— Ах да, понятно.

Они ненадолго замолчали. Членство Джереми в клубе «До сорока» было единственным камнем преткновения между ними. Это был клуб для игры в карты, открытый только для офицеров моложе сорока лет. Там играли в фараон, вист и ландскнехт, по низким ставкам или высоким, в зависимости от прихоти игроков. Главный принцип никогда не менялся — игра велась под расписку. Раз в месяц устраивали обед, на котором производили расчеты. Однажды Джереми потряс жену, заявив, что должен двести пятьдесят гиней. Две недели спустя, как раз перед обедом, он уменьшил долг до сорока гиней, правда, и таких доходов у него не было.

Отец Кьюби скончался, когда ей было всего три месяца от роду, и с тех пор ее жизнью распоряжался брат, девятью годами старше. Поначалу он был весьма обеспечен, но довел семью почти до банкротства, построив величественный особняк с видом на пляж Портлуни, спроектированный архитектором Нэшем, а вдобавок усугубил свою ошибку, попытавшись вернуть потери на скачках. Он планировал выдать Кьюби замуж за сына и наследника богача Уорлеггана, но это ни к чему не привело, и теперь вызывало большие сомнения, сможет ли он остаться корнуольским землевладельцем. Иногда Кьюби мучилась бессонницей и тихо лежала рядом с Джереми, заложив руки под голову и уставившись в потолок — она гадала, как там ее семья.

Кьюби вспоминала прежнюю жизнь, когда расходы вечно превышали доходы, а необходимый ремонт дома приходилось откладывать, не имея денег на оплату каменщикам, лакеи выглядели оборванцами в стоптанных башмаках и расходящихся по швам ливреях с чужого плеча, когда чудесная лошадь не выигрывала дерби, а приходила четвертой или череда потрясающих выигрышей в фараон сменялась чередой потрясающих неудач, прежде чем деньги успевали потратить. Вспомнив всё это, Кьюби в первый и единственный раз разъярилась на Джереми.

За этим последовало многообещающее примирение, они целовались и всё в таком духе, Джереми осушил ее слезы поцелуями и пылко пообещал, что будет строго сдерживать себя в игре и прочих излишествах.

— Ты не возражаешь, дорогая? — спросил он, неверно истолковав ее задумчивость. — Это для тебя не слишком?

— Разумеется, не слишком, парень, — заявила она — иногда Кьюби в порыве чувств называла его как при первой встрече. — Не считая противной тошноты, хотя твоя матушка заверила, что она скоро пройдет, я прекрасно себя чувствую. И не нужно обращаться со мной, как с фарфоровой статуэткой! Еще много, очень много месяцев это никак на меня не повлияет. Для женщины вполне естественно носить ребенка. В этом нет ничего особенного. Это не болезнь или недомогание. Просто естественный исход... любви.

— Я рад, что это на тебя не повлияет, — сказал Джереми, целуя ее в шею и волосы, а потом легонько подув в ухо. Он провел пальцами по ее лицу. — Естественный исход любви. Какое чудесное выражение. Может, стоит прервать наш пятидневный пост?

— С радостью, но ведь еще день.

— Совершенно не возражаю против света.

— А ты еще не поел.

— Я бы предпочел утолить другой голод.

Зазвенел дверной звонок.

— Проклятье! — выругался Джереми, вставая. — Не шевелись. Даже глазом не успеешь моргнуть, дорогая, как я вернусь. Мигом отправлю этого наглеца восвояси.

Но когда он открыл дверь, там стоял молодой человек в штатском и высокая девушка. Молодой человек был крепкого сложения, с полными губами, темными волосами и густыми бровями.

— Голдсуорти!

— Дорогой Джереми! Как я рад! Надеюсь, мы не помешали? Мы только час назад прибыли в Брюссель. Ты ведь не знаком с моей женой Бесс? Бесс, это Джереми Полдарк. Как же я рад, что мы тебя нашли!

Герни находились в Брюсселе всего неделю и снимали меблированные комнаты на улице Мюзе. Они привезли с собой ребенка и няньку, а также двух слуг. В то время Брюссель стал культурной столицей Европы, Веллингтон устраивал балы, которые посещали многие британские аристократы, да и сами они устраивали званые вечера, ланчи и обеды. Джереми привык смотреть на Герни как на молодого и эксцентричного изобретателя и доктора, довольно зрелого для своих двадцати двух лет, и удивился, когда оказалось, что тот явно в восторге от кипучей жизни Брюсселя. Вероятно, поездку затеяла его жена Элизабет, десятью годами старше мужа, хотя Герни тоже не назовешь нежным бутоном. Тот заявил, что подумывает о переезде в Лондон, где собрались видные ученые.

— Корнуолл для моих целей — это болото, — сказал он. — Тревитик до сих пор там, но говорят, собирается в Южную Америку. Еще там работает Вульф и несколько других неплохих ученых, но думаю, если хочешь действительно чего-то добиться, нужно ехать в Лондон. Там я с тем же успехом могу работать доктором, как и в Падстоу. Но я не собираюсь терять связь с Корнуоллом. Стоит только там пожить, и второго такого места не найти... А ты, Джереми, ты надолго останешься в армии? Когда мы, наконец, вместе займемся конструированием безлошадного экипажа?

Они остались на ужин, и пока гости не видели, Кьюби и Джереми обменивались полными желаниями взглядами. Джереми пригласил их на завтрашний пикник, и они согласились.

На следующее утро в девять они сели в открытое ландо и покатили по мостовой из города по ведущей к Нинове аллее. Высоко над обильными полями летали ласточки, в перелесках шумела листва — великолепная местность, не затронутая войной.

Но местность готовилась к войне. Деревни кишели кавалерией, артиллерией или солдатами, идущими позади орудий. 

— В Нинове расположена штаб-квартира лорда Аксбриджа, — объяснил Джереми. — Он командует кавалерией Веллингтона. Отсюда всего в трех или четырех милях.

И все же Голдсуорти Герни не отвлекли ни мысли о сражениях, ни великолепные виды, и всю поездку он обсуждал с Джереми свои идеи о конструкции самодвижущегося экипажа. Его по-прежнему беспокоило сцепление колес с дорогой. От былых идей рычагов, цепляющихся за землю наподобие лошадиных копыт, он перешел к мысли о вращающихся цепях, прикрепленных к выступам на колесах, что-то вроде швартовых, это поможет экипажу двигаться дальше. Герни также экспериментировал с новым фортепиано, которое, по его мнению, было созвучно с органом его же конструкции, на редкость мелодичным, как многие говорят. В общем, это оказался театр одного актера.

Дамы старались как могли, и в целом получалось неплохо. Миссис Герни была в девичестве мисс Саймонс из Лонселлса, и на нее произвело впечатление, что миссис Полдарк, оказывается, бывшая мисс Тревэнион. Кьюби с облегчением узнала, что новая знакомая слышала о Джоне Тревэнионе только как о бывшем шерифе Корнуолла, а не о его безнадежных долгах.

Ландо свернуло с приличной дороги и потряслось по ухабам фламандской глубинки. Трижды они рискованно пересекали речушки по хлипким мостам. Лошадям это не нравилось, приходилось вести их в поводу.

Когда они добрались до Стритема, оказавшегося всего-навсего деревушкой, спрятанной среди высоких вязов, им навстречу вышел усатый капитан Мерсер. Еще два гостя погоды не делали, и он повел их в большой полуразвалившийся особняк, где расположилось его подразделение. Внутри было мило, но темно, и вскоре все тронулись в путь в сопровождении нагруженной провизией и вином телеги. Скатерти разложили на зеленом берегу реки с неспешным течением. Всего было четырнадцать человек, включая дам, они грелись на солнышке, смеялись, болтали, ели и пили к всеобщему удовольствию.

Гент, как сказал капитан Мерсер, кишит Бурбонами, от их прислуги до принцев королевской крови. Там также собирались все британские части, прибывающие из Англии, оттуда они отправлялись к новому месту назначения. По его словам, никто не может разобраться в том, что касается военной стратегии, но все бельгийцы и большинство французских офицеров-роялистов при короле убеждены, что все эти великолепные войска, готовые сражаться с Бонапартом, будут сброшены обратно в море, если дойдет до сражения.

Джереми знал чуть больше Мерсера, поскольку всю неделю провел на маневрах и видел герцога Веллингтона — чуть восточнее деревни Ватерлоо и в Халле, где сходились дороги из Ата и Монса.