— Когда мы будем проходить регистрацию в аэропорту. Но куда бы мы ни поехали, твой телефон тебе там не понадобится.

— Твоя мама уже разместила в «Фейсбуке» наши свадебные фотографии.

— Это меня не удивляет. Ей же нужно чем-то заниматься в своей жизни.

— Твой папа не узнает об этом? Я имею в виду, через кого-нибудь еще.

— Нет, не узнает. А если и узнает, то это не имеет значения. Сейчас уже слишком поздно.

— Вы с ним вообще не контачите?

Ли отрицательно качает головой:

— Он портит все, к чему прикасается. У нас нет ничего общего. Вообще ничего.

Он приближается ко мне и целует меня в губы:

— Кстати, миссис Гриффитс, вам сейчас лучше поторопиться. Нам нужно слопать обильный завтрак на первом этаже и успеть сесть на самолет.

Это как-то странно — пойти в ресторан отеля и снова увидеть всех там. Мои бабушка и дедушка, тетушки и двоюродные братья и сестры из Италии все еще находятся в этом отеле. Я чувствую себя неловко, потому что у меня вчера вечером почти не было возможности с ними пообщаться. Ли только и делал, что таскал меня танцевать и знакомил со своими родственниками и друзьями. Они все, впрочем, пробудут здесь еще несколько дней, поэтому, по крайней мере, папа пообщается со своими итальянскими родственниками после моего отъезда. Ему от этого, думаю, станет легче. Да и мамина сестра Сара все еще здесь. Она очень надеялась привезти сюда бабушку Мэри из дома престарелых в Девоне, но та себя плохо чувствовала и не поехала.

Тетушка Сара подходит ко мне и берет меня за руки.

— Какой вчера был удивительный день! Я сделала много фотографий и покажу их твоей бабушке.

— Спасибо, — говорю я, обнимая ее.

Я поворачиваюсь, чтобы познакомить ее с Ли, но он уже отошел в сторону, чтобы поговорить с Анджелой.

— Ты, похоже, нашла себе завидного жениха, — говорит тетушка Сара. — И он явно влюблен в тебя по уши.

Я тяжело сглатываю и смотрю в пол. Все, что мне сейчас приходит в голову, — так это те печальные идеограммы, из которых будут состоять комментарии тети Сары ко всем публикациям папы после того, как меня не стало. Она, несомненно, тоже будет чувствовать себя виноватой. Она будет думать, что ей следовало бы присматривать за мной после смерти мамы. Я вижу, как папа манит меня рукой, приглашая подойти к нему и окружившим его нашим итальянским родственникам.

— Ну ладно, пойду-ка я пообщаюсь с папой, — говорю я.

— Да-да, иди. Он наверняка будет по тебе сильно скучать.

— Я знаю.

Мы с Ли уезжаем сразу после завтрака в водовороте слез, обниманий и выкриков «Желаю хорошо провести время!». Сейди подходит ко мне и крепко обнимает.

— Желаю тебе классно повеселиться, — говорит она. — Я буду по тебе скучать.

— Я бы бросила через голову букет цветов так, чтобы его поймала ты, — говорю я. — Но я знаю, что ты ненавидишь подобные традиции.

— Совершенно верно, — говорит она.

— Но если бы я все-таки бросала букет, я бы бросила его в твою сторону, — говорю я ей.

С папой я прощаюсь в последнюю очередь. Он тоже не торопится ко мне подходить, опасаясь момента прощания, по-видимому, не меньше меня. Я не вижу его глаз, потому что он надел солнцезащитные очки, но подозреваю, что он очень энергично моргает, отгоняя подступающие слезы. Наконец стоящие вокруг него люди расступаются в стороны, оставляя его одного. Он, похоже, не решается взглянуть мне в глаза. Я обнимаю его, и он, уткнувшись в мои волосы, тихонько всхлипывает. От него исходит очень знакомый и такой приятный запах. Потом он отрывается от меня и берет мое лицо в свои ладони.

— Будь счастлива. — Это все, что ему удается сказать, прежде чем его снова одолевают слезы.

Я вижу, как папу обнимает одной рукой его родственница Нонна. Она тоже плачет. Я стараюсь не думать о том, каково им будет на моих похоронах.

Я чувствую, как на мое плечо ложится чья-то рука.

— Готова? — спрашивает Ли.

Точно такой же вопрос мне задавали вчера. Только на этот раз мне его задал не мой папа, а мой муж. Я киваю и сажусь в автомобиль.

Лишь только когда мы уже летим в самолете, я признаюсь, что не знаю, где находятся Сейшельские острова. Ли смеется и просит у стюардессы салфетку, чтобы нарисовать на ней для меня карту.

— Сегодня вечером мы сделаем промежуточную остановку и переночуем в отеле аэропорта в Абу-Даби. Знаешь, в чем заключается основная разница между Дубаем и Абу-Даби?

— Нет, — отвечаю я.

— Люди в Дубае не смотрят «Флинтстоунов»[30], а люди в Абу-Даби — смотрят.

У меня уходит пара секунд на то, чтобы понять смысл его слов, но когда я его понимаю, мое лицо расплывается в улыбке и я начинаю громко смеяться.

Я пихаю Ли локтем в бок.

— Я думала, ты спрашиваешь о чем-то серьезном, — говорю я. — И снова поняла, что таки слабовата по части географии.

— Тебе следовало бы меня уже получше изучить.

— Да, — отвечаю я, глядя на него. — Следовало бы.

— Кстати, нам лететь в общей сложности четырнадцать часов, мы прибудем в место назначения лишь завтра утром. Но это будет стоить того, можешь мне поверить.

Я в этом не уверена. Мы летим гораздо дальше, чем я когда-либо за свою жизнь летала. Я пытаюсь скрыть от Ли, что отчаянно вцепилась свободной рукой в подлокотник своего сиденья.

Он, однако, это сам замечает и сжимает мою ладонь чуть-чуть крепче.

— С тобой все будет нормально. Я не буду отпускать твою руку в течение всего полета. Обещаю тебе.

— Даже когда нам принесут еду?

— Да, даже когда принесут еду. Как бы неудобно мне не было.

Я улыбаюсь ему, чувствуя, что в глубине души мне становится легче. Я поступила абсолютно правильно. Мне страшно себе это представить, но я ведь едва все не испортила.

— Спасибо, — шепчу я.

— За что?

— За то, что заботишься обо мне.

Он целует меня в макушку:

— Так и должно быть. Это мой долг.

На следующее утро, когда мы приземляемся, я смотрю в окно самолета на взлетно-посадочную полосу, с одной стороны которой море, а с другой — заросшие лесом холмы. Я так очарована красотой этого места, что даже не переживаю по поводу предстоящей посадки. Лишь только после того, как колеса самолета касаются земли, Ли отпускает мою руку.

— Не так уж это было и страшно, правда?

— Да. Не так уж и страшно.

Нас ждет катер: он отвезет нас на остров Силуэт, на котором мы и будем отдыхать. Это хорошо, что я уже больше не Джесс Маунт. Джесс Маунт не делала ничего подобного. Джесс Маунт жила в Митолройде, собирала в кинотеатре с пола рассыпанный попкорн и иногда ела в воскресенье утром на завтрак холодную пиццу. А вот Джесс Гриффитс, похоже, живет в совершенно другом мире — мире, в котором она летит на расположенный на другом краю света остров, море вокруг которого такое синее, что кажется ненастоящим, и в котором тот мужчина, который держит ее руку, похож на фотографию красавчика, вырезанную из какого-то глянцевого журнала.

Ли целует меня сзади в шею. Мое лицо ласкает теплый ветерок. Я выбираю для себя вот эту жизнь. И возможно, если я смогу научиться расслабляться и просто наслаждаться ею, она в конечном счете окажется долгой и счастливой.

Катер подходит к маленькой пристани. Какой-то босоногий мужчина выпрыгивает из катера и привязывает его к пристани. Кто-то еще выгружает наш багаж. Ли берет меня за руку и ведет на пляж с таким белым песком, что он слепит мне глаза. Перед нами — группки курортных домиков, расположенных среди деревьев. Мы идем за мужчиной, несущим наш багаж, вверх по крутым ступенькам отдельно стоящего домика, с одной стороны которого устроен водопад с водоемом, а с другой стоят два шезлонга, обращенных к морю. Я с видом человека, не верящего собственным глазам, поворачиваюсь к Ли. Он улыбается. Носильщик заводит нас через раздвигающиеся двери в огромное помещение, в котором расположены и спальня, и гостиная. У стоящей там огромной кровати с балдахином — кружевные занавески, прикрепленные к кроватным столбикам. Я осматриваюсь по сторонам, будучи все еще не в состоянии что-то сказать.