Границы между Додхаром и Землёй мы достигли, когда солнце уже клонилось к закату.

Хотя ни одну из Границ нельзя увидеть простым глазом, когда ты рядом, их приближение угадываешь сразу. На суше это самые опасные места на обе наши планеты, особенно там, где имеется сильное несоответствие между рельефами земной и додхарской местностей. Например, один додхарский вулкан, сосед Ниора, после Проникновения оказался прямо на Границе, а на Земле раньше там вообще ничего не было, кроме болотистой, поросшей хвойным лесом равнины. И теперь со стороны Додхара можно спокойно забраться по склону вулкана до самого кратера, а со стороны Старой территории к Границе и близко не подойти на протяжении семидесяти километров. Нет, там вовсе не течёт лава, как можно было бы ожидать от вулкана в разрезе — всё гораздо хуже. Из тех, кто решился побродить в этом проклятом лесу, мало кто вернулся назад. Солнца оттуда не видно, всегда туман, а деревья стонут натужно и мучительно; так и прозвали его — Стонущий лес.

Там, где перепад высот не слишком заметен, несоответствие рельефа сглаживается. Ознобом прохватит нехорошим, да сердце замрёт, и дышать не можешь нормально. Есть участки, где при переходе ничего не чувствуешь совсем. Они самые большие по протяжённости, и это хорошо, поскольку с обеих сторон Границ постоянно передвигаются небольшие отряды яйцеголовых и банды работорговцев. Те и другие устраивают засады на путешественников, и будь удобных для перехода мест мало, трофейщикам и торговцам пришлось бы плохо.

Издалека Границы можно увидеть в ясную погоду, если хорошенько присмотреться. Они выглядят так, словно кто-то возвёл между мирами перегородки из стекла.

Мы шли всё тем же порядком, и вокруг был всё тот же мехран; огромное красное солнце висело совсем низко, хотя до его захода оставалось ещё больше двух часов. И тут горизонт перестал отдаляться от нас по мере нашего приближения. Мы продолжали идти, а он застыл; и чем ближе мы подходили, тем больше вся картина напоминала кадр из фильма в кинотеатре Имхотепа. На открытой местности это хорошо заметно, если смотреть не отрываясь. Но стоит моргнуть, и иллюзия пропадает. Правда, то, что обычно видно по ту сторону Границы, — тоже иллюзия, призрак территории, провалившейся в параллельное пространство.

Тотигай сбросил с себя тюки и убежал в разведку. Я взвалил его ношу на плечо. Неприятностей не предвиделось, поскольку ни работорговцы, ни ибогалы не могли устроить засаду со стороны Харчевни, а с этой стороны мы их заметили бы. Но осторожность не помешает. Да и лучше, если кербер обнаружит чужаков раньше, чем мы окажемся слишком близко от них.

Тотигай вернулся, когда мы подошли к Границе почти вплотную.

В тысяче шагов справа из мехрана выдавалась низкая и длинная гряда, изрезанная трещинами, с изобилием пещер — логовище разгребателей. На Старой территории гряда обрывалась. Там, как раз напротив неё, находился невидимый пока нам стан поводырей. Поговаривали, что логовище связано подземным коридором с лабиринтами Дворца Феха — необъятным пещерным царством, раскинувшимся под горами у Большой караванной тропы.

Солнце Додхара, и без того слишком большое на взгляд землянина, стояло теперь чуть слева от нас, заслоняя почти полнеба и одним краем касаясь красноватой поверхности мехрана, но совсем не резало глаза, точно вдруг потускнело. Мы видели его как сквозь слабую дымку, продолжая идти всё вперёд, прямо в это солнце, в эту дымку, в это небо, внезапно вставшее перпендикулярно земле. Ещё несколько шагов — и мир качнулся, разбежался волнами в стороны, словно мы прошли сквозь жидкое зеркало, а потом под ногами зашуршала обычная земная трава. Сразу стало заметно прохладнее. Вдалеке виднелись земные горы с берёзами, соснами и пихтачом на их склонах. За них как раз садилось привычное земное солнце, а невдалеке, прямо перед нами стояла Харчевня, похожая на сооружения древних инков и индуистский храм одновременно.

Имея прямоугольное основание сто двадцать на восемьдесят метров, сооружение возвышалось над равниной более чем на шестьдесят, и было построено из многотонных каменных блоков. Оно поднималось вверх ступенями, и каждая ступень соответствовала одному внутреннему ярусу. По периметру самого нижнего располагались жилые комнаты и множество помещений, которые можно было назвать подсобными — некоторые из них использовали для хранения дров и продовольствия, а другие Имхотеп сдавал в бессрочную аренду мастеровым, оружейникам, проституткам и менялам. В средине находился общий зал, стены которого поднимались на два яруса. Потолком ему служил пол третьего, находящегося где-то на высоте семи метров.

Будучи мальчишкой, я облазил всю Харчевню, и точно знал, что уровни выше первого постоянно пустуют, а на самые верхние и попасть было нельзя. На средних ярусах имелись странные комнаты, в которые не вела ни одна дверь, а были только окна — узкие, словно амбразуры, или квадратного сечения, как вентиляционные отверстия, но все слишком маленькие для того, чтобы в них мог пролезть даже ребёнок. Похоже, доступ в них был закрыт ещё на этапе строительства, и меня распирало от любопытства, зачем они вообще нужны, и для чего Имхотеп запроектировал своё обиталище таким большим — ведь и нижний ярус никогда не бывал занят полностью, а второй пустовал всегда и постояльцев туда не пускали. Набравшись храбрости, я спросил об этом самого Имхотепа.

— Господь тоже создал Вселенную гораздо пространнее, чем это требуется обитающим в ней существам, — ответил он. — В её устройстве нам тоже не всё понятно, мы не всем можем пользоваться и не везде нас пускают; однако же и в той части, что предоставлена в наше распоряжение, места больше чем достаточно. Я много думал об этом и построил Харчевню по образу нашего мира.

— Но ведь ты не Бог, — возразил я.

— Конечно нет. Но кто помешает мне подражать ему? Всё, что находится внутри здания, имеет своё назначение и исполнено смысла. Если захочешь, ты постигнешь смысл.

— А почему ты назвал это здание Харчевней?

— Я его никак не называл. Точнее — назвал Пристанищем, но никому не говорил. Нынешнее название дали люди, что живут здесь.

— Но ты мог бы настоять, чтоб её называли по-твоему. Какая же это харчевня? Больше похоже на храм.

— Наш мир тоже похож на храм. Многие мудрецы говорили об этом. Однако мы используем его именно как харчевню или постоялый двор. Поел — поспал. Поел — поспал. И так всю жизнь. Потом вышел и отправился дальше.

— А почему ты пускаешь сюда всякий сброд? Лентяев? Бандитов?

— А кто я такой, чтобы им отказывать? Бог, если б захотел, мог бы истребить всех злых и бесполезных людей в мире, но он этого не делает. Значит, они для чего-то нужны и не так уж бесполезны.

При таком мировоззрении хозяина, Харчевня из года в год оставалась тем же, чем она и стала чуть не с первого дня существования. Те, кто мог, вносили арендную плату. Те, кто не мог, месяцами жили бесплатно. Имхотеп никогда не ошибался относительно платёжеспособности постояльцев. Целый угол в одной из трёх занимаемых им комнат был завален пачками ибогальских галет, и любой нищий мог рассчитывать на бесплатную кормёжку. В то же время ни один, даже самый отчаянный мошенник не решился бы попытаться выманить галеты обманом. И уж точно никто не решался Имхотепа ограбить.

Ибогальские галеты — отдельная тема, близкая сердцу (точнее, желудку) любого, кому приходится много странствовать. Они прямоугольные, размером с игральную карту, с иероглифом посредине — тонкие, как бумага, но очень прочные. Красные, приятного оттенка, с краёв темнее, к средине светлее, ещё какие-то блёстки, а иероглиф почти чёрный. Красивые штучки. Порвать их нельзя, сжечь тоже, в воде они не размокают, даже пуля не всякая пробьёт. У нас они универсальное средство расчёта и самая клёвая походная еда. Стоит сильно потереть иероглиф и бросить на тарелку, как галета начинает шипеть, раздуваться, и в итоге превращается в кусок мяса с гарниром. То есть никакое это не мясо и не гарнир, но на вкус очень прилично, а иногда и подливка есть. Вроде и немного всего, но наедается любой здоровяк, и даже керберу хватает пары штук. Внизу сама собой растягивается несъедобная плёнка с выгнутыми краями, так что пообедать можно и без тарелки, но это не совсем удобно. Плёнка гибкая, слабенькая — того и гляди всё свалится с неё. Две палочки, наподобие китайских, прилагаются. Они попрочнее поддончика, прозрачные, полые внутри. Важно научиться различать иероглифы, которых множество разновидностей, и тогда сможешь выбирать то, что тебе по вкусу. Бывает что-то вроде грибов с картошкой, иногда на рис похоже, а иногда на кукурузу. Чаще всего ни на что не похоже, но всё равно вкусно. Попадается нечто смахивающее на рыбу или на морских моллюсков. Сам я моллюсков никогда не пробовал, но другие так говорят. Галеты с подобными иероглифами ценятся примерно одинаково.