А потом было поздно.

Сейчас люди стояли на стенах, атакуя ее армию, но Кошмаров было слишком много — крепко скованных ее волей.

Люди по инерции торговали бесполезными на ее взгляд вещами, готовили еду, не зная, что им уже незачем есть. Людишки чистили канализацию, полировали броню и ковали оружие. Кто-то рассказывал анекдоты и натужно смеялся, пытаясь отвлечься от того, что совсем скоро утопит город в крови.

Из города выходили вооруженные группы — некто решил прорваться через оцепление и попасть в соседний город. Они уже никуда не дойдут — в окрестностях хватало детей Моас, и на виду была лишь половина.

Город строился в качестве временного места, чтобы можно было сорваться и разом покинуть его, убегая от опасности. Широкие улицы, ко которым удобно бежать и везти скарб, нахлестывая скотину. Деревянные постройки, которых не жаль бросить или сжечь, заодно уничтожая и Кошмаров. Люди помнили, как Моас и ее братья резвились на поверхности в прошлый раз. Никто не знал, когда они снова решат пройтись под тучами.

Только вот Бедствия дремали слишком долго. За это время в городе сменилось не одно поколение, и жители забыли, что им нужно прятаться, чтобы выживать. Решили, что истории своих пра-пра-прадедов — это всего лишь сказки.

Они построили стены наверху, укрепили пещеру, в которой поселились, и даже посмели добывать руду в глубине гор. Они вырубили лес в округе — осмелевшие донельзя человечишки, посмевшие поднять головы и перестать забиваться в самые глубокие норы. И она пришла чтобы напомнить им место в этом мире.

Сегодня все изменится.

Снова.

Мысленно она передала инструкции и приказы каждому в своей армии. Объяснила, какие цели уничтожить в первую очередь, какие можно отпустить. В голове Моас выстраивался грандиозный план разгрома этого захудалого городишки. Кого-то она уничтожила задолго до этого дня, кого-то приготовила на сегодня и ждет момента, когда человечка бросят перед ней на колени, и она выпьет из него жизнь… а кто-то посмел выжить.

У людей не было возможности остановить ее, когда она планировала захватить добычу. Люди были слабы и не могли достойно сопротивляться бедствиям, веками жившим и копившим силу и веру. Их потуги напоминали усилия ребенка, пытающегося построить замок из сухого песка. Бедствия посылали Кошмаров, твари атаковали людей со всех сторон, люди выбивались из сил и гибли. Даже если люди были сильны, монстры просто продолжали прибывать, как прилив, уничтожая все, что смеет сопротивляться. Выдергивали людей из строя, атаковали толпой нурсов, пока те не рассыпались от повреждений. Даже если поначалу людям казалось, что они могут выстоять, то через день, через неделю, через месяц непрекращающейся битвы еда либо умирала, либо покидала стойбище и бежала, а оставшиеся в живых воины прикрывали отход. И тогда уже на сцену выходили сами Бедствия: сломать тех, кого не сломали Кошмары.

Побег — единственное, что спасало людей. Бедствия любили человеческую плоть, любили чувство страха, источаемого людьми, но никогда не вырезали свою кормовую базу под корень.

Наесться достаточно, чтобы заснуть на века и дождаться, пока люди расплодятся — вот цель бедствий. Таков был мир, когда Моас впервые пришла в него. Таким он был задолго до ее прихода и останется точно таким.

Она отдала приказ об атаке, но не остановилась в безопасности, а продолжила шагать. В этот раз (впервые за всю ее жизнь) она выйдет против человека, который продемонстрировал свою силу задолго до запланированной битвы и посмел не умереть от рук ее слуги. Раньше она удостаивала чести битвы с собой тех, кто не умирал и сражался неделями, но в этот раз сделает исключение для маленькой мягкокожей мрази, которая уничтожила кладку ее детей под городом.

Моас тем временем дошла до ворот, закрывающих шахту. Ворота были прикрыты, но на них не было даже жалкого засова — стоило только надавить ладонью на дерево, и створка со скрипом отворилась.

— Что⁈ — испуганно оглянулись молодые солдаты.

Им не потребовалось много времени, чтобы опознать в ней врага. Крылья, которые Моас подняла за спиной, выделяли ее издалека. Да и остальные части ее тела наверняка вызывали в людях тревогу, как только они уделяли ей больше внимания. Клубящая и жужжащая чернота на месте лица. Алебастровая кожа, без единого клочка одежды. Ощущение давящего на плечи превосходства.

Усатый десятник, бородатый, с полосами шрамов на роже, выругался и сплюнул, с ненавистью глядя на Моас. Его татуировка потекла черным дымом и между ней и молодыми стражами встал огромный тигр. Остальным стражам, чтобы призвать своих нурсов, потребовалось на два удара сердца больше.

— Не бежать, крысы! — взревел десятник, глядя за спину, на сгрудившихся там стражей, и пинками погнал вперед, заставляя призвать питомцев. Он единственный сохранял серьезность, внимательно наблюдая за окружением. Крупные руки, с неровными желтыми ногтями, лежали на рукояти клинка.

— Чего ты хочешь? — осведомился десятник, поглядывая на тигра. Глаза крупной кошки были выпучены, крупные усы встопорщены. Тигр припал к земле и хлестал по бокам хвостом. Стреноженный, лишенный настоящего тела и настоящей силы нурс видел существо в многие бездны глубже и сильнее всего, с чем пересекался раньше. Крохотное сознание не могло даже объять всю суть Моас. Все, что мог нурс — дрожать и бояться.

— Я заберу ваши жизни во имя мое, — пропела Моас. Ее голос был похож на миловидную речь человеческой женщины и одновременно на жужжание насекомых.

Как и ожидалось, голос произвел на человечков особенное впечатление. Пара человек замерли, будто загипнотизированные.

— Во имя мое… — прошелестела Моас. — Ваши жизни — это ключи к моему величию.

Десятник зыркнул по сторонам.

Дорога была пуста. Подкрепления не было видно. Более того — из города доносились истошные крики и лязг мечей.

— Этого не произойдет, — хрипло говорит командир, собирая в кулак всю уверенность. — В городе хватает тех, кто даст тебе просраться.

— Я пришла не для того, чтобы дискутировать или сражаться. Я пришла убивать. Бросайте оружие, преклоняйте колени, и может, все обойдется переломами. А может, и не обойдется. Но если мечи останутся в ваших руках, вы точно умрете.

Вызванные нурсы кружились вокруг нее. Ни один из прирученных Кошмаров не желал наносить удар первым. Ни один из стражи не стремился первым сдаться.

— Десять стражников — не та сила, которая побежит от одной твари, — сплюнул в ее сторону десятник. — Ты не сможешь уклониться от всех атак. Давайте, ребята.

— Командир, она выглядит, как страшила из легенд, — торопливо забормотал молодой страж. — Я готов убивать Кошмаров, хоть на голема с мечом выйти, но это…

— Заткнулся! — зарычал бородач.

— А то что? — дерзко ответил юноша дрожащим голосом. — Если ты так уверен в себе, почему бы тебе не выйти вперед и не нанести ей первый удар?

Десятник зарычал, нагнетая ярость:

— Я не чертов трус! Сдадимся — нас всех сожрут!

Он бросился в атаку, сжимая меч, и тигр кинулся следом за ним.

Бедствие лениво шагнуло в сторону, избегая тигриного прыжка. Легким движением руки дотянулось до бока питомца и вспорола крепкую шкуру, будто водную гладь.

Хлынула кровь. Зверь упал, разбрасывая кишки, но и требуха, и кровь превращались в черный дым.

Люди успели моргнуть, а зверь уже таял и втягивался в татуировку бородача.

Моас потянулась всем телом, выгнулась в спине, растягивая мышцы, и спокойно пошла вперед.

Бегущий стражник, успевший пробежать лишь пару шагов, взревел, как обезумевший варвар. Сжав рукоять клинка, выстрелил собой вперед, стремясь вонзить сталь в плоть.

Бедствие с невозможной ловкостью обогнуло стремительный клинок и ударила тыльной стороной ладони по лицу бородача.

Тускло вспыхнул разом разрядившийся защитный артефакт. Стража приподняло и швырнуло над головами бойцов: мужчина пролетел десяток метров, врезался спиной в камень пещеры и затих. Удар был столь силен и быстр, что меч, который выпустил из рук здоровяк, упал на землю в шаге от Моас. Если бы ремни на его ботинках были бы чуть менее тугими, обувь тоже осталась бы на земле.