Я слышу за дверью ванной какой-то шум. Входная дверь громко хлопает. Я выключаю душ, хватаю с вешалки полотенце и заворачиваюсь в него. А что, если это вернулся Ли? Что, если он понял, что я собираюсь от него уйти, и теперь попытается меня остановить? Я слышу шаги по покрытому ламинатом полу в коридоре. Но это шаги не Ли. Это шаги какой-то женщины. Шаги затихают. Я вспоминаю о том, что в коридоре стоит мой чемодан. Упакованный и готовый к тому, чтобы его отсюда забрали.

Некоторое время не слышно вообще никаких звуков. А затем раздается голос. Женский голос, произносящий мое имя с тревожными нотками.

Я стою неподвижно в ванне, вцепившись руками в полотенце. Я вижу, как ручка двери ванной поворачивается и в ванную заходит Анджела. Выражение ее лица — суровое и горькое.

— Уходите отсюда! — кричу я.

Она отрицательно качает головой:

— Я никуда не уйду, пока ты мне не скажешь, почему твой чемодан стоит в коридоре.

Ее голос — тихий, но настойчивый. Я никогда раньше не слышала, чтобы она разговаривала таким голосом. Я уже собираюсь ей солгать, собираюсь сказать ей, что просто уже собрала вещи на тот случай, если вдруг придется срочно ехать в родильный дом, но тут до меня доходит, что сейчас не время для лжи. Сейчас — время для правды.

— Я ухожу, — говорю я.

— Что ты имеешь в виду? Ты уже на девятом месяце беременности.

— Я знаю. Именно поэтому я и ухожу. Чтобы защитить своего сына.

— Послушай, Джесс, я думаю, что тебе лучше успокоиться. У тебя опять начинаются проблемы с психикой.

— Нет, не начинаются. Со мной все в порядке. Проблема не во мне, а в вашем сыне.

Она смотрит на меня, чуть сдвинув брови:

— Какая еще проблема?

— Он бьет меня, Анджела. Вчера вечером он сильно ударил меня по лицу. Вон там, в коридоре.

Я вижу, что она содрогнулась. Ее тело как бы съежилось.

— Нет, такого не может быть. Ты врешь.

— Уж лучше бы я врала, поверьте мне. Врет как раз-таки ваш сын. Но вы, вероятно, это и сами знаете.

— Я даже понятия не имею, о чем ты говоришь.

Ее голос повышается. Она старается не встречаться со мной взглядом.

— Думаю, что еще как имеете. Он бросил Эмму после их совместного отдыха в Италии, так ведь? Он прилетел обратно один, потому что она тогда попала в больницу. После того, как он сломал ей челюсть.

— Ничего подобного.

Она отрицательно качает головой. Она не хочет признаваться в этом, причем даже самой себе.

— И были, возможно, и другие такие девушки. Думаю, что даже не один десяток. И каждый раз вы просто делали вид, что ничего подобного не происходило, и клали одежду для младенца обратно в нижний выдвижной ящик под кровать — до следующего раза. И в конце концов он нашел девушку, которая оказалась достаточно глупой для того, чтобы ему поверить и чтобы влюбиться в него так сильно, чтобы закрывать глаза на то, что он творит с ней, как полностью подчиняет ее себе, делая ее такой, какой ему хотелось бы ее видеть.

— Джесс, я думаю, что тебе лучше пойти прилечь. Мне кажется, что ты чувствуешь себя не очень хорошо. Более того, мне кажется, что ты чувствуешь себя не очень хорошо уже довольно долгое время.

— Нет, я чувствую себя нормально, — говорю я сильным голосом, чеканя слова. — Я еще никогда не видела ситуацию, в которой оказалась, более отчетливо — поверьте мне.

— Ты все это выдумываешь. Это все — плод твоего воображения. Это просто еще одна твоя проблема с психикой.

— Как и то, что ваш муж вас бил? — говорю я, повышая голос. — Я и это тоже выдумываю, да? Выдумываю, что он ударил вас и затем крикнул вам пойти в ванную и умыть свою физиономию.

Она снова как бы съеживается. Я вижу, что она кладет одну руку на раковину.

— Да, ваш муж бил вас, Анджела, и Ли сейчас поступает точно так же по отношению ко мне. Пришло время прекратить закрывать на это глаза.

Она смотрит на меня:

— Ли рассказал тебе об этом? Он об этом помнит?

Я киваю:

— Кому нужна помощь психиатра — так это ему, Анджела. А может быть, и вам.

— Ты не должна уходить, — говорит она умоляющим голосом. — Это его уничтожит.

— А если я останусь, он уничтожит меня.

— Не уничтожит. Я обещаю. Я позабочусь о том, чтобы он обратился к психиатру.

Я качаю головой:

— Нет, будет происходить совсем другое. Он будет продолжать вести себя в том же духе. Ситуация будет ухудшаться. Он даже выбьет мне зуб после того, как родится «Г». И он в конце концов меня убьет — убьет здесь, в этой ванной.

Анджела качает головой. Все ее тело дрожит.

— Нет. Ты сейчас говоришь какую-то чушь. Откуда тебе может быть известно о том, что произойдет в будущем?

— Это не имеет значения. Мне это известно — и все. Ли обвинят в том, что он меня убил. А точнее — совершил непредумышленное убийство. Однако ему удастся выпутаться, потому что вы станете врать, чтобы его выгородить. Вы скажете, что пришли сюда и забрали «Г» после того, как Ли ушел на работу, хотя в действительности этого не было. Вы выгородите его, убийцу, потому что вы не можете позволить себе потерять своего драгоценного внука.

Я поднимаю ногу, собираясь вылезти из ванны. Когда я делаю это, она бросается ко мне, истерически крича: «Нет, ты не уйдешь, ты не заберешь у меня моего внука!» Она хватает меня за руку, ее пальцы впиваются в мою плоть. Она тянет меня за руку, я вскрикиваю, теряю равновесие и начинаю падать. Я вижу, что раковина стремительно приближается к моему лицу. Это произойдет здесь и сейчас — еще до того, как родится «Г». Я сейчас умру и потеряю своего ребенка. Я пытаюсь избежать сильного удара, пытаюсь защитить своего малыша. Я чувствую, что падаю. Я смотрю вверх, на потолок, и слышу, как вскрикивает Анджела. А может, это кричу я сама — это мне определить трудно. Затем я чувствую, что с глухим звуком упала на холодную, твердую кафельную плитку пола ванной.

Июнь 2009 года

Сейди стучит в дверь моей спальни и заходит. Мне как-то странно видеть ее в школьной форме. Я не могу вспомнить, когда в последний раз надевала такую форму. Я уже давно не ходила в школу и не могу себе даже представить, что снова туда пойду.

— Ну и как? — спрашиваю я.

— Думаю, что нормально, хотя, по-моему, с английским языком никогда заранее не знаешь, каким может быть результат, правда? Я, вполне возможно, наделала кучу ошибок.

— Не-а. Я уверена, что ты все написала очень даже хорошо.

Сейди улыбается и садится на мою кровать. Она не приходила меня навестить, когда я была в больнице. Папа сказал, что психбольница — не очень подходящее место для того, чтобы туда приходила девочка ее возраста. Он, похоже, забыл, что это также не очень подходящее место и для того, чтобы там находилась девочка моего возраста.

— Как у тебя дела? — спрашивает Сейди.

— Ты и сама знаешь.

— Тебя уже не пичкают лекарствами?

— Нет, не пичкают. Они говорят, что лекарства мне больше не нужны. Они собираются понаблюдать, что будет происходить дальше.

Сейди кивает. Она знает, что я в больнице поначалу лишь делала вид, что принимаю лекарства. Но врачам это в конце концов стало известно. Какая-то хитроумная медсестра решила, что сможет вывести меня на чистую воду. И смогла. Но потом я все равно принимала их таблетки не очень долго — ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы они поверили, что лекарства подействовали.

— И что теперь?

— Не знаю. Снова начать ходить в школу в этом учебном году — уже слишком поздно. Папа говорит, что я смогу возобновить учебу в следующем году — после того, как мне полегчает. Но не в этой школе. Может быть, в колледже. Я хочу начать все с нуля. Я не хочу быть среди людей, которые знают о том, что со мной произошло.

Она кивает.

— Может, ты могла бы пойти в Колдердейлский колледж? Придумаешь что-нибудь про себя и расскажешь там другим учащимся. Никто про тебя ничего не узнает.