— О господи! — говорю я. — Это совсем не весело, правда?

— Ни для нее, ни для меня, — говорит Ли. — Мне, чтобы повидаться со своей девушкой, приходится бронировать время за месяц вперед.

Джесс вздыхает и поднимает взгляд.

— Ну хорошо, я подумаю об этом, — говорит она. — Но я ничего не обещаю.

— Вот и хорошо, — говорит Ли. — Я знал, что ты перестанешь упрямиться.

Я вижу, как Ли берет ее под столом за руку.

— Ну что же, желаю удачи, если ты и в самом деле согласишься, Джесс, — говорю я. — Впрочем, удача тебе и не понадобится. У тебя и так все будет хорошо… Кто из вас хочет еще картошки?

После обеда Ли помогает мне загрузить посудомоечную машину. Я перед этим попросила Джесс пойти в гостиную и чувствовать себя там как дома.

— Она очень милая, — говорю я, передавая ему тарелку.

— Я знаю, — отвечает он.

— Будь с ней поаккуратнее, хорошо?

Он смотрит на меня пристальным взглядом:

— Что это означает?

Я вижу, как в его глазах мелькнул гнев. Такие вот моменты, когда я как бы сталкиваюсь с отголосками своего прошлого, до сих пор застают меня врасплох. Я чувствую, как мои плечи напрягаются. Мне приходится напомнить себе, что я разговариваю сейчас не с кем-нибудь, а со своим сыном.

— Ничего. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. В ней что-то есть, в этой девушке. И она с характером. Знаешь, тебе не следует быть с ней слишком резким.

— Я и сам знаю, как мне обращаться со своей девушкой, — говорит он.

— Хорошо, — отвечаю я и передаю ему еще одну тарелку.

Они остаются у меня после обеда еще около часа. Ли говорит, что отвезет ее домой, чтобы ей не пришлось ждать поезда, да еще в воскресенье.

Когда они уходят, я целую ее в щечку.

— Мне было очень приятно с тобой познакомиться, Джесс. И помни, что отныне ты заангажирована на каждый из таких воскресных обедов.

— Спасибо, — говорит она. — Я думаю, это будет подбадривать меня всю неделю.

— Я напомню тебе об этом завтра, — говорит Ли. — Когда ты будешь стоять в очереди, чтобы купить себе маффин с голубикой.

Она корчит ему рожицу. Мне нравится, когда они заигрывают друг с другом подобным образом. Это хорошо, когда люди способны на такое добродушное подшучивание. Между мной и Саймоном никогда такого не было. Насколько я помню.

После того как они уходят, я поднимаюсь на второй этаж, выдвигаю из нижней части кровати ящик и снова достаю крестильную рубашку Ли. Я стараюсь отогнать от себя мрачные воспоминания, на которые она меня наводит, и пытаюсь сконцентрироваться на воспоминаниях приятных. Я надеюсь, что мне не очень долго осталось ждать того момента, как я увижу, что эта рубашка снова на кого-то надета. И тогда появятся новые приятные воспоминания, которые, возможно, затмят собой мрачные воспоминания раз и навсегда.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Сейди Уорд

31/07/2017 11 : 46

Джесс, я пишу тебе личное сообщение, потому что не могу разместить это в твоей «Хронике». Я знаю, что это глупо, ведь ты уже мертва и все такое прочее, но я хочу, чтобы ты кое-что знала и чтобы у меня было ну хоть какое-то ощущение того, что я тебе рассказала.

Я вспомнила про твое письмо. Я положила его в какое-то безопасное место и почти забыла о нем. Я прочла его, и по моему лицу потекли ручьями слезы. Это ведь так на тебя похоже — думать в первую очередь о других и только потом о себе.

Вот почему я решила обратиться в полицию. Потому что я теперь уже точно знаю, что с тобой произошло. Я подозревала, что это не несчастный случай, но у меня не было никаких доказательств. Теперь же у меня есть твое письмо, и им придется меня выслушать. В общем, я собираюсь рассказать им обо всем завтра, за день до твоих похорон. И если они не захотят меня слушать, я начну кричать — и буду кричать все громче и громче, пока они не станут слушать. Я буду бороться ради тебя, Джесс. Я знаю, что спасать тебя уже слишком поздно, но еще не поздно спасти «Г». Некоторым людям это не понравится, и, возможно, будут серьезные последствия, но я позабочусь о том, чтобы стала известна правда.

Я все еще не могу смириться с тем, что тебя похоронят. Единственное, что дает мне силы жить дальше, так это мысль о том, что тебе, по крайней мере, больше ничего не угрожает. Там, где ты сейчас находишься, больше уже никто и никогда не сможет причинить боли.

Я люблю тебя и очень по тебе скучаю. X

Понедельник, 1 февраля 2016 года

Я не имею никакого представления, о чем пишет Сейди. Ни малейшего. Неужели это не был несчастный случай? Она что, утверждает, что меня кто-то убил? Убил умышленно? Если бы это было так, обязательно вмешалась бы полиция. Но никто раньше даже не упоминал о полиции. Если бы что-то было подозрительным, люди вовсю обсуждали бы это в «Фейсбуке». А папа написал, что коронер уже закончил расследование. Правоохранительные органы не позволили бы меня хоронить, если бы в моей смерти было что-то странное.

Я не понимаю, как какое-то мое письмо может что-то изменить. Я не имею ни малейшего представления, о каком письме упоминает Сейди. Может, до того, как я умерла, произошло что-то такое, о чем я никому не рассказала? Но почему тогда Сейди знает о том, что произошло? Она была там? Возможно, она была свидетельницей. Но если бы она была свидетельницей, то ее уже допросили бы полицейские. Тут получается какая-то неувязочка.

Может, она чувствует себя настолько виноватой в том, что не поверила публикациям в «Фейсбуке», что аж испытывает необходимость обвинить в моей смерти кого-то еще? Впрочем, это совсем не похоже на Сейди — по крайней мере на ту Сейди, которую я знаю. Проблема в том, что ее намерение может спровоцировать целый поток всякого дерьма. А папе это нужно меньше всего. Да и Ли тоже. Думаю, мой отец и мой муж не стали бы меня хоронить, если бы имелись хотя бы малейшие сомнения относительно того, что произошло. Но вот теперь Сейди собирается о чем-то заявить в полицию и тем самым поднять большой шум, который причинит им обоим еще больше боли. Черт побери! Папа уже еле-еле держится, и такой удар может окончательно добить его. Мне хочется, чтобы Сейди просто смирилась с тем, что есть, и оставила меня в покое. Пусть меня похоронят, пусть погорюют, и пусть их жизнь продолжится своим чередом. Не стоит устраивать шумных скандалов уже перед самыми похоронами.

Я встаю и провожу рукой по волосам. «Отойди от лэптопа!» — кричит мне мой внутренний голос. Я знаю: мне следует прекратить читать эти публикации в «Фейсбуке», но это ведь все равно что найти свою полную биографию еще до того, как ты прожил собственную жизнь. Мне необходимо знать, чем все это закончится. Не только ради себя — еще и ради Гаррисона.

Снова подойдя к лэптопу, я вывожу на экран фотографию Гаррисона. Мне безумно хочется обнаружить еще какую-нибудь его фотографию. Я хочу увидеть, как он растет. Папа написал, что Ли заботится о нем и что в этом ему помогает Анджела. Она вела себя при нашей встрече вполне нормально, эта Анджела, но в ней было что-то немножко странное. И я, черт побери, уверена, что не хочу, чтобы моего сына растила она. Для меня очевидно, что она очень дружна с Ли, но мне трудно назвать ее человеком, с которым не скучно. А в моей маме замечательным было то, что она могла быть строгой, когда хотела, но при этом всегда была человеком, с которым не скучно.

Я позволяю своим пальцам погладить щеку Гаррисона. Мне хочется прикоснуться к его щечкам и в реальной жизни. Я хочу быть его мамой, хочу наблюдать за тем, как он растет. Хочу защищать его от всего того дерьма, которое окружает нас в этом мире. Я собираюсь попытаться изменить ход событий. Тот факт, что я верю в начало всей этой истории, еще не означает, что я должна согласиться с ее концом.

Я собираю свои вещи, кладу их в рюкзак и иду на первый этаж, решив, что мне следует, по крайней мере, показаться перед папой, прежде чем я отправлюсь на работу. Когда я захожу на кухню, папа поднимает на меня глаза. Он почти ничего не говорил, когда я вернулась вчера вечером домой. Правда, я тоже почти ничего не говорила. Я практически сразу отправилась в свою комнату, чтобы избежать разговора с ним. Я надеялась, что сегодня утром будет легче, но мои надежды не оправдались.