Когда известие о назначении Георгия Маленкова председателем Совета Министров, а Клима Ворошилова — президентом дошло до Воркуты, простой люд радовался: Наши пришли!

Им невдомек было, что эти «наши» хуже «чужих». Что на них — кровь и страдания миллионов. Но сталинское иго кончилось, и люди улыбались, откровенно, не таясь, улыбались — впервые за долгие годы…

Вскоре же выпустили на свободу кремлевских врачей. Тех, что уцелели. У Тимашук отобрали орден Ленина с объявлением в газетах — случай, кажется, единственный в истории государства. Вернули из ссылки Жукова. С крестьян сняли часть налогов: новый премьер искал популярности.

Политбюро ЦК[270] вновь уменьшено до десяти человек. Подручные Сталина готовы ради сохранения власти на любое преступление. Самый опасный — Берия. Этот, случись оказия, вырежет партнебожителей до последнего, рука не дрогнет. Но и тогда не хотели объединиться. Великими усилиями, хитростью, с риском для жизни, удалось Хрущеву сколотить большинство и свергнуть Лаврентия Берию.

Казнили его в декабре пятьдесят третьего как… английского шпиона. Упомянули как соучастника сталинских преступлений. Но всю правду от народа скрыли. «Что люди скажут?..»

Под знаком половинчатости, нерешительности, двинется в путь скрипучая телега разоблачения. Под этим знаком прошел и XX съезд в феврале 1956 года.

В отчетном докладе ЦК Хрущев упомянул о Сталине, главном виновнике и организаторе незаконных репрессий. В антракте члены Президиума возмущались:

— Черт побери! Мы же условились не говорить на съезде о Сталине ничего…

…На заседании Политбюро Хрущев взывал к совести членов:

«Мы не можем молчать о преступлениях Сталина на первом же съезде, который созовем после его смерти».

Но подручные Сталина провалили предложение Хрущева — рассказать народу правду.

Хрущев решил действовать иначе. Он обратился к президиуму съезда:

«Я считаю, что съезд не может пройти мимо сталинских преступлений. Мы обязаны разоблачить истинное лицо Сталина. На Политбюро меня поддержал лишь один Микоян. Сейчас, когда Центральный комитет распущен, руководящим органом является президиум съезда. Решайте».

Президиум поручил Хрущеву выступить с докладом. Материал готовили спешно, в дни работы съезда.

Молотов, Каганович и компания приняли контрмеры. Они добились перенесения доклада на самый конец, после официального закрытия съезда, после выборов ЦК. Напрасно беспокоились: делегаты все равно избрали бы ЦК в том же составе.

Так было запущено.

Вот, наконец, Никита Хрущев на трибуне. Он зачитывает материалы о терроре конца тридцатых годов. И — ни слова об истреблении крестьян в период так называемой коллективизации. Первый секретарь называет имена соратников Ленина, жертв «культа личности», но ничего не говорит об уничтожении партии как таковой. Никакой статистики. Ничего — об истреблении десятков миллионов, о безмерных страданиях народа. Ни слова о контрреволюционной сущности сталинщины. Он многое вскрыл. Но еще больше скрыл.

…Услыхав о самоубийстве Серго Орджоникидзе, разрыдалась Елена Стасова, кремень-человек, партийный боевик. А встать и призвать к ответственности соучастников убийства Серго духа не хватило.

Не было в живых Сталина, но остальные члены преступной шайки — Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков… — красуются в президиуме. Они не позволили выступить «каторжанам». Так они называли товарищей по партии, отбывших — и чудом не погибших — по семнадцати и более лет.

Кто посмел бы остановить Стасову?!

Когда Хрущев закончил доклад, председательствующий спросил:

— Какую резолюцию примем по докладу товарища Хрущева?

— Считать доклад в целом резолюцией съезда!

Это предложение было принято единогласно. Но сталинисты сумели обойти решение съезда. Текст выступления Хрущева, а значит резолюция съезда, в протокол не попали.

«Крысы знают крысиные ходы…»

Потом в партийных и некоторых общественных организациях зачитали закрытое письмо ЦК «О культе личности Сталина».

…Город Майкоп, столица Адыгейской автономной области. Делегаты партконференции перед началом обсуждения письма проверили друг у друга мандаты. Доклад сделал первый секретарь обкома Чундоков.

— Нет ли у кого вопросов? — спросил председатель.

Вопросов не оказалось. Один старый член партии внес предложение — исключить Иосифа Сталина из партии посмертно. Снять его имя с учреждений, предприятий, улиц, убрать памятники. Это был работник обкома Ф.

— Может быть, ты снимешь свое предложение? — спросил председатель. — У нас ведь на этот счет нет никаких указаний…

— Нет. Я привык вначале думать, а уж потом говорить, действовать.

Предложение товарища Ф. делегаты конференции не обсуждали.

…Когда он вернулся на свое место, вокруг образовалась пустота: все соседи пересели подальше от смельчака.

После заседания к Ф. подошел начальник местного управления НКВД:

— А смело ты выступил…

На другой день в кабинет Ф. явилась девица из Особого сектора обкома и предложила ему изложить свое вчерашнее выступление письменно.

На этом «дело» и закончилось…

В Ленинграде, в Институте имени И.Е. Репина перед закрытой дверью закрытого партийного собрания собралась толпа. Люди требуют допустить их к слушанию письма. Получив отказ, толпа запела «Интернационал», партийный гимн. И беспартийных впустили в зал.

…1908 год. В Центральном Комитете партии социалистов-революционеров кризис: Бурцев обвинил Азефа в предательстве. Но для ЦК Иван Николаевич Азеф был незаменимым деятелем, стоящим выше всяких подозрений. За Азефа вступились все. После его реабилитации в июле, над Бурцевым состоялся суд чести. В суд вошли революционеры В.Н. Фигнер, Г.А. Лопатин и князь П.А. Кропоткин. От партии эсеров — В. Чернов, Б. Савинков, М. Натансон.

Бурцев сослался на свидетельство Лопухина, бывшего директора департамента полиции. Обратились к нему. Лопухин прибыл в Лондон и разоблачил Азефа как полицейского провокатора.

Но Азеф, не ожидая результатов «доследования», скрылся.

В декабре ЦК подал в отставку: члены ЦК считали себя ответственными за предательство Азефа[271].

Перед глазами — более свежий пример. После смерти Сталина в оккупированных странах пробудились надежды на возрождение гласности. В 1954 году в Болгарии публично судили генерала Вылкова и его подручных. Они истребляли — в одно время со Сталиным — интеллигенцию, перебили почти всех активных коммунистов… Тысячи трупов, задушенных кабелем, ремнями, колючей проволкой. Рассеченные, разбитые черепа.

Знакомая картина.

Но в Софии судили главных преступников. И демонстрировали народу документальный фильм.

…Старый коммунист, бывший президент Украины Григорий Петровский, пытался утешать Стасову на XX съезде: «Елена Дмитриевна, если бы одного Серго убили, можно было передать дело в суд и все. Но уничтожено много миллионов ни в чем неповинных. В какой суд это передать?..»

В какой суд? В обыкновенный, честный. Посадить всех на одну скамью — Молотова и Вышинского, Кагановича и Ульриха, Ворошилова и Шкирятова, Микояна и Абакумова, Маленкова и Багирова…

И судить вместе с главарем шайки, Сталиным. Его — посмертно. Так же как Жданова, Калинина, Куйбышева, Ежова, Берию…

И пусть никого не смутит количество томов следственного дела.

В Софии набралось двенадцать. В Москве пусть будет сто двадцать. Но — будет!

Подручные Сталина не были против справедливого возмездия. С их согласия в Ленинграде судили Виктора Абакумова, в Баку — сподвижника Берии Джафара Багирова, в Тбилиси — Рухадзе, да кое-кого помельче — в других городах. Но судить членов бессмертного сталинского Политбюро? Какому безумцу могло придти такое в голову?! Вот же их, соратников Учителя, вновь избрали в ЦК и в Президиум. Партия любит своих вождей. Значит и народ любит. Ибо партия и народ едины. Это даже детям известно.