– Ты должна непременно пойти со мной. Ну, пожалуйста! – умоляла, молитвенно сложив руки, Грейс Стаффорд, подруга Кэтрин по пансиону для благородных девиц, в который ее определили ни много ни мало два года назад.

Грейс, обладая милым вздернутым носиком и загнутыми кверху густыми ресницами, осознавала, как действует на людей: их умилял ее наивный кукольный вид и побуждал исполнять каждую просьбу. Только вот с Кэтрин все было иначе: ни милая внешность подруги, ни ее голубые глаза вкупе с молитвенно сложенными руками, ни сам умоляющий взгляд – ничто не могло воздействовать на нее. Кроме, собственно, самой Кэтрин Аддингтон, коей бы вдруг захотелось действительно ей помочь... В данном случае улизнуть тайно из пансиона для участия в деревенском празднике Майского дня.

И Кэтрин, несмотря на авантюрность характера, соглашаться так сразу не собиралась... Припомнила, как директриса, миссис Патрисия Чемберс, с которой они едва ли находили общий язык, после выходки со штанами предупредила: «Три часа... три часа вышивки, Кэтрин Аддингтон, столько вы просидите за вышивкой в следующий раз. И не встанете, пока не закончите свой рисунок на наволочке!» Больше, чем сам пансион, эту тюрьму для богатых девиц, девушка ненавидела именно вышивку: гладью, крестом, золотом – для нее все было едино, и директриса-тюремщица знала об этом прекрасно.

Вот и сейчас Кэтрин, словно нарочно, укололась иглой... Охнула, сунув палец с выступившей рубиновой капелькой в рот, и стиснула зубы.

– Ну, пожалуйста, Кэтрин! – не унималась, между тем, Грейс, близко к ней наклонившись. – Без тебя я пойти не решусь, а ты знаешь, как я хотела б там быть... – Она вспыхнула от макушки до пят. – Танцевать вместе с Терренсом в белом платье, словно невеста.

– В белом платье? – Кэтрин вскинула бровь.

В этом было больше насмешки, чем, собственно, любопытства, но подруга восприняла его по-другому:

– Все девушки, что участвуют в шествии, надевают белые платья, – пояснила она, накладывая стежок за стежком. – Ты тоже можешь надеть... Это будет так весело! Я вся в нетерпении.

Надевать белое платье... Ну уж нет, подумала Кэтрин, вонзая иглу в полотно, в ее планы никак не входило носить белые платья, как будто нарочно намекающие на брачный обряд, который она считала недостойным себя. Кэтрин Аддингтон, несмотря на полные восемнадцать, выходить замуж по-прежнему не собиралась... И именно в этом, как считала Элизабет Аддингтон, ее мать, и заключалась ее основная проблема.

– Как нам вести тебя в Лондон и представить самой королеве, – говорила она, особенно распалившись, – когда ты, словно дикарка, предпочитаешь леса и берег залива светским салонам, а под юбки, – она одернула в тот момент край ее юбки, заткнутый за кожаный пояс, – надеваешь мужские штаны? Мы опозоримся на весь остров. Никто не захочет взять тебя в жены! Кем ты станешь тогда? Старой девой на иждивении брата?! – И вздохнув от набившей оскомину темы: – Такой судьбы ты для себя хочешь?

Кэтрин тогда, помнится, буркнула:

– Я сама заработаю себе денег и не стану обузой для брата.

После этого мама схватилась за сердце и долго говорила с отцом в кабинете, и уже на следующий день ей объявили, что Кэтрин поедет для начала вовсе не в Лондон, а в пансион для благородных девиц, где ей, родителям хотелось надеяться, привьют немного светских манер и приучат положенной девушке из благородной семьи дисциплине.

Ох, как же Кэтрин тогда возмущалась и как грозилась сбежать на Карибы, нанявшись юнгой на торговую шхуну! Родители, всерьез испугавшись, что она исполнит угрозу, заперли ее в комнате до отъезда... Оскорбленная в лучших чувствах, страдающая и впавшая в меланхолию, Кэтрин прибыла в Берджесс-хилл грозовой тучей, нависшей над его безоблачной жизнью.

И вскоре гроза разразилась...

– Ну так что, я могу рассчитывать на тебя? – снова прозвучал голос подруги.

В тот момент Кэтрин подумала, что, подпортив себе репутацию, она либо вернется домой (директриса, скорее всего, прогонит ее, как давно и грозилась), либо просто заставит о себе говорить. А если о тебе говорят (и говорят, прикрыв рот рукою), это она усвоила твердо – «твоей репутации грош цена, дорогая», а значит, никаких женихов, свадьбы и белого платья. И вообще...

– Хорошо, я согласна, – сказала она. – Но учти, если нас с тобою поймают...

– … Я знаю, будет скандал. – Грейс сглотнула комок, вставший в горле. – Но я готова рискнуть ради Терренса. Ты ведь знаешь, какой он хороший... какой...

Кэтрин оборвала подругу:

– Ты так в нем уверена? Он всего лишь смазливый молодой человек. Вы и виделись-то всего лишь два раза...

– Достаточно и минуты, чтобы найти свое счастье.

– Вот это уж вряд ли, – хмыкнула Кэтрин и снова вогнала иголку в белую наволочку. – Нельзя полюбить кого-то за миг, это полный абсурд.

И Грейс, взмахнув ресницами-крыльями, прижала руки к груди:

– Ты просто никогда не влюблялась, – сказала подруге с мечтательным выражением на лице, – вот и не знаешь, как это бывает.

– И как это бывает? – поддела девушку Кэтрин. – Потеют ладошки, ухает сердце? Такое и от быстрой скачки случается, особенно если прыгать через барьер. Так чем любовь лучше скачки?

У Грейс на мгновенье отнялся язык, она глядела, не в силах понять, шутит подруга или говорит это всерьез. Кажется, она не шутила... И Грейс стало грустно.

– Всем, – отозвалась она. – Без любви жить стало бы просто невыносимо. – И спросила: – Ты, разве, не любишь родителей? Брата? Или, может, сестру?

– Конечно, люблю. Но это другое! Я лишь не пойму, зачем нужен муж, этот несносный мужчина, который, находясь всегда рядом, станет решать, что для тебя лучше и диктовать свое право. Я хочу решать все сама! – заключила Кэтрин с напором.

– Мисс Аддингтон, – раздался голос Патрисии Чемберс, – будьте добры сохранять тишину за работой! – одернула девушек директриса.

Обе девушки тут же склонили головы ниже, изображая полную занятость ненавистным процессом (по крайней мере, для Кэтрин процесс был ненавистным, Грейс, казалось, им наслаждалась), и вновь заговорили лишь несколькими минутами позже.

– И все-таки муж не синоним «тирана», – сказала Грейс, накладывая идеально ровный стежок. – Если он любит, то станет прислушиваться к твоим мыслям, желаниям...

– Ключевое слово здесь «если», – тут же подхватила подруга. – По мне, так любовь в браке так же редка, как редки солнечный свет и довольство в стенах этого жуткого места, то бишь узилища.

И Грейс улыбнулась.

– Ты странная... очень-преочень странная, – сказала она. – Можно подумать, твои родители не любят друг друга. Или вот Джексоны... Ты сама рассказывала о них.

– Они – редкое исключение, – нехотя признала истину Кэтрин. – Но ты будь с этим Терренсом осторожна. Не хочу, чтобы он разбил тебе сердцем! Сама же потом станешь рыдать мне в жилетку. Тем более, – девушка вскинула брови, – он всего лишь клерк средней руки. Твой отец, если узнает, запрет тебя в монастырь...

– В монастырь больше не запирают, глупая Кэтрин. А я ведь не замуж за него собираюсь – всего лишь потанцевать на лугу в Майский день! – И добавила с хитрым прищуром: – А как же тот мальчик, о котором ты мне говорила? Как там его... Артур или как-то похоже?

Кэтрин в тот момент пожалела, что вообще рассказывала подруге о нем (просто он был во всех детских играх, участвовал во всех шалостях и проделках, обойти его стороной было бы сложно) и, глянув с видимым осуждением, подтвердила:

– Артур, так его и зовут. Только к чему этот вопрос?

– Ну как же, он кажется милым...

– Ты в лицо его никогда не видала!

– Видала. Помнишь он навещал тебя прошлым летом, так я подсмотрела издалека!

– И много ты тогда рассмотрела? – усмехнулась подруга.

– Вполне достаточно, чтобы...