Шон Паркер слышал, как Кэти плакала в своей комнате. Это напомнило ему о временах, когда их мать плакала ночами после смерти отца. Разница была в том, что мама просыпалась каждое утро заплаканная, и, отрицая своё горе, занималась работой так, словно ничего и не случилось. Ему хотелось кричать на неё, напомнить ей о плаче, который не давал ему спать по ночам. Но он молчал, маленькое сердце мальчишки страдало не только за себя, но и за мать, и за сестёр.

Рыдания Кэти были другими, Шону было жаль её. Он был в восторге от Джейсона с тех пор, как тот позволил ему попробовать свой косяк с марихуаной. Шон успел сделать пару затяжек, как вдруг комната расплылась у него перед глазами. Затем его двадцать минут подряд рвало. Этого он, конечно, Джейсону не рассказывал.

Шон нажал на кнопку на геймпаде, окрашенном в цвета камуфляжа, тем самым остановив движения солдата на экране телевизора. Ему хотелось, чтобы сейчас мама была дома. Но ей надо было работать, она всё время была занята расследованием убийств. Все твердили ему, что в доме теперь, когда папы больше нет, он мужчина. Так что же сделал бы настоящий мужчина?

Шон попробовал выключить приставку, но она зависла. Не включалась и не выключалась. Ему определённо нужна была новая. Очень, прямо сейчас.

У него были кое-какие сбережения. Обыскивая свой шкафчик в поисках банковской карты, он вдруг коснулся пальцами холодной стали и сжал в руке швейцарский армейский нож, который отец купил ему вечность назад. Ему нравилось открывать лезвия различной формы, делая вид, что он персонаж из игры про ограбления. За все те годы, что мальчик хранил этот нож, он никогда не выносил его из дома.

Но сегодня он это сделает. В конце концов, где-то там ходит убийца. Никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться швейцарский армейский нож — так ему сказал отец. Была уже половина двенадцатого. Он сбегает туда и обратно и вернётся до обеда.

Положив в карман банковскую карту и нож, Шон надел толстовку и вышел из дома под крики Хлои, обзывающей Кэти истеричкой. 

Сняв ботинки, Лотти одной рукой массировала ступни, а другой перебирала ключи от «Санта-Анджелы». Она поймала взгляд Кирби, следившего за ней поверх монитора.

— Что? — спросила она его.

— Ничего. — Он снова уставился в экран компьютера.

— Кирби, хоть раз в жизни скажи, о чём думаешь?

Убрав ключи в карман, Лотти опустила ноющие от боли ноги на пол и обулась. Проведя рукой по мягким волосам, она включила телефон. Сообщений не было, как и пропущенных вызовов. Пусто. Она надеялась, что Бойду стало лучше. Подняв взгляд, Лотти увидела стоявшего рядом Кирби с листком бумаги в руках. Он сжал её плечо.

— Вы хотели что-то на отца Бёрка, — сказал он и вернулся за свой рабочий стол.

Лотти смотрела на маленькую фотографию отца Джо с его голубыми, по-мальчишески озорными глазами, открытой и доброжелательной улыбкой. Она просмотрела отчёт и остановилась на вырезке из местной газеты в Уэксфорде.

— Ты читал это? — спросила она.

— Да, — ответил Кирби. — Оказалось, он тот ещё донжуан.

Слова на бумаге сливались воедино. Недостаток кофеина или сна? Лотти казалось, что её сейчас вырвет. Она старалась сосредоточиться, но разум её отказывался видеть то, что она видела. Небольшая статья о жительнице Уэксфорд Тауна, утверждавшей, что отец Джо Бёрк преследовал её, добиваясь отношений с ней. Она игнорировала его знаки внимания, а когда отец Джо стал упорствовать, женщине сообщила о нём в полицию. Но там ничего не предприняли. Лотти не могла поверить, что такое действительно опубликовали. Затем она вспомнила журналиста Кэхала Мороуни и его тайный источник. Ей ещё предстояло выяснить, кто стоял за этой утечкой. Лотти подняла взгляд на Кирби.

— Увиваться за прихожанками, — сказал он, — это преступление только перед лицом католической церкви. Обет безбрачия и всё такое. Если спросите меня…

— Не спрашивала, — резко ответила ему Лотти.

Она была очарована привлекательной внешностью и обаянием отца Джо. Неужели он пытался соблазнить её, когда ей хотелось лишь дружбы? Может, он поэтому настаивал на том, чтобы она поехала в Рим, когда он сам мог сфотографировать и отправить ей по электронной почте соответствующие страницы из регистров?

Лотти откинула волосы назад, схватила телефон и, держа одну руку в кармане, вышла из кабинета, не услышав больше от Кирби ни слова.

Она твёрдо была намерена съездить и осмотреть «Санта-Анджелу», но, выйдя из офиса, столкнулась с Марией Линч на автостоянке.

— Я поеду обратно в Баллинклой, — сказала Линч. — Вы со мной?

— Конечно. Я поведу, — ответила Лотти, на месте изменив свои планы. «Санта-Анджела» подождёт. Может, она найдёт что-то важное в обители старого священника.

Отец Корнелиус Мохан жил в бунгало слева от маленькой церквушки. Вдоль дороги по правой стороне стояли четыре коттеджа постройки начала двадцатого века, а за ними тянулась изгородь. Между небольшими домами и церковью стояла начальная школа из пяти классов, нефтяная цистерна была изрисована под персонажа Паровозика Томаса. Вокруг школы простиралась детская площадка. И все последние десять лет по соседству с ними жил священник-педофил, чему способствовал епископ Коннор. Лотти в недоумении закачала головой.

Полицейский, стоявший на страже, поднял жёлтую ленту, позволив им пройти за ограждение. Пока Линч разговаривала с криминалистами, Лотти надела латексные перчатки и открыла входную дверь дома. Она осмотрела тёмный и неприбранный коридор и вошла на кухню с высоким потолком. Всё было тёмно-коричневого цвета, в воздухе пахло дымом — дёрн и сигареты. На столе рядом с колотой кружкой, наполовину полной застоявшегося чая, стояла забитая окурками пепельница. Дверца печи была открыта, пепел остыл так же, как и мёртвое тело священника.

Лотти толкнула другую дверь. Узкая полоска утреннего света просачивалась сквозь тонкие шторы. Стоило Лотти отодвинуть хлопковую ткань, и яркий луч солнца, осветив витавшие в воздухе клубы были, бросил свет на односпальную кровать, шкафчик, комод и двухдверный шкаф.

Подняв голубое одеяло, Лотти опустила пальцы в перчатках под подушку, нащупала и достала оттуда выпуклый кошелёк. Он был полон купюр номиналом пятьдесят и сто евро. На обратной стороне ламинированной карточки святого Антония, державшего на руках младенца Иисуса, Лотти нашла купюру в пятьсот евро. Всего она насчитала одну тысячу шестьсот двадцать евро. Ограбление определённо не было мотивом убийства отца Корнелиуса. Очевидно, что в эту комнату, кроме старого священника, давно уже никто не входил.

Лотти открыла ящики комода, затем шкаф. Одежды там было мало, всё чёрное, пахло нафталином и затхлостью. Опустившись на колени, детектив заглянула под кровать. В ряд были выстроены две пары чёрных туфель, а за ними коричневый кожаный чемодан. Лотти достала чемодан, покрытый слоем въевшейся грязи, и расстегнула замки. Внутри лежали пожелтевшие газетные вырезки, папки и тетради.

Вытащив одну из тетрадей в твёрдом переплёте, Лотти открыла её. Короткие карандашные штрихи были аккуратно выровнены рядами, страница за страницей; цифры, собранные в колонки. Счета по домашнему хозяйству, догадалась Лотти и достала другую тетрадь. То же самое.

«Ну же, Мохан, дай мне хоть что-нибудь», — вопрошала Лотти.

Стоя на коленях на пыльном полу, она пролистала шесть тетрадей, все они содержали сплошные цифры и числа. Выстроив их в ряд, достала следующую, в таком же тёмно-синем твёрдом переплёте, и открыла её. Никаких цифр, лишь текст, написанный от руки. Она затаила дыхание. Тот же хорошо знакомый карандаш, прилежный, методический почерк.

Слова объединялись в предложения, предложения — в абзацы. Лотти читала взахлёб. История надругательств, задокументированная выцветшим карандашом, слетала со страниц буква за буквой, слово за словом, окружая её непостижимым множеством предложений. Мало того, что он совершал подобные действия с невинными детьми, так ещё и записывал это. Хроника секретов, записанная увядающим карандашом, в тёмно-синей тетради с твёрдым переплётом, спрятанной в коричневом кожаном чемодане убитого священника-педофила. Это задело Лотти до глубины души. Она чувствовала, как сердце разбивалось на кусочки и становилось сильнее одновременно.