Я без всякого интереса окинул взглядом его фигуру. Большой парень, может, ещё здоровее меня, только лет на десять старше.

— Вы просто сборище глупцов, если думаете, что я собираюсь устраивать рыцарские поединки с каждым встречным засранцем, — сказал я. — Много чести.

— Ты что, не слышал? Я тебя вызвал!..

— Ну и катись со своим вызовом к чертям собачьим… Как и все твои друзья. Слушай внимательно, что я тебе скажу: можешь считать меня кем хочешь, как и остальные присутствующие. Но только я думаю, что против таких уродов, как вы, любые приёмы годятся. Поэтому никаких поединков больше не будет. Хотите войны — начнём войну, но тогда, если потребуется, я буду убивать вас выстрелом в спину, из засады, когда вы меньше всего этого ждёте. А попадись мне один из вас в мехране — клянусь Проникновением, я могу заставить человека умирать куда дольше, чем умирал проповедник. А теперь иди и слижи мой плевок с хари своего дражайшего повелителя. Вместе с тем дерьмом, которое я из него выбил.

Здоровяк аж затрясся от ярости, но пулемёт Бобела он всё-таки успел хорошо разглядеть, пока мы болтали. Не дожидаясь его дальнейшей реакции, я обратился к остальным попрыгунчикам, которые меж тем придвигались всё ближе:

— Вы бы лучше подумали, кто у вас теперь станет главным. Когда Прыгун очнётся — если очнётся — вряд ли он сможет пошевелить чем-нибудь, кроме языка.

Они переглянулись — мысль о дележе власти в банде ещё не успела прийти им в головы, и подкинул я её как раз вовремя. Верзила на переднем плане оглянулся. Похоже, он и был наиболее вероятным кандидатом наряду с тремя — четырьмя другими, которые легко угадывались в их компании.

— Мы ещё встретимся, Элф, — сказал кто-то из них, когда я уже повернулся к ним спиной. — Где-нибудь подальше отсюда, и тогда, когда с вами не будет этого старикашки-факира.

— Его и сейчас с нами нет, — бросил я через плечо. — А на счёт встреч «где-нибудь подальше» я уже говорил.

Бобел с лязгом подтянул к себе по стойке пулемёт, собираясь последовать за мной.

Тотигай предостерегающе рявкнул, но ещё раньше я резко шагнул в сторону и повернулся как раз вовремя для того, чтобы выстрелить точно между рёбер попрыгунчику, стоявшему чуть с краю. Нож, который он держал за лезвие, выпал из его левой руки, а тот, что он успел бросить правой, зазвенел по каменным плитам пола где-то далеко в конце зала.

Больше нас задержать никто не попытался. Мой новый знакомец-нукуман одобрительно кивнул, когда я проходил мимо. Бобел благоразумно прошёл до коридора вдоль стены. Тотигай, сперва двигавшийся замысловатым зигзагом, приблизился ко мне и побежал рядом, лукаво кося в мою сторону одним глазом.

Я шёл не оглядываясь — просто слишком устал, чтобы продолжать думать о безопасности. Если меня подстрелят, то по крайней мере будет возможность полежать. Но, самое главное, в воздухе больше не чувствовалось угрозы. Что бы ни предприняли попрыгунчики потом — на сегодня всё закончилось. Я не кербер, конечно, и у меня нет на затылке никаких чувствительных зон, но я обычно тоже знаю, что происходит сзади.

Моя комната в Харчевне запиралась точно так же, как и любое помещение здесь: на стене, рядом с дверью, представлявшей собой десятитонную гранитную плиту, имелось приспособление, символически изображавшее Обруч Миров, поделённое на подвижные сегменты. Искусно высеченные из камня и соединённые между собой хитрой системой выступов и пазов, сегменты являлись также частями нукуманского календаря, и для того, чтобы открыть дверь, достаточно было выставить на календаре заранее придуманную дату и привести в движение Обруч, внешне напоминавший штурвал парусника. Что я и сделал.

Дверь, поднимаемая противовесом, расположенным где-то на втором ярусе или выше, со сдержанным, но тяжёлым гулом поехала вверх, и мы втроём поспешно ввалились в комнату. Бобел зажёг сперва один жировой светильник, а потом и другой. Изнутри на стене находился точно такой же каменный штурвал, что и снаружи. Тотигай, встав на задние лапы и упёршись в него передними, повернул его на четверть оборота, и дверь опустилась вниз.

Стены украшали барельефы со сценами из жизни богов Додхара и совершенно неизвестных мне божеств иных миров и религий. Трудился здесь настоящий мастер, если я хоть что-то понимаю. Или же Имхотеп изготовил их, как и всё остальное в Харчевне, при помощи своего волшебства. Он как-то обмолвился, что в камне уже содержатся все нужные формы, надо лишь уметь извлечь их оттуда. И обязательно ли было ему делать это при помощи зубила и молотка?.. Изображения поражали своей натуралистичностью и тонкой проработкой деталей. Вид комнаты несколько портили двухъярусные нары, которые я устроил у одной из стен, и стеллаж из сосновых досок у другой. На стеллаже хранилось всё моё богатство — в основном оружие и запас одежды. Ну, мне с оружием раздолье после обнаружения того местечка, о котором Кривой Дуплет давеча говорил. Правда, я не на военный склад наткнулся, их все давно разыскали и растащили, а на тайник, устроенный человеком, который такой склад нашёл. Но разница невелика.

Несколько пачек галет уютно устроились в открытой пасти чудовища, чья статуя стояла в углу, подпирая макушкой потолок. Ещё три статуи занимали остальные углы и выглядели страшновато, но я к ним давно привык. А вот в детстве я их побаивался. Первые несколько ночей глаз не мог сомкнуть, да и после часто просыпался и зажигал светильник. Однажды спросил Имхотепа, не может ли он убрать чудищ из моей спальни, но он только покачал головой.

— Не стоит, Элф. Придёт время, и по соседству с ними ты будешь спать даже крепче.

Много времени не понадобилось. Воспоминания об одинокой жизни в мехране после смерти матери были настолько хуже любых статуй, что, сравнив одно с другим, я перестал обращать на свои выдуманные страхи всякое внимание. И впоследствии, действительно, при мысли о монстрах, охранявших углы комнаты, мне становилось не просто хорошо, а вроде как уютно. Внешне они смотрелись не более ужасно, чем некоторые животные Додхара, но, в отличие от последних, были каменными и сожрать меня ни в коем случае не могли.

Позже я обнаружил, что у статуй была и другая функция, кроме декоративной. Две из них достаточно легко и почти бесшумно поворачивались вокруг своей оси, и тогда возле них в стенах отрывались узкие проходы, выводящие в ещё более узкие коридорчики, проложенные в толще стен первого яруса Харчевни. Стоило сделать по любому из них несколько шагов, как плиты, ранее закрывавшие проходы, вновь занимали свои места, и попасть обратно в комнату становилось невозможно. Оставалось только двигаться вперёд — на ощупь, если не было факела, но он и не требовался, так как оба хода не раздваивались, только всё время поворачивали, иногда поднимаясь на второй ярус, иногда спускаясь глубоко под землю. В конце концов они внезапно расширялись и кончались тупиками. Здесь требовалось просто сильно нажать на край плиты, преграждавшей путь, и она поворачивалась, словно дверь-вертушка, пропуская тебя дальше. Семь — восемь таких вертушек — и последняя открывалась в одну из бесчисленных, вечно тёмных глубоких ниш, расположенных по обеим сторонам большого коридора, опоясывавшего по периметру всю Харчевню. Один туннель заканчивался неподалёку от южных врат, второй — в непосредственной близости от официального входа в мою комнату, хотя оба были примерно одинаковой длинны. Таким образом, я мог или незаметно уйти, или напасть с тыла на тех, кто вздумал бы осадить меня в моём собственном жилище, приди кому в голову настолько нелепая мысль.

Мальчишкой я много раз устраивал засады в нишах, пытаясь выяснить, пользуются ли тайными ходами другие жители Харчевни. Но они или ничего не знали о них, или использовали крайне редко. Попасть же в коридоры из ниш было так же невозможно, как из коридоров — в комнаты. Вскоре я обнаружил, что коридоры меняются. Я же не дурачок, с первого раза запомнил число поворотов, подъёмов и спусков в каждом из них, даже число ступенек на лесенках. И вот, вновь пройдя по одному из ходов через некоторое время, я понял, что он идёт не так, как раньше, и я выбрался не в шестой по счёту нише от южного входа, а в двенадцатой. Потом в десятой. Потом опять в шестой — но уже с другой стороны южных врат.