— Хорошо, — говорит Сейди. — Мне бы тоже этого хотелось.

— Но нам лучше подождать, пока Анджела не закончит украшать детскую комнату. Она, похоже, будет практически жить у нас, пока будет этим заниматься.

— Это тебя не раздражает?

Я пожимаю плечами:

— Мне кажется, что это замечательно, что она проявляет такую большую активность.

— А мне это кажется чрезмерным.

— У нее благие намерения.

— Ты уже не скажешь этого, когда она начнет с помощью трафарета рисовать дурацких игрушечных коней-качалок и плюшевых медвежат на твоих стенах.

Я смеюсь. Смеюсь искренне. Так, как когда-то смеялась Джесс Маунт.

Ноябрь 2008 года

Я лежу на больничной койке. Все вывернулось наизнанку и встало с ног на голову. Все стало хуже после инцидента в поезде. Намного хуже. Я, к примеру, стала кричать на одного учителя в школе и отказываться отправляться в школьную поездку, потому что ехать в автобусе — это небезопасно. А еще я стащила одного мальчика с его велосипеда на дороге, тянущейся вдоль канала, потому что мне показалось, что он сейчас на кого-то наедет.

Когда они стали обследовать меня и обсуждать, как меня лечить, Эдвард сказал, что я утратила способность вести себя в обществе адекватно и мне необходимо находиться под круглосуточным психиатрическим наблюдением. Поэтому меня теперь считают чокнутой. Меня заперли люди, которые в действительности сами чокнутые, но их таковыми не считают. Они говорят, что всего лишь пытаются помочь мне, что они делают то, что для меня лучше всего. Но на самом деле это все потому, что они хотят продолжать быть чокнутыми и не хотят признать, что я права.

Папа сидит на стуле рядом с моей кроватью. Он сейчас много плакал. И таращился в окно. Когда я смотрю на него, я вижу в его глазах страх. Он думает, что я схожу с ума, и не знает, что ему делать. Он терзает себя, но он вообще-то не виноват в том, что мама умерла. Никто в этом не виноват. Это просто произошло — и все. Такое может произойти с любым из нас в любой момент. В этом-то и состоит проблема.

Медсестра приходит с лекарствами для меня. Я не хочу их принимать. Они пытаются превратить меня в какого-то зомби, который думает так же, как все остальные. Кроме того, у лекарств есть побочные эффекты. Я про них очень много читала. Меня сейчас пытаются убить изнутри. Я загоняю таблетки языком себе за щеку, выпиваю немного воды, открываю рот — и медсестра думает, что я проглотила эти таблетки. Она мне что-то говорит, но я не слышу ее слов. Я как будто бы нахожусь под водой, а разговаривающие со мной люди находятся над ее поверхностью, и поэтому я не слышу, что они мне говорят. Папа улыбается и кивает. Позже, когда они не будут на меня так внимательно смотреть, я пойду в туалет, выплюну таблетки в унитаз и смою их. Все будут улыбаться и говорить, что скоро мне станет лучше, а я стану отвечать им то, что им хочется от меня услышать, и им придется отпустить меня домой и оставить меня в покое. Но ничего в конечном счете не изменится, и я буду думать все то же самое, однако они будут радоваться и говорить, что они меня вылечили. Им только того и хочется, чтобы подтвердилось, что они были правы, и чтобы они могли сказать, что я была не права, и тогда они будут довольны. Ну что ж, я собираюсь позволить им быть довольными, потому что я гораздо больше их довольна от своего осознания того, что они полные идиоты. Мне просто нужно никому об этом не говорить, и тогда у меня все будет в порядке.

Среда, 1 марта 2017 года

Такое жилье — я предупреждала Ли об этом еще несколько месяцев назад — им не подходит. Оно явно не подходит для того, чтобы растить в нем малыша. Джесс и Ли переехали туда лишь пару дней назад, но уже распаковали свои вещи, поэтому в этой квартире вроде бы должно стать хоть немножечко уютней. Но в ней неуютно. Она все еще похожа на гостиничный номер, и у них тут нет никаких безделушек и сугубо личных вещей, которые придают жилищу уютный вид. Я подарила им в день свадьбы вышивку в рамке с их именами и датой и всем таким прочим, но так не увидела, чтобы они ее где-нибудь разместили. Ее здесь нет. Что есть — так только одна фотография: черно-белый снимок их свадьбы в темной рамке. Я знаю, что Ли любит такой минималистский стиль, но, честно говоря, он заходит в этом, по-моему, уж слишком далеко. В общем, все это должно будет измениться после того, как родится ребенок. Когда в вашем доме есть маленький ребенок, вряд ли там все и всегда будет чисто и аккуратно. Да, все должно будет измениться, причем к лучшему.

— Ну так что, — говорю я, поворачиваясь к Джесс, — ты абсолютно уверена насчет цвета?

Она кивает. Я потратила много времени на то, чтобы порассматривать и обсудить с ней цвета и их оттенки. Я раньше даже не представляла себе, сколько сейчас имеется оттенков голубого. Мы в конце концов выбрали что-то вроде мягкого бирюзового цвета, который ярче, чем традиционный голубой, используемый для младенцев-мальчиков. Джесс, похоже, такой цвет понравился больше всего. Ли же, по правде говоря, не проявил к этому большого интереса. Он предоставил все, что касается детской комнаты, нам, сказав, что это может быть «нашим проектом». Хотя оплатит расходы, конечно, он.

Я окунаю валик в краску. Вообще-то я раньше никогда не красила стены. Саймон всегда сам красил и сам украшал интерьер нашего дома. Только один раз я ободрала обои в нашей спальне. А после того как он от меня ушел, я нанимала разнорабочих, когда нужно было красить стены или клеить обои. Но детская комната — это совсем другое дело. Детскую комнату следует украсить с любовью. А поскольку эта комната — маленькая, я уверена, что мы покрасим в ней стены вдвоем за один день.

Я прикасаюсь валиком к стене и двигаю его туда-сюда.

— Ну вот, — говорю я Джесс. — Все получается. И цвет шикарный.

— Да, — отвечает она, поднимая на меня взгляд от валика, который держит в руках.

Она в последнее время стала какой-то тихой. Как будто у нее поубавилось прыти. Думаю, она утомлена, и это вполне объяснимо. Но я все же переживаю за нее — особенно после того, как Джо рассказал о ее пребывании в психиатрической больнице. Она ведь, должно быть, находилась в весьма тяжелом психическом состоянии, раз ее туда положили. И она, конечно же, не сможет ухаживать за ребенком, если с ее психикой снова что-то произойдет. Это хорошо, что ребенком вполне могу заняться я. Я сказала Ли, что, как только родится ребенок, я буду приходить каждый день. Хотя бы для того, чтобы просто присматривать за Джесс. Мне не хотелось бы, чтобы он, находясь на работе, переживал. Я понимаю, что ей, должно быть, пришлось нелегко, когда она потеряла маму в таком юном возрасте, но ведь очень многие люди перенесли подобную утрату и при этом не тронулись рассудком, верно? И если с ней такое когда-то произошло, кто даст гарантию, что это не может повториться?

А еще мне не нравится, что она, похоже, не рассказала об этом Ли. Получается, она пыталась от него что-то скрыть, до того как они поженились. Она как бы подправила свое прошлое, чтобы убедить его в том, что на ней вполне можно жениться. Кто знает, что еще она скрывает? Я думаю, что ему это тоже не понравилось, хотя, когда я попыталась поговорить с ним об этом, он довольно резко сменил тему.

У меня складывается впечатление, что между ними не все гладко. Все их прежние улыбки, держание друг друга за руку, шуточки шепотом — все это куда-то улетучилось. Меня это, конечно же, беспокоит, ибо я помню о том, что произошло с Эммой. Я очень надеюсь, что Ли понимает, что эти его отношения обязательно должны сложиться. Она ведь уже носит в себе его ребенка. Если все пойдет как-то не так, одному только Богу тогда будет известно, когда я увижу своего внука. Нет, мне необходимо позаботиться о том, чтобы их отношения вновь стали такими, как раньше. Именно поэтому я и записала их на курсы для будущих родителей. Я подумала, что если они получат побольше информации относительно своего будущего материнства и отцовства и пообщаются с другими молодыми парами, находящимися точно в таком же положении, то это их подбодрит.