Бэзил впился в меня острым взглядом.

— Неправда!

— Правда. Вон, ты даже с Лизой из-за него поссорилась. Микки, что с тобой?

— Ты всё преувеличиваешь, — я поднялась.

— Ну, разумеется, именно поэтому ты отправилась следить за ними с Надей и снимать…

— Отстань. Будешь давить, я с тобой тоже поссорюсь.

— Ты называешь моё классное предложение чушью, а сама погрязла в ещё большем бреду.

Я ушла на кухню. Открыла окошко, и сырой ноябрьский воздух наполнил лёгкие. Взяла со стола сигареты Бэзила, но прикурить не успела.

— Ладно, не хочешь, как хочешь, — Бэзил настырно притащился за мной. — Я просто так предложил. Дело твоё. Давай просто посмотрим Людей Икс и больше не будем разговаривать ни о чём грузящем?

— Давай, ты посмотришь Людей Икс, а я — спать. Надоело уже всё.

— И что, даже не поцелуемся? — Бэзил преградил мне дорогу.

— Нет.

— Так не честно, Микки. Ты же моя девушка.

— У меня нет настроения в это играть.

— Ладно, тогда, может, просто? По-дружески? Для поднятия настроения?

— Иди к чёрту, Бэзил, — я отпихнула его. — Ночевать будешь у деда и бельё сам себе застели.

— Я так, на покрывале, — Бэзил поплёлся к дальней комнате, потом остановился. — Слушай, мне просто интересно, у тебя есть что-то такое, о чем ты мечтаешь? Что-то реальное и возможное. Чего бы ты хотела получить в будущем. После того, как со школой будет покончено.

Неожиданный вопрос, особенно от Бэзила. Однако в свете последних событий, да и вообще, всей моей унылой истории жизни, долго раздумывать не пришлось.

— Я бы очень хотела просто радости. Нормальной, настоящей. Человеческой. Чего-то понятного и хорошего. Мне много не надо. Сухие ботинки, тепло, и чтобы меня хоть чуточку кто-нибудь любил.

— Ну, я, например, тебя чуточку люблю. По-дружески, конечно. Если подгоню новые ботинки, ты будешь счастлива?

— Вась, слушай, извини. Я всё понимаю, ты стараешься, хочешь помочь мне, задвигаешь свою Ксюшу, придумываешь невероятные бизнес-планы, присылаешь пиццу под видом тайного поклонника, а я туплю и гружусь, но у меня сейчас, правда, какой-то сложный период. Мне всё время кажется, что где-то есть хорошая, светлая жизнь, а меня затянуло в эту ужасную сказку с Кощеем и Ягой и я никак не могу из неё выбраться, — пока Яга была жива, я, находясь в вечном сопротивлении, никогда не задумывалась об этом, но теперь, когда её не стало и бороться больше было не с чем, оказалось, что, по сути, дело вовсе не в ней. — Знаешь, я сейчас вдруг поняла, о чём мечтаю. Я мечтаю, чтобы кто-то пришёл и спас меня из всего этого. Просто взял за руку и увёл в другой мир. В мир, где есть надежда, смех, и где людям можно верить. Только очень сомневаюсь, что это возможное и реальное.

— Как ты догадалась, что это я пиццу прислал? — Бэзил озадаченно потёр бритую голову.

— Это же очень просто. Второй раз ты заказал её там же и тебе сделали скидку.

Усмехнувшись, он с одобрением покачал головой:

— Ну, ты реально Шерлок.

Иногда мне казалось, что за школой жизни нет. Было странно думать, что всё, что сейчас составляет её суть, очень скоро исчезнет насовсем.

Я представляла будто приезжаю на вокзал в незнакомом городе и стою посреди платформы с чемоданом, без адреса, без денег, без плана.

Если бы собирали экспедицию поселенцев на Марс, я бы отправилась туда с большим воодушевлением, чем в тёмную неизвестность под названием «после школы».

— Таких, как ты, я повидала сотни, — однажды сказала Яга. — В школе они все звёзды: смелые, красивые, популярные. Но потом школа заканчивается, а у них больше ничего нет. Ни интереса, ни сил, ни способностей заявить о себе в новой, взрослой жизни. Вот они и цепляются изо всех сил за окружающий их мирок. Выходят замуж за самого главного идиота в своей компании, который вскоре сопьётся или станет наркоманом, рожают выводок детей и устраиваются работать продавщицами в соседнем магазине.

Я не воображала себя звездой, в том смысле, о котором говорила Яга, но она была права — бездействие, как и хаос, обладало особой притягательной силой.

Томаш вернулся в школу. Мы не общались, но что-то изменилось. Время от времени я ловила на себе его взгляд, а когда он отворачивался, сама смотрела на него.

Больше он не выглядел высокомерным. Злое чувство обиды ушло, и мне вдруг захотелось просто поговорить с ним. Расспросить про работу, узнать, о чём он думает, когда делает вид, что совершенно спокоен, посидеть на их тёплой кухне в смешных тапочках-собаках, увидеть снова, как он жарит сосиски и почувствовать их аппетитный, домашний запах.

Между нами повисло неясное, непроходящее ожидание. Оно ощущалось повсюду. На уроках, где я привычно разглядывала его спину. В столовой, когда мы, смеясь и болтая, завтракали, а Томаш в другом конце стола что-то читал в телефоне, не поднимая головы. Когда играли на физре в волейбол или лазили по канату. Когда после школы расходились по домам и, даже приходя домой, я каждые пятнадцать минут проверяла телефон, словно ждала сообщения. Казалось, что-то вот-вот должно произойти.

И оно произошло. Перед выходными. В пятницу. Через три дня после того, как Кощея увезли в больницу.

Дожди, наконец, закончились и стало просто холодно. Ноябрь с его зловещим минором и обречённой чернотой болезненно отзывался в душе безнадёгой. Куртка, подарок Бэзила, грела ещё меньше, но я рассчитывала проходить в ней как можно дольше, потому что зимний пуховик у меня был уже заношенный и детский. Зато ботинки почти просохли.

Как и в прошлый раз Томаш догнал меня по дороге домой.

Откуда-то всё ещё приносило под ноги бурые листья, хотя дворники их тщательно везде собирали.

— Приходи завтра к нам, — Томаш пристроился рядом. — В два. Даша просила тебя позвать.

— Какой-то праздник?

— Просто так.

— А мама разрешит?

— Её не будет.

— Серьёзно? И где же она?

— Уехала к родственникам на пару дней, — соврал и глазом не моргнул.

Я внимательно следила за выражением его лица.

— К тем самым? Мишеньке и Танечке?

— К кому?

Изобразить удивление ему удалось особенно хорошо.

— К детям своим настоящим.

— Не понимаю, почему ты это сказала.

— Меня это, конечно, не касается. Просто не надо врать. Вот как я пойду к тебе, если ещё неделю назад думала, что ты убил Надю? Зная, что твоя мама совсем не твоя мама, и что в школе никто понятия не имеет, где ты живешь и кто ты такой на самом деле?

— Откуда ты узнала про маму?

— Тебе нужно было подыскать кого-нибудь из другого района.

— Ты говорила об этом ещё кому-нибудь?

— Пока нет.

— Даже своим друзьям?

— Если я скажу, что никому не говорила, тебе будет проще меня убить.

— С этим не поспоришь.

На меня он не смотрел, только себе под ноги. Ботинки у него были тёмно-коричневые, с чёрными шнурками и такие чистые, будто он не месил в них, как все, осеннюю грязь, а парил над дорогой.

Мне стало стыдно за свои.

— Ты уже решил, как собираешься избавляться от моего трупа?

— Не всё ли равно?

— Конечно, нет! Я же должна буду правильно подготовиться. Если ты меня в колодец потом запихнёшь, то можно не краситься и голову не мыть. И одеться как-то попроще, вдруг потом Кощей захочет мои шмотки на Авито продать. Кстати, извращения в программе намечаются? Я тогда бельё красивое надену, чтобы на фотках в полицейских отчётах получше выглядеть.

— Бельё можешь надеть, но на фотках его не будет. Фоток вообще не будет. Только если отдельных фрагментов костей и кожи. Если бы я планировал убийство, то избавлялся от трупа с помощью щёлочи или кислоты, — он растянул искусственную улыбку. — Будем считать, что договорились.

— А ты не слишком наглый?

— А что ещё остаётся, если у тебя самой не хватает смелости подойти?

— Может, не смелости, а желания?

— Желание у тебя есть. Но ты боишься Бэзила.