Когда Грейс появилась на пороге беседки, она как раз доела пятый бисквит и облизнула вымазанный кремом палец. Завидев девушку, воровато утерла руку салфеткой, надеясь, что она не заметила ее «невоспитанного» поступка. Все-таки именно светским манерам она и учила своих девочек в первую очередь...

– Миссис Чемберс, – промурлыкала Грейс непривычно приторным тоном, присаживаясь подле своей директрисы, – у меня есть к вам один разговор. Очень важный, я бы даже сказала, судьбоносный для вас и меня разговор.

Та нахмурила брови.

– Вряд ли такие важные разговоры ведут по утрам на голодный желудок, мисс Грейс, – попыталась она увильнуть от того, что заведомо ей не нравилось самим тоном ее собеседницы. Таким сахарным голоском сообщают только недобрые вести... Особенно если это Грейс Стаффорд, обычно вздорная и упрямая, но вовсе не милая.

– Но вы только что съели бисквит... я видела это, – добавила девушка с многозначительным видом, явно имея в виду не только бисквит, но и пальчик, который она облизала.

Будь миссис Чемберс капитаном пиратского корабля, она бы вскричала: «Карамба!», но в статусе чопорной директрисы могла только зыркнуть глазами и величественно осведомиться:

– Чего вы хотите, мисс Грейс? Я достаточно потакала вашим безумствам. Как только мисс Кэтрин сможет подняться с постели, вы вернетесь со мной в пансион и думать забудете о всяких там мистерах Андервудах, убийствах и...

– … Шантаже, – охотно подсказала ей девушка. И с еще большим энтузиазмом: – Мы решили пойти на меленький, – она развела пальцы на дюйм, показывая их собеседнице, – акт шантажа ради общего блага. – Та выпучила глаза. – Ради мистера Андервуда и вас, миссис Чемберс.

– Ради меня?! – сиплым голосом выдохнула несчастная женщина. – Ради меня – на шантаж? Вы в своем уме, мисс Грейс, уж простите за прямоту... Я ведь и слова такого не знаю: шан-таж. Где вы набрались такого? Точно не в моем благопристойном во всех отношениях пансионе.

И Грейс пожала плечами.

– Действительно ли он такой благопристойный, как вы говорите? – спросила она в явном сомнении, чем едва не лишила женщину жизни, лишив ее от возмущения воздуха, что залип в ее легких.

– Что вы хотите этим сказать, юная мисс?! – вскричала, наконец, миссис Чемберс, сумев протолкнуть воздух наружу. – Вы сомневаетесь в благопристойности... респектабельности... порядочности моего пансиона?

– … И другие в нем усомнятся, стоит им только узнать, как две ваши пансионерки тайком бегали на свидания за стенами вашего пансиона, и вы ничего об этом не знали.

Миссис Чемберс потемнела лицом.

– И как же они это узнают? – с угрозой осведомилась она.

– Мы с Кэтрин расскажем, ясное дело, – улыбнулась ей Грейс. И похлопала женщину по руке: – Но вы не волнуйтесь, расскажем только в том случае, если вы откажетесь нам помогать...

Драконица с присвистом засопела, даже глаза у нее покраснели.

– Вы меня шан-та-жи-ру-ете, мисс Грейс? – осведомилась она.

– Самую малость, – та снова развела пальцы на дюйм. – Ради общего блага. – Ее личико стало ангельски кротким, невинным. Ресницы трепетно хлопнули дважды. – Просто помогите нам, миссис Чемберс, и ваш пансион останется в безопасности.

Миссис Чемберс уехала сразу после обеда, уехала с таким постным лицом, что Кэтрин, наблюдавшая за ней из окна, даже с расстояния в десять ярдов различила ее вздернутый нос и волну яростного негодования, выраженного, как самим этим носом, так и осанкой низверженной королевы, вынужденной покориться неизбежному злу. В данном случае шантажу юной мисс Грейс... И директриса всем, чем могла, демонстрировала свое к нему отношение: презрительно-высокомерное – спиной, носом, вцепившимися в ридикюль пальцами.

Как только она покинула Темный дом, Кэтрин как будто бы стало легче дышать: было, как ей чудилось, в ее присутствии в доме нечто неправильное. Как если бы кто-то грубо ворвался в твою собственную гостиную и разбил твой любимый мейсенский сервиз с розовыми цветочками... Все-таки строгие директрисы должны оставаться заведомо в стенах своих заведений, не врываясь самым неожиданным образом в реальную жизнь своих пансионерок.

Так она размышляла, пока не вспомнила снова об Артуре... Мысли снова и снова возвращались к нему, и это уже не казалось забавным, напротив, граничило с чем-то навязчиво-странным, даже безумным. Но самую малость приятным...

– Сходить с ума ничуть не приятно! – одернула себя Кэтрин, опять мысленно вспоминая ТОТ поцелуй. – Уверена, поцелуй меня кто-то другой, это было б не менее впечатляюще. – И поглядев на свое отражение в зеркале: – Если верить утверждениям Грейс – поцелуи – это в целом нечто особенное. Только откуда ей знать, коли она ни разу не целовалась?! – закончила Кэтрин, сердясь на себя самое.

И тут, словно нарочно, постучав, в комнату вошел Артур. Он замер на самом пороге, не решаясь сделать шаг ближе, – пресловутые правила этикета на берегу сделали его совершенно невыносимым, в море он был другим: проще – и произнес:

– Я еду в Раглан, родители меня заждались. Береги себя, Кэтрин!

Та взвилась:

– Что с тобой сталось? – спросила она. – Ты как будто чем-то обижен.

– Не понимаю, о чем ты...

– Ты все понимаешь, просто делаешь вид...

– Мисс Аддингтон, у вас разыгралось воображение!

– Вот, – Кэтрин как была, только в сорочке, вскочила с постели и ткнула в Артура пальцем, – ты даже не зовешь меня «Кэт», как обычно.

– Мне казалось, тебе это не нравится, и к тому же... я просто-напросто вспомнил, где мое место.

– И где же оно? – осведомилась девушка не без вызова.

– На облучке вашего экипажа... Кэт... как и любого другого слуги. Прощай!

Он развернулся уйти, но Кэтрин, не зная, что делает, схватила его за рукав.

– Артур... – Он посмотрел на нее, она – на него. Нужно было сказать что-то важное, хотя бы просто признаться, что она не забыла их поцелуй... И не забудет, как сильно бы ни старалась. Но слова совершенно не шли: встали колючим чертополохом во враз пересохшем горле и застопорили дыхание.

– Мне пора, – произнес молодой человек, так и не дождавшись от нее ни единого слова и став при этом на пару градусов холоднее, чем был. Он разжал ее пальцы, на секунду опалив ее руку жаром собственной кожи, и вышел не оглянувшись.

Кэтрин рухнула на кровать и отчаянно захотела заплакать, разреветься из-за мальчишки, который и был то всего лишь... старым приятелем. Именно старым приятелем, а не каким-то там... другом сердца или что-то подобное. Кэт терпеть не могла такие слова...

– Ненавижу Артура Флинна! – в сердцах высказалась она. А потом долго лежала, бездумно пялясь в лепнину на потолке, и на сердце словно кошки скреблись. Такие когтистые, вредные твари, сродни монстрам из старых легенд, которые того и гляди и вовсе прогрызут в нем дыру и лишат девушку жизни...

Болтовня с Грейс на время уняла эту тоску, но навалилась опять, стоило той отправиться спать, – вскоре и сама Кэтрин уснула, радуясь, что хотя бы во сне несносный моряк не будет мучить ее своим укоряющим взглядом.

И приснился ей странный сон...

– Кэтрин, – позвал ее тихий голос, и она как будто открыла глаза. – Кэтрин, проснись! Я хочу тебе кое-что показать.

Ей следовало бы испугаться, увидев сотканную из лунного света фигуру, присевшую у себя на кровати и словно гладившую ее по волосам, но страха неожиданно не было, только внезапное удивление, когда Кэтрин рассмотрела лицо.

– Миссис Джексон?! – спросила она.

И женщина улыбнулась. Ее глаза, озера белого марева, заблестели, отражая сияние звезд... Она поднялась и скользнула к двери.

– Пойдем, – услышала Кэтрин слова, сорвавшиеся с неподвижных мраморных губ. – Я покажу тебе нечто важное.

Кэтрин спустила ноги с кровати. Голые ступни не обожгло холодом пола... Так и должно быть во снах, решила она, направляясь за белой фигурой, скользнувшей за дверь в коридор.