Имхотеп небрежно взял Книгу подмышку, кивнул головой и пошёл в глубину пещеры. Какое-то время мы слышали лёгкий шорох шагов, а потом всё стихло, словно гора его проглотила.
— Проклятое место, — сквозь зубы сказал я. — Давайте наберём воды — желательно там, где не нагадили кентавры — и встанем лагерем в мехране по соседству.
Входы во Дворец Феха попадались на склонах гор вдоль Большой тропы, от Ласточкиных Гнёзд вплоть до Чёртовой Деревни и ещё дальше, на расстоянии в два дневных перехода. Точной протяжённости всех коридоров, объединяющих пещеры, не знал никто, и уж тем более не существовало никакой карты этого грандиозного подземного королевства темноты и пустоты. Нукуман Орекс говорил мне, что один из входов во Дворец находится прямо под его замком, а это четырнадцать полных дневных переходов от Ласточкиных Гнёзд. Люди подземных лабиринтов боялись, керберы их недолюбливали, и все считали, что там водится всякая дрянь, с которой лучше не связываться. Караванщики набирали в подземных озёрах воду, стараясь не заходить слишком далеко от хорошо известных внешних пещер; никто и никогда не останавливался в них на ночлег, если только снаружи не бушевала песчаная буря. Но и тогда все внутренние коридоры старались заваливать камнями или выставляли возле них усиленные караулы. И всё равно время от времени в пещерах исчезали отдельные путники и целые отряды.
С одной стороны в этом не было ничего удивительного. Стоило зайти слишком далеко и заблудиться, и неосторожный исследователь никогда не нашёл бы дороги назад, разве что случайно. Но с другой…
Говорили, что семь лет назад торговцы, возвращавшиеся из Никки, обнаружили в источнике у Вороньих Окон полуразложившийся труп грифона. Из второго известного им источника вода куда-то ушла. Тогда они пошли вглубь горы большой компанией, растягивая по коридорам верёвки и выставляя часовых через каждые пятьсот шагов. Никто из них не вернулся назад, а их товарищи, решившие идти на выручку, обнаружили обрыв верёвки буквально в двух шагах от шестого по счёту часового. Парень клялся, что ничего не слышал, и ему поверили, поскольку голова у него поседела буквально на глазах, когда он увидел эту перекушенную обслюнявленную верёвку, завязанную на камне аккуратным узлом.
Нукуманы использовали бесконечные пещеры Дворца Феха ещё во времена первых войн с яйцеголовыми и были щедры на жуткие истории. Ибогалы пытались строить под Дангайским хребтом подземные города, спасаясь от потепления на планете, но они все стояли пустыми. Яйцеголовые прорезали в скалах ещё сотни и сотни километров искусственных туннелей, объединяя их с естественными, и кто его знает, каких тварей они выводили в своих подземных лабораториях и какие монстры могли попасть в пещеры с Кийнака в предыдущее Проникновение.
Я не раз останавливался в пещерах, и могу точно сказать, что человек чувствует себя там не более уютно, чем в подвалах зданий и в подземных коммуникациях наших собственных заброшенных городов. Что здесь, что там лучше не находиться подолгу и желательно устраиваться так, чтобы ты всегда видел выход.
И вот теперь в пещеры ушёл Имхотеп. За него я не слишком переживал, поскольку не верил, что он даст себя в обиду. Тем не менее мне было очень не по себе, когда я думал, что он будет почти непрерывно бродить там с места на место в течение пяти, а то и десяти суток, останавливаясь только на ночлег.
Ночлег… Мысль о том, что можно спокойно заснуть в этих пещерах в одиночку, за километры от ближайшего выхода, навевала думы о вечном покое загробного мира. Впрочем, может быть и правда, что Имхотеп не нуждается в отдыхе и никогда не спит. Что я о нём знаю? Да, в десять раз больше, чем любой другой, но фактически — что? Принесёт ли он Книгу обратно?
Хотя последнее меня и вправду волновало меньше всего — я его не обманывал. Если сочтёт, что Ключ от корабля Надзирателей лучше похоронить на самом дне самой нижней пещеры Дворца — так тому и быть. Даже спрашивать не стану, почему он так решил.
Набрав воды, мы пересекли тропу и углубились в лавовые поля. Теперь уже не только Генке, а нам всем пришлось одеть камнеступы, чтобы не калечить подошвы ботинок и оставлять менее заметные следы. И, конечно, камнеступы создают куда меньше шума при ходьбе, чем шипованные ботинки. Они шьются из двух слоёв толстой кожи, например — с бычьих хребтин, причём нижний слой поворачивают шерстью наружу, что делает шаги даже очень крупного человека почти неслышными. Хватает их ненадолго, но всегда можно выкроить новые из шкуры добытого в пищу животного. И любой опытный путешественник в наших краях всегда имеет в запасе одну или две пары в своём рюкзаке.
Поблизости от Ласточкиных Гнёзд не имелось хороших мест для стоянки, и поэтому на нас четверых мы разбили целых три лагеря. В главном, в трёх тысячах шагов от тропы, должен был непрерывно дежурить Бобел, в обязанности которого также входило наблюдение за тропой; здесь мы сложили те вещи, которые не требуются каждую минуту. Второй лагерь планировался передвижным, его предстояло переносить на новое место каждый раз после разведения костра для приготовления пищи, дабы не привлекать ненужного внимания ни к пещерам, ни к основной стоянке. Им должны были заниматься Генка с Тотигаем, которые сразу же отправились на охоту. А я отошёл ещё на пять тысяч шагов, забрался в мешанину лавовых складок и наплывов и устроился на краю небольшого кратера, оставшегося от лопнувшего вблизи от поверхности лавы газового пузыря. На дне его лежал скелет. Стенки кратера были пологими, и я спустился вниз, чтобы посмотреть.
Кости покрывала полуистлевшая одежда, на нижней челюсти сохранился клок бороды. Человек умер давно — наверное, сразу после Проникновения. Останки не раз заливало водой, скапливающейся в кратере во время дождей. Рядом лежала заржавленная двустволка. Не похоже было, что парень сюда упал и не смог выбраться: это сделал бы и калека. Я попытался развернуть скелет стволом винтовки и увидел пролом с правой стороны черепа. Или его прикончили наверху и сбросили вниз, или он получил по голове неподалёку отсюда и сам заполз в кратер, чтобы умереть.
Я не верил, что покойник двадцатилетней выдержки сможет набраться сил и покусать меня ночью, а посему менять место не стал, просто расчистил площадку подальше от края кратера, раскидав в стороны куски вулканического шлака, расстелил одеяло, лёг на него, закрыл глаза и стал думать о разгребателе.
Генка молил взять его с собой, уговаривал ещё один денёк протянуть на галетах, но призывание разгребателя — дело интимное, и я послал Генку… на поиски дичи. Умники почему-то считают, что стоит знающему человеку свиснуть, как разгребатель тут же свалится на них прямо с неба, хотя у них самих никогда так не выходит. Я не говорю, что никто из умников на это не способен, но если уж кому доведётся наладить контакт с одним из чёрных слизняков, так он сразу перестаёт быть умником и уходит от своих. Потому что, брат Генка, это совсем другие отношения с животным миром, с окружающим миром вообще, но, самое главное, с самим собой — вот что, брат Генка, основное здесь…
Мой разгребатель мог находиться где угодно — и у меня под боком, заполняя своим желеобразным телом расселину где-нибудь вон за той скалой, и в десяти днях пути отсюда. Или мог уже умереть. Хотя никому пока не удалось выяснить, умирают ли разгребатели, от чего такое бывает, что после них остаётся, и остаётся ли что-то.
Время тянулось медленно… всё медленнее, ещё медленнее. Потом оно остановилось. Я оказался в мире, где времени нет, где нет ничего, только я, камни вокруг, и странная тварь около меня, вон за той скалой, а может, на другой стороне планеты, но всё равно рядом, ибо расстояний тоже больше не существовало. Минуты по-прежнему продолжали складываться в часы, но меня это совсем не касалось. Меня это касалось ещё меньше, чем любого человека в Новом Мире, где время минутами считать почти отвыкли, а считали днями и временами года; где расстояния мерили шагами и дневными переходами; где драконы из сказок бороздили небо над Додхаром, изредка залетая на Старые территории; где русалки, дриады и лешие были всего лишь продуктами чужих биолабораторий; где пегас перестал быть символом творческого вдохновения и превратился в символ злобы и смерти…
