Кэтрин выдернула ладонь и отвернулась к окну. Глаза жгло огнем, как в сильную лихорадку, – потушить жар могли только слезы. Но плакать она точно не станет!

… Капля потекла по щеке.

… Потом вторая...

И вспомнилось вдруг: «Безупречный Артур Флинн никогда не разочаровывал собственных родителей. – Разочаровывал и не раз. – Ни за что не поверю. Джейн с Томасом тебя обожают! – И все-таки...» Она еще попросила его разъяснить, а он взял и... поцеловал ее...

Это был, она теперь понимала, своеобразный ответ, но разве могла она даже подумать...

– Ты ошибаешься, – упрямо отозвалась она, хоть и знала, что все слова брата верны. – У него есть невеста...

– Которую он точно не любит. А если и любит, то много меньше тебя...

– Перестань, Эден! – в сердцах одернула его Кэтрин. И добавила с облегчением: – Мы приехали.

Карета, уже какое-то время катавшая по улицам Конуэя, в этот момент остановилась у лавки мистера Стенхоупа, ювелира-часовщика. Этот субтильный мужчина, хрупкий и ломкий по виду, казался и сам крохотной шестеренкой в одном из своих старых багетов, разложенных под стеклом на витрине, он встретил неожиданных посетителей теплой улыбкой и отвел от лица увеличительное стекло.

– Чем могу быть полезен, мастер Эден... мисс Аддингтон?

Было бы странным, не узнай их кто-нибудь в Конуэе, а потому Эден лишь улыбнулся часовщику.

– Нам бы привести в порядок кольцо, – обратился он к мистеру Стенхоупу, вытащив из кармана кольцо и положив его перед мужчиной. Тот взял его в руки и с интересом повертел перед глазами...

– Надо же, настоящий «Гиммель», – произнес он в радостном оживлении, – давненько я не видел таких!

– «Гиммель», что это значит? – полюбопытствовал Эден.

– О, это кольца-близнецы, молодой человек, они были весьма популярны в семнадцатом веке. Вот посмотрите, – он указал Эдену на неровности с двух сторон золотого обруча, – это сделано для того, чтобы соединить два кольца в один цельный перстень. Сделать его завершенным. Такие использовались как обручальные кольца: два обруча символически воссоединялись в супружеский союз во время бракосочетания. Часто на эти кольца наносили имена брачующихся. – Мистер Стенхоуп поскреб пальцем налет на внутренней стороне кольца. – Сейчас не разобрать, но если хорошенько почистить...

– Хотите сказать, там может быть чье-то имя? – уточнила Кэтрин с надеждой.

– Да, именно так: либо имя, либо какой-то девиз, принадлежащий определенному роду. – И мужчина покачал головой: – Но что сталось с этим бедным кольцом? Оно как будто лежало в земле. Шинка окислилась, эмаль по бокам каста сбита, чеканка едва видна...

– Кольцо было долгое время потеряно, мы нашли его только недавно, – ответил Эден. И задал вопрос: – Так вы сможете привести его в должный вид?

Мистер Стенхоуп, не отвлекаясь от разглядывания кольцо, кивнул.

– Оставьте мне его хотя бы на сутки – я сделаю все, что смогу.

Брат с сестрой, переглянувшись, отозвались согласием и покинули лавку, едва простившегося с ними часовщика-ювелира. Тот настолько увлекся новой игрушкой, что, казалось, и вовсе забыл о самом их существовании.

Молочная ферма Стелботов, встретившая неожиданных посетителей унынием запустения, по всему переживала свои не лучшие дни. Коровники были пусты, лишь одна чахлая коровенка безрадостно пережевывала пук сена в углу, двор зарос сорняками... Гостей встретила женщина лет сорока, с лицом мрачным, под стать самой ферме.

– Чем могу быть полезна, добрые господа? – спросила она, вытирая руки о фартук.

Инициативу в беседе взял Джексон и отозвался:

– Нам бы поговорить с Роджером Стелботом. Он здесь живет?

Женщина, если и удивилась, вида не подала: только хмыкнула:

– Вряд ли его нынешнее состояние можно назвать жизнью, но да, он живет здесь. – Она отступила, пропуская их через калитку. – Меня зовут Марта, я дочь Стелбота. И скажу сразу: не уверена, что старик захочет с вами поговорить. С болезнью его и без того скверный нрав только усугубился. А о чем идет речь? Быть может, я смогу вам помочь.

Джексон покачал головой.

– Боюсь, дело, о котором мы хотели бы переговорить с вашим отцом, произошло до вашего рождения, мэм, и ответить на интересующие нас вопросы может лишь он сам.

Женщина пожала плечами: вроде как, дело ваше, я только предупредила – и ввела гостей в дом, проводив их до комнаты Стелбота. Небольшая, с задернутыми занавесками, она уже одним своим видом нагоняла тоску, а вкупе с осунувшимся больным стариком под серым байковым одеялом она и вовсе казалась своего рода могилой, преддверием ада.

– Кого это нелегкая принесла? – проскрипел старик на постели. – Какого лешего мне не дают умереть в одиночестве? Я прошу не так много. Если это снова викарий, дурная девчонки, – обратился он к дочери, – гони его прочь, как шелудивого пса. Мне не о чем с ним говорить!

– Он плохо видит, – пояснила мужчинам дочь Стелбота. – И взъелся на доброго человека, викария нашей церкви. Даже на одре болезни не желает раскаяться в совершенных грехах...

– Нет у меня никаких грехов, глупая баба! А если б и были, не святоше-викарию их отпускать – бог отпустит. – И с еще большим раздражением: – Кто здесь? Говорите уже.

Джексон подошел ближе к постели и произнес:

– Здравствуйте, Стелбот. Не думал, свидеться с вами снова!

Старик замер, вслушиваясь в слова, и его подернутые дымкой, вылинявшие глаза вперились в говорившего.

– Этот голос... – проговорил он, – этот голос я знал когда-то очень давно. Кто вы такой?

– Гаррисон Джексон, сын Дерека Джексона, вашего бывшего господина.

– Сын Джексона... мне стоило догадаться... – Старик закашлялся в кулак, и дочь поспешила помочь ему, но тот грубо оттолкнул ее. – Уходи уже, глупая баба, нам с мастером Джексоном нужно поговорить.

Марта безропотно отступила, слишком привыкшая к поведению собственного отца, чтобы хотя бы обидеться, и вышла за дверь, оставив мужчин наедине.

– У вас хорошая дочь, – произнес было Джексон, но старик отмахнулся от темы, как от назойливой мухи.

– Какой прок от надоедливых баб?! От них одни только беды. – И спросил: – Кто пришел с вами? Я слышу, здесь есть кто-то еще.

– Со мной Лоуренс Андервуд, мистер Стелбот. Мы пришли, чтобы задать вам вопросы!

– Андервуд... знакомое имя... Этого стоило ожидать.

– Чего именно, мистер Стелбот?

– Того, что прошлое однажды вернется... – И хрипло: – Я знаю, что за вопросы вас двоих интересуют, но, видит бог, не мог и подумать, что однажды отвечу на них.

– Так вы ответите нам?

– Спросите, и мы поглядим.

Старик глядел своими почти невидящими глазами так пристально, с таким неотступным вниманием, что Джексону стало не по себе. Он пододвинул к кровати один из стульев и сел...

– Мистер Стелбот, вы знаете, что случилось с Джервисом Андервудом в стенах Уиллоу-холла тридцать восемь лет назад? Этим утром мы обнаружили его кости в катакомбах под домом.

Старик не спешил отвечать: молчал, думая о своем, и, наверное, вспоминал. И стоило ему только заговорить, как стрелки часов, казалось, закрутились в обратную сторону с головокружительной скоростью, возвращая его слушателей и его самого в далекое прошлое...

– Я знал, что рано или поздно такое случится. Правда, все же надеялся, что отдам к тому времени душу богу, и отвечать не придется... Да и не мой это грех – отца вашего, мастер Гарри. Вот кто должен был бы ответить...

– Расскажите нам, все, что знаете, мистер Стелбот, – подался вперед Андервуд. – Я долгие годы не знал, где мой отец и что с ним случилось, – теперь пришло время для правды.

– Правду переоценивают, – ответил старик, – но я расскажу. Мне теперь терять нечего: я одной ногой в могиле. И если отец ваш, мастер Джексон, и спросит с меня за чертой, я знаю теперь, чем ответить. – И он продолжил через секунду: – Все случилось в сентябре семьдесят девятого. Вам тогда было два года, Блевину – около четырех. Отец вами страшно гордился: постоянно о вас говорил... о вас и супруге. Ее он любил по-безумному и ревновал страшно. – Джексон дернулся, удивленный такими словами, и старик подтвердил: – О да, эта была любовь, мастер Джексон, такая огромная, что стены Уиллоу-холл едва могли ее уместить! Вам, верно, казалось, что отец ваш злобствовал от неприятия, ненависти, ан-нет, это он от избытка огромного чувства, не нашедшего отклика в сердце супруги... – И покачал головой. – Он ведь любил вашу мать еще до того, как сумел стать ее мужем: глазел со стороны, как она миловалась с Джервисом Андервудом, вашим отцом, – перевел он незрячие глаза на Лоуренса Андервуда, – и слюной исходил. Августа была его одержимостью! Страстью. Едва случилось то странное дело на приеме у Таггертов, и Андервуда оговорили (нарочно или по делу – никому не известно), а после и вовсе разорвали их с Августой помолвку, как мистер Джексон, воспользовавшись моментом, отправился к Винтерам и попросил руки девушки. Подумайте сами, была ли она рада такому повороту событий? Она любила щенка Андервудов, а тут Джексон со своим предложением, и родители девушки, опасаясь, что скандал с женихом затронет и его бывшую невесту, поспешили сбыть дочку с рук, пока есть хоть один претендент на ее руку и сердце. Так мисс Винтер стала супругой хозяина...