Пройдет не так уж много лет, вчерашние наставники генсека научатся плясать под его дудку, а Политбюро превратится в лакейскую. Ныне же члены верховного органа партии никак еще не желают смотреть на мир из-под козырька сталинской фуражки.
… А если попробовать перелить власть из ПБ в другой орган? Да сделать это без лишнего шума и всяких там решений-резолюций? Этим другим органом мог быть Секретариат ЦК. Сталин пытается придать ему директивные функции.
К сожалению, маневр был разгадан. На XIV партсъезде в декабре 1925 года Каменев, преодолевая обструкцию сталинских крикунов, сказал:
«…Мы против того, чтобы делать „вождя“… Мы против теории единоначалия. Мы против того, чтобы Секретариат… стоял над политическим органом»[57].
…Год 1923. Уже два года Сталин занимает пост генсека, а до полной власти в партии ох как далеко… Овладеть всем аппаратом ЦК, расставить на решающих участках своих людей, преданных, исполнительных и — обязательно! — не рискующих взирать на генсека сверху, как Троцкий. Не смеющих смотреть ему, Сталину, прямо в глаза, как Скрыпник или Затонский, а способных заглядывать снизу и ловить директивы из-под генсековских усов.
Они уже имеются — Молотов, Куйбышев, Ворошилов, Андреев, Ярославский… Но их еще мало.
И Сталин упорно, методично укрепляет свои тылы — в Оргбюро, в Секретариате, в отделах аппарата ЦК, в редакции «Правды» и в Совнаркоме.
Партийная бюрократия в 1921–1924 годы только еще набирала рост, а Сталин уже учуял непоборимую силу аппарата ЦК.
Порядок назначения на ответственные посты в центре и губерниях через ЦК был установлен при жизни Ленина. Уже тогда диктатура пролетариата переросла в диктатуру партии.
Придя к власти, пока еще далеко неединоличной и пока еще только в партии, Сталин быстро усвоил простую истину: ключ к вожделенной власти лежит в кабинете генсека. И еще одно он усвоил: аппарат ЦК может многое.
В недрах аппарата можно похоронить любое решение ЦК, даже решение съезда партии. Тот, кто овладел аппаратом, мог заблокировать указание Политбюро или члена ПБ. Этот же деятель мог провести через аппарат, под видом директивы ЦК, свое личное указание.
Когда Ленин, опасаясь политического раскола, начал диктовать строки своего Завещания, в котором предлагал увеличить число членов ЦК до пятидесяти или даже до ста, он имел в виду обучить цекистской работе возможно большее число коммунистов.
Сталин своеобразно воспользовался этим советом вождя. На XII съезде партии он уже шельмует, «на основании» ленинских слов, руководящих работников ЦК. Сталин заявляет, что внутри ЦК имеется ядро в десять — пятнадцать человек, которые наловчились в деле руководства и «рискуют превратиться в своего рода жрецов по руководству… могут заразиться самомнением, замкнуться в себе и оторваться от масс… Это ядро внутри ЦК… становится старым, ему нужна смена»[58].
Вот какую трансформацию претерпела ленинская рекомендация. Выразив в лишенной изящества форме недоверие соратникам Ленина, Сталин предлагает взять в ЦК «… свежих работников… имеющих головы на плечах»[59].
Предложение Сталина повисло в воздухе, делегатам оно показалось преждевременным. Ему бы обождать немного, еще вождь не почил, еще не потеряло вес Политбюро и старая гвардия оставалась в силе.
Товарищ Коба бывал иногда излишне прямолинеен и тороплив. Но Сталин-политик уже научился менять скорость и корректировать собственные ошибки. Отправляя в печать стенограмму съезда, Сталин вычеркнул из текста своего выступления слова о «будущих руководителях».
(Лишь в 1968 году исчезнувшие строчки всплывут в примечании нового издания).
Но слова — словами, а дело — делом. Число членов ЦК возросло с двадцати семи до сорока — столько избрал съезд. Теперь генсеку легче будет маскировать продвижение своих людей на ключевые посты в партии. И проще выводить из ЦК неугодных.
При Ленине каждый член ЦК мог и в Секретариате, и в Оргбюро, и в ПБ поставить любой волнующий его вопрос, отстаивать свою точку зрения и, в случае надобности, обратиться к пленуму ЦК. Но и решение пленума, обязательное для всех коммунистов, член ЦК мог обжаловать перед съездом партии.
Эта Ленинская традиция связывала действия генсека, костью в горле застряла. Он «терпел» до 1925 года. На XIV съезде партии Сталин дозволил меньшинству выступить в последний раз. На этом демократическая традиция иссякла. На следующем съезде никто уже с генсеком не спорил: ни один «вольнодумец» не был даже «избран» делегатом.
На X съезде в докладе о продналоге Ленин высказал любопытные мысли.
«Твердый аппарат должен быть годен для всяких маневров… Политика есть отношения между классами… Аппарат, как подобное средство, чем тверже — тем лучше и пригоднее должен быть для маневров»[60].
И Ленин ставит перед партией задачу — добиться полного подчинения аппарата политике партии.
Что еще нужно было Сталину? Получив этот теоретический подарок, он наивыгоднейшим образом использовал ленинские советы, лишь немного модифицировав последнее указание вождя: добился абсолютного подчинения аппарата ЦК своей личной политике, заботливо спеленал оппозицию и недрогнувшей рукой заткнул ей кляпом рот.
«Как это ему удалось»…
В борьбе за единоличную власть в партии Сталину сопутствовали благоприятные обстоятельства — это также войдет в ответ на поставленный в заголовке вопрос.
Старая пословица «Рыба тухнет с головы» неизменно приходит на ум, когда пытаешься восстановить историю перерождения большевистской партии. Процесс начинался в верхах. Сталин взял на себя роль катализатора. При нем процесс разложения партийного руководства получил тройное ускорение.
На самом верху — партийные бонзы, у них под рукой аппарат ЦК, проводник директив. Внизу — безгласная, скованная тотальной парт-дисциплиной, масса рядовых членов.
Такова схема взаимоотношений внутри партии, сложившаяся в 1923 году. Умиравший вождь был уже бессилен что-либо изменить.
Последние годы жизни Ленина Сталин, с помощью послушного аппарата, третирует основателя партии. Когда старый коммунист Г.Л. Шкловский попросился на заграничную службу, Ленин, помня совместную работу в годы эмиграции, предложил его кандидатуру — от госбанка или внешторга. Но Оргбюро провалило рекомендацию вождя. Сталин — устами других членов бюро — обвинил Ленина в… протекционизме. Отвечая на записку Шкловского, Ленин писал 4 июня 1921 года:
«Вы вполне правы, что обвинять меня в „протекционизме“, в этом случае — верх дикости и гнусности. Повторяю, что тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и другие. Придется вам идти „с начала“. Есть и предубеждения, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно, но это факт… „Новые“ пришли, стариков не знают, рекомендуешь — не доверяют, повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство: „А мы не хотим!“ Ничего не остается: с начала, с боем завоевывать новую молодежь на свою сторону»[61].
В этом маленьком письме, написанном Лениным за два года до смерти, — трагедия вождя, теряющего партию.
К двадцать третьему году Сталину удалось сколотить небольшую, но сильную, облеченную высшей властью группу карьеристов.
Старые партийцы, из проницательных, видели куда гнет генсек. Нашлись среди них смельчаки — Скрыпник, Красин, Осинский, Лутовинов, Затонский… Они безбоязненно разоблачали сталинский бонапартизм, фракционные интриги генсека. На XII съезде Косиор прямо обвинил ЦК в групповщине: — Руководящая группа ведет свою политику, которая часто противоречит интересам партии.
«Десятки наших товарищей стоят вне партийной и советской работы» лишь потому, что они участвовали в дискуссиях. А в руководящие органы попадают только те, кто «связан в прошлом или настоящем с руководящей группой Центрального Комитета»[62].
