и толкнули на улицу. И быстро, но тихо, убрались и из дома, и из переулка. Залезли в МАЗ, запаркованный недалеко от Остоженки, и поехали, закурив по сигарете.

На Зубовской площади нас остановил гаишник. Рядом с ним стояли гаишные Жигули. Напрягло то, что он один.

Я выпрыгнул из за руля и протянул ему документы, и путевку с красной полосой.

— Мусоровоз? — отмахнувшись от документов спросил гаец.

— Ну да.

— Продай водки — огорошил мент. И заметив мой озадаченный вид, почти заорал — Давай-давай. А то я не знаю, что вы приторговываете.

Мы готовились тщательно. И было очевидно, что он принимает нас именно за тех, кем нам и хотелось выглядеть. Поэтому я залез в кабину, и с задней лежанки вытащил бутылку.

— Проблемы? — спросил Серега.

— Да вроде нет.

Я подошел к гаишнику, и протянул ему бутылку «Столичной».

— Чего у тебя стряслось, капитан?

— Бля… остановил шестерку, с грозенскими номерами. А там, чуваки с автоматом. Пошел на хуй, говорят. И уехали. Выпьешь со мной? — он полез в карман.

— Подожди. — я пошел и достал стакан, а то он из горла собрался хлестать. Протянул ему. Отмахнулся от денег.

— Я по-человечески, оставь себе.

Мент махнул стакан. Заел конфеткой. Глаза у него были злые и несчастные.

— У напарника сын заболел. Он и уехал. А что я один сделаю?

— Да ладно тебе, гаи. Им еще прилетит. Не переживай.

— А если они кого гражданского?

— Ты бы уже знал — я кивнул на рацию. Он налил стакан и протянул мне.

— Не, мне еще на полигон мусор везти. Давай, наплюй. Без ментов государства нет.

— Я предам там, чтоб тебя не трогали. Ты как поедешь?

— Через Баррикадную, на Ленинградку.

— Бывай.

Сел за руль и тронулся. Ну а что, смутные времена настают.

У Беговой эстакады, мы остановились на обочине, рядом с неприметными синими жигулями-шестеркой. Опираясь задницей на багажник, стоял тот, кто еще час назад был Кручиной Н.Е. А сейчас — Герман Олегович Сатчиков. Он же Герман Сат — глава крупного Лондонского хэдж-фонда, базирующегося в Сохо.

— Ну как все прошло? — спросил он.

— Все нормально — ответил Серега.

— Письмо оставили? — он написал письмо, где признавался в самоубийстве и трусости.

— Конечно — сказал я — во внутреннем кармане куртки.

— Гм. — сказал Серега — а я оставил на письменном столе.

— Что?! Петров, вы и вправду такие идиоты?

— А че такого? Два письма — лучше чем ни одного! Никто не усомниться. Тем более они разные. Одно короче, другое длинее. — мне было неудобно. Мог бы проверить.

Герман вздохнул. Он не знает как себя со мной вести. После того как мы показали ураганную доходность, приготовившись к московским событиям заранее, я читаю в его взгляде пристальный интерес. Хе. Он мне не поверил, и начал действовать через час после начла паники. Людвиг Грау уже считается очень авторитетным игроком, как мы не шифровались.

— Ладно. Я улетаю. Жду вас не позже чем через месяц.

— В Цюрихе?

— Нет уж. Не поленитесь в Лондон прилететь.

— До свидания, Герман Олегович.

Днем мы с Ольгой пекли пирог. В связи с ночной сменой, я потребовал выходной. И прямо с утра мы приступили. Пирог не абы какой, а из красной и белой рыбы, в смысле, решили что осетр. С яйцами. Слой красной рыбы, слой яиц, слой белой. И так три раза. Тесто на противень. Рыба сырая, мелко рубленая. Накрыть тестом. Получилось не то что вкусно, а ваще обалдеть. Тем более я такой в шортах, она в шортах вся кухня в муке… пол-дня провозились.