Но Лена уже устала удивляться и "держать" лицо. Она — обычная испуганная девчонка, а не совершенный человек.

На территорию приюта они въехали через огромные кованые роскошные ворота с… горгульями? Лена проводила недоверчивым взглядом тех, кого видела только в книжках библиотек. Ещё ей показалось, что страшные горгульи повернули каменные головы вслед их автомобилю. Девушка резко отвернулась, а затем снова осторожно повернулась. Горгульи больше не следили за ней. У неё начинаются галлюцинации?

Автомобиль проехал по широкой ухоженной ровной дороге, вдоль которой росли одинаковые большие, ветвистые и очень красивые деревья с необыкновенными огромными резными листьями, которых Лена никогда раньше не видела и с интересом рассматривала. Листья на деревьях были сине-зеленые? Даже больше синие? Серьезно? Или у неё что-то с глазами? Она пригляделась. Такой оттенок листьев она видела только у редких домашних растений, таких как колеус синий или пуансетия голубая, но у огромных деревьев?

Она постаралась внимательней рассмотреть их, но не успела — дорога была не очень длинной и быстро привела их к огромному, светлому, красивому трехэтажному дому, построенному буквой пэ и больше похожему на дворец графини или герцогини, а не на приют для бездомных пустышек.

— Только в нашей провинции такой красивый приют для пустышек, — с удовольствием поведал парень — полицейский, совсем ещё молоденький и очень важный. — Тебе очень повезло попасть именно сюда, к сестре Мадлен. Сейчас тихо, потому что все дети и учителя на вечерних занятиях, но через часик будет шумно и весело. Тебе здесь понравится. Выходи, что ли.

Сам полицейский, которого звали Рудион, уже выбрался с водительского сиденья и открыл дверь для Лены, которая довольно нерешительно вылезла из автомобиля, откинула голову и недоверчиво ещё раз осмотрела фасад великолепного дома с узкими высоченными окнами и малюсенькими балкончиками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Все поначалу удивляются, когда попадают в приют, — довольно улыбнулся разговорчивый Рудион, заметив реакцию девушки. — Он впечатляет.

Выдержка и безэмоциональность Лены, которым она научилась за последние несколько месяцев, когда жила в камере при лаборатории доктора фон Дока, дали сбой, и она нервно хмыкнула, почти икнула, и зажала рот рукой, чтобы не разразиться нервным смехом.

Неожиданно в одном из окон второго этажа она увидела ухмыляющегося парня лет восемнадцати, который широко улыбался, подмигивал ей и, оттопырив большой палец правой руки и приподняв его вверх, показывал, что, мол, все отлично. Лена нерешительно замерла, не зная, как реагировать, когда услышала недовольный голос Рудиона за спиной.

— Это Рональд, один из воспитанников приюта, держись от него подальше, если не хочешь неприятностей.

Лена не стала улыбаться парню в ответ и повернулась к полицейскому, вопросительно посмотрев на него: «Почему?»

— Все беды, которые у сестры Мадлен случились за последние десять лет, с тех пор как она организовала этот приют, были связаны с этим оболтусом и его дружками.

Лена обернулась и снова посмотрела на окно второго этажа, где до этого видела улыбающегося Рональда, но теперь окно было закрыто занавеской, и больше ей никто не улыбался.

Сестра Мадлен вызвала у девушки не меньшее изумление, чем здание приюта, которое внутри было ещё прекрасней, чем снаружи.

Пройдя вместе с Рудионом по великолепной центральной лестнице, а затем по коридору второго этажа, покрытому мягким шикарным ковром, в котором ноги девушки утопали по щиколотки, Лена попала в кабинет директора приюта.

Рудион передал письмо и ретировался с видимым облегчением.

Сестре Мадлен на первый взгляд было лет тридцать пять — сорок. Она была одета в строгое коричневое платье с длинными рукавами, с белоснежными манжетами и с таким же воротничком, волосы были убраны под высокий белоснежный головной убор так, что не единой волосинки не выглядывало, а строгое лицо было с идеальными будто чеканными чертами лица без единой морщинки, с высоким лбом и светлыми нахмуренными бровями. Женщина была очень красива даже в монашеской одежде, и Лена подумала, что на это прекрасное лицо можно смотреть бесконечно.

— Ну, здравствуй, потеряшка, — мягко произнесла сестра, дочитав письмо, и подняв на девушку… фиалковые глаза. Фиалковые?! — Я - сестра Мадлен, директор приюта. А ты, как я поняла из письма, не помнишь имени?

Лена кивнула, не сводя с сестры завороженного восхищенного взгляда.

— Ну, нам надо же как-нибудь тебя называть, — по-доброму улыбнулась молодая женщина, изучающе осматривая девушку. — Поэтому я буду предлагать тебе имена, а ты кивни на том, которое тебе понравится. Хорошо?

Лена согласно кивнула, удивленная таким предложением.

— Мелисса?.. Жанета?.. Мирия?.. Тания?.. Глосия?.. Еления?.. — принялась перечислять сестра. — О, Еления? — почему-то удивилась она. — Тебе нравится это имя?

Лена неуверенно кивнула.

— Хорошо. Тогда пока будешь Еления Роннигус, — снова улыбнулась сестра, и на удивленный взгляд девушки пояснила: — Потерявшим память или просто не помнящим своё имя детям я даю своё родовое имя. А я — Мадлен Роннигус.

Лена неуверенно изобразила жестами огромного офицера, которого встретила в полицейском участке, и вопросительно посмотрела на сестру Мадлен.

— А, поняла, что ты хочешь сказать, — рассмеялась та и сразу словно помолодела на десять лет, став ещё красивее. — Тот огромный грозный полицейский, который напугал тебя, мой родной младший брат — Диннар Роннигус.

Глава 9

Лена изумленно уставилась на сестру Мадлен, и та снова на удивление правильно поняла ее выразительный взгляд.

— Мы не очень похожи? Так у нас матери разные, а отец один, — мягко улыбнулась женщина. — Я рождена первой супругой, а Дин — от второй жены отца.

Лена многозначительно посмотрела на сестру Мадлен, и та вдруг снова тихо рассмеялась, а девушка улыбнулась в ответ. Даже смех у сестры был идеальный — словно хрустальный перезвон. Такой смех мог быть только у доброго человека, и Лене вдруг захотелось быть с этой женщиной не сдержанной и хмурой, а открытой и искренней.

— Какая выразительная у тебя мимика, девочка. Но ты не права — Диннар хороший человек, прекрасный брат и самый лучший полицейский, — на этих словах прекрасная сестра Мадлен грустно улыбнулась. — Раньше их было трое — самых лучших полицейских, — прекрасные фиалковые глаза стали вдруг очень печальными. — Теперь… Дин остался один, поэтому после тяжелых потерь он кажется таким суровым и жестким.

Сестра Мадлен уже отвела в сторону грустный взгляд, губы сурово сжались в тонкую линию, черты лица заострились, и она сразу будто постарела лет на десять.

— Иди, Еления, пока ты свободна. Тебя отведут в твою комнату, все покажут и расскажут — за дверью ждут, — уже безэмоционально проговорила она, обратив невидящий взгляд на лежащие на столе бумаги. — Когда устроишься и поужинаешь, мы снова с тобой встретимся и все обсудим.

Некоторое время Лена ещё смотрела на прекрасное грустное лицо, не в силах оторваться от него, интуитивно чувствуя жалость к этой взрослой красивой женщине, в жизни которой, похоже, произошла серьезная драма.

А потом друг за другом произошли сразу несколько событий, потрясших не успевшую уйти девушку до глубины души.

Лена уже приоткрыла дверь, чтобы выйти, и напоследок обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на необыкновенную красавицу, поразившую ее воображение.

Сестра Мадлен в задумчивости протянула руку, и книга, спокойно стоявшая до этого на полке шкафа, расположенного напротив стола сестры, вспорхнула с полки и поплыла к сестре. По воздуху! Сама!

Женщина спокойно поймала летящую книгу, положила ее перед собой, раскрыла, а потом легко и тихо хлопнула в ладоши, и светильники в кабинете загорелись сразу в четырех местах — круглые шары, летающие под потолком.