Дуайт и Кэролайн тоже обещали прийти, хотя Дуайт не уставал подчёркивать, что в Англии праздновали 25 декабря ещё задолго до её обращения в христианство.

Сочельник прошёл достаточно мирно, из-за туч стемнело рано. В семь часов Кьюби сказала, что чувствует себя неважно, и раньше обычного поднялась к себе. Но всё же она слышала, как в дом пришёл хор. Кьюби встала и села у окна, чтобы послушать. Хор из сильных юношеских голосов пел всем известную рождественскую песнь.

Я спою о двенадцати вам.

Что о них ты поведаешь нам?

Песнь святую.

Давай же, какую?

Двенадцать — двенадцать апостолов славных.

Одиннадцать — в рай поднялись благонравных.

Десять правил Господь начертал.

В девять — луны яркий блеск нам послал...

Восемь архангелов с неба спустились.

На небе семь звезд вслед за ними явились.

Шесть — то посланник надежду вселил.

Пятым лодочник приплыл.

Четыре послал проповедника честных.

И трое из них никому не известных.

Из них два ребенка невинных по крови.

И оба младенца в зеленом покрове.

Один из них — вечно один, сирота.

И жизнь его будет совсем не проста.

Еще они спели «Рождество» и «Жил да был старик Иосиф».

После чего вся толпа ввалилась в гостиную, чтобы отведать пирогов с мясом и имбирного вина. На празднике присутствовали и Певун с Кэти, хотя теперь Певун пел только тенором, а Кэти вообще пела с трудом. Все это время они стояли вместе с бесстрашным несокрушимым видом.

На Рождество Кьюби снова прекрасно себя чувствовала, так что праздник продолжался. На рассвете всё заволокло дождевым туманом, но к полудню показалась кромка неба, и воздух стал суше. Тем не менее, пролитого за ночь дождя хватило, чтобы булыжные мостовые лоснились от воды, над скотным двором поднимался пар, дороги развезло от грязи. Обе шахты работали — слишком дорого закрывать их даже на один день. В тишине ритмичный стук подъемника и слышался более отчетливо.

В церкви мистер Оджерс надел лучшую рясу, которую берег для особых случаев, сливового цвета с медными пуговицами, уже сильно тесную, поскольку впервые он надевал её на собственное бракосочетание пятьдесят один год назад. Ряса не указывала на какой-либо богословский или церковный орден, ведь мистер Оджерс ни к одному из них не принадлежал. В то утро мистер Оджерс был в ударе и провел службу всего с двумя ошибками.

Двадцать первый псалом он начал с двенадцатого стиха: «Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет». Когда он дошел до двадцать первого стиха, «Душу мою от меча избавь, защити мою жизнь от псов», Демельза тихо вложила руку в ладонь Росса. Тот сжал ее.

После службы они поехали верхом до Киллуоррена, перед ними бежали слабые тени.

Они купили для Кэролайн отрез прекрасного французского кружева, Дуайту — шейный платок, а шелковые сарафаны для девочек; Энисы подарили Демельзе два винных кубка, Россу — перчатки для верховой езды, ребенку Кьюби — вязаный чепчик, Белле — сборник песен, Гарри — игрушечную лошадку, которую как сильно не толкай, она все время встает вертикально.

Из-за детей они рано поужинали и много смеялись, ели, пили хорошее вино и по большей части весело проводили время, хотя душу сковал лед. В Рождество надо гнать от себя мрачные мысли. Дьявольский год прошел; следующий будет лучше. Жизнь идет своим чередом. Прежде всего надо жить ради молодых, но даже ради себя самих. Стоял прекрасный ясный день, в камине потрескивал огонь, их окружала любовь и дружба, у них вдоволь пищи и напитков. Не надо думать о Джереми, который покоится в холодной фламандской земле.

Когда стемнело, зажгли свечи и подкинули в камин дров. Дочки Энисов исполнили дуэт под аккомпанемент фортепиано, за которым сидела Кьюби. Белла выступила с отрывком из своей новой соловьиной песни.

Чиу-чиу чиу-твит,

Вода журчит, сосна трещит,

Колокольчик все звенит.

Тьюти-тьюти, чиу-твит.

Ее мать сумела запомнить аккорды, сочиненные утром, и стишок превратился в приятную песенку.

К половине седьмого вечера Генри стал капризничать, поэтому Демельза, несмотря на возражения девочек, вынуждена была сообщить, что им пора. Они выехали около семи часов маленькой кавалькадой, возглавляемой Россом. Его старенький Колли ни разу не споткнулся и мог найти дорогу даже вслепую. Их сопровождал Боун с фонарем, хотя все заверяли Дуайта, что в этом нет нужды.

Стало совсем темно, ни луны, ни звезд, снова заморосил дождь и подул слабый ветер. Демельза держала Генри перед собой, но как только голова сына стала клониться во сне, передала его Россу, который сидя в седле мог держать его крепче. Ехали в тишине, за день все наговорились вдоволь. Вдалеке показались огни Нампары в ореоле тумана. Когда лошади зацокали по тропке под согбенными ветром деревьями, Росс подумал, как мало изменилось с тех времен, когда он проезжал здесь осенью 1783 года — тридцать два года назад, возвращаясь домой после войны в Америке и узнав, что отец скончался. В Нампаре царил упадок и зловоние, а Джуд и Пруди валялись в пьяном угаре в отцовской кровати.

Они пересекли мост и спешились перед парадной дверью. Росс помог спуститься сначала Демельзе, а потом Кьюби.

Соскользнув с его рук, Кьюби прошептала: 

— Простите. Кажется, у меня начались схватки.

Это случилось дней на десять раньше срока. Росс окликнул Боуна с фонарем, который засобирался обратно.

— Боун!

— Да, сэр?

— Прошу прощения, моей невестке нездоровится. Не мог бы ты попросить хозяина прийти к нам?

Кьюби поднялась наверх и быстро разделась. Демельзе все сразу стало ясно, ошибки быть не может. Росс спустился в кухню и застал там даже меньший беспорядок, нежели ожидал. Сефус Биллинг спал под столом, а Эрн Лобб храпел в кресле, но остальные вскочили на ноги, как только он вошел.

Он улыбнулся.

— Как прошел ужин? Вижу, что хорошо!

Все с облегчением рассмеялись.

— О да, сэр!

— Это уж точно!

— Прекрасно, прекрасно, сэр!

Росс посмотрел на Мэтью-Марка Мартина.

— Окажи мне услугу. У миссис Джереми начались схватки. Наверное, преждевременно, но я послал за доктором Энисом. Не мог бы ты съездить в «Герб пройдохи» за миссис Хартнелл?

— Уже бегу, сэр!

Когда Эмма переехала в «Герб пройдохи» вместе с мужем и двумя детьми, доктор Энис вдохновил ее перенять обязанности престарелой миссис Хиггинс, служившей акушеркой в респектабельных домах. Удивительно, что эта «легкомысленная» девушка (дочь паршивца Толли Трегирлса), чья репутация некогда слыла слишком испорченной для брака с методистом Сэмом Карном, теперь, в зрелом возрасте, считалась человеком надежным и обладала большим авторитетом.

Демельза сидела возле Кьюби и жалела, что не ждала малыша раньше января, они дали миссис Кемп выходной, да и Клеменс не приедет раньше чем через неделю. Она беспокоилась и чувствовала себя неловко рядом с привлекательной и элегантной молодой женщиной, которая вот-вот произведет на свет ребенка Джереми.

Дуайт прибыл первым, почти сразу за ним появилась Эмма позади Мэтью-Марка. Демельза поцеловала Кьюби и вышла из комнаты. Она не хотела в этом участвовать. Не хотела видеть боль невестки. В последние месяцы отношения между ними наладились, Кьюби сказала сестре, что никогда не встречала женщину, которая понимала ее хотя бы вполовину так хорошо, как леди Полдарк. Это взаимопонимание было довольно сдержанным, и не сказать чтобы очень дружелюбным, но они искренне привязались друг к другу. Возможно, в нежелании Демельзы находиться рядом с невесткой во время родов таились зерна страха, что ненавистные чувства, которые она ощутила однажды, все еще не полностью побеждены.

Дуайт пробыл на верху полчаса, а затем вошел в гостиную, где Росс и Белла играли в карты. Демельза укладывала Генри спать.

— Все идет хорошо, — сказал Энис. — Не вижу никаких осложнений.