Генка обиженно засопел и отвернулся.

Когда всё мясо оказалось слегка подсушено в дыму, мы снялись с лагеря и пошли по свежепроложенной тропе в сторону Вороньих Окон. Двигались медленно, часто отдыхали, и вновь устроили стоянку как только завечерело. Я давал разгребателю время оторваться от нас — ведь он полз не по прямой, а выписывал петли, делал развилки, двигался по старым следам других разгребателей или параллельно им, возвращался назад. Время от времени у меня в воображении возникала картинка приличного куска мехрана с высоты птичьего полёта, и я всегда знал, где мой слизняк находится. Следуя моей инструкции, он выбирал наиболее неудобные для перемещения места — сплошь заваленные вулканическим шлаком, где почти невозможно пройти пешком не сломав при этом ноги; ехать же верхом там нечего и думать. Яйцеголовые не смогли бы здесь сойти с ложной тропы, кончавшейся тупиком, чтобы срезать путь — только вернуться назад.

Тот же порядок мы сохранили на второй и третий день похода. Четвёртый полностью простояли напротив Вороньих Окон, выставив сменный дозор поближе к ним. На закате в проёме одной из пещер появился Имхотеп, увидел меня, махнул рукой и снова пошёл во тьму Дворца Феха.

Мне стало зябко несмотря на вечернюю духоту, и я поспешил вернуться в лагерь.

— Он специально ждал, пока в дозоре окажешься ты, — прокомментировал мой короткий доклад Генка.

— Не знаю. Имхотеп не подозвал меня и не подал никакого знака. Должно быть, он тоже хочет держать Книгу под землёй как можно дольше.

Сразу после выхода из лагеря у Ласточкиных Гнёзд я счёл необходимым посвятить Ждана во все подробности, которых он не знал, пересказав ему свои беседы с Имхотепом о Книге. Было бы нечестным держать его в неведенье, раз уж он шёл с нами. Ждан был в восторге, и опять принялся уговаривать меня призвать на помощь его дружков из Субайхи, на что я ответил решительным отказом:

— Пока сами во всём не разберёмся, никаких новых лиц. Хватит с меня и одного умника.

Наутро мы, вместо того чтобы идти к Чёртовой Деревне, свернули в сторону Ниора, в совершенно пустую, безжизненную местность. На картинке, передаваемой мне разгребателем, вулкан выглядел как растопыренная пятерня с крохотной ладошкой главного кратера и длинными кривыми пальцами многокилометровых разломов, разрезавших мехран на север и северо-запад. Повсюду возвышались шлаковые конусы больших и малых спутников Ниора, совершенно скрывавшие от наблюдателя на земле своего низкорослого господина. Некоторые из них слабо дымились, будто набираясь сил к следующему извержению. Окаймлённая чудовищными лавовыми наплывами лапа Ниора держала за горло всю эту страну, всегда готовая выплеснуть из себя наружу новую волну расплавленного камня, катить её вплоть до самых гор, выжигая то, что успело вырасти на слое пепла. Вблизи же от вулкана и вовсе не росло ни единой травинки. Здесь чувствовали себя комфортно только разгребатели.

Мой слизняк неутомимо полз вперёд день и ночь, оставляя за собой дорогу шириной почти в два шага, с брустверами сдвинутых камней по обоим краям. Мы шли за ним не заботясь о следах. Напротив, нам требовалось оставлять их как можно больше, хотя и не настолько много, чтобы преследователи заподозрили неладное. Почуяли яйцеголовые Книгу в её теперешнем месте пребывания или нет, они уже наверняка обнаружили тайник у старой пасеки в ущелье, место гибели попрыгунчиков, и сейчас, конечно же, шли за нами — где-то далеко позади. Мы постоянно сворачивали на ложные тропы, возвращались, делились на пары: я с Бобелом, а Генка — с Тотигаем. Иногда разгребатель, описав вокруг нашего караванчика кривую, проползал за нами, уничтожая любой признак того, что на тропе кто-то был. Короче, следопытам яйцеголовых я совсем не завидовал.

Мясо осликов закончилось, пришлось опять сесть на галеты, поскольку в последние несколько дней нам не попадалось никакой дичи. Ближе к горам ещё можно подстрелить и додхарских тушканчиков, и короткоухих вулканических кроликов, но только не вблизи Ниора. Здесь были пустынные, гиблые места; разве что драконы прилетали сюда откладывать яйца у горячих источников.

Наконец мы повернули прочь от вулкана, в сторону Чёртовой Деревни, куда и должны были подойти вечером пятого дня, считая с последнего свидания с Имхотепом. Я подозвал разгребателя. Он приполз, расплылся в стороны, словно большая чёрная клякса, и медленно тронулся прямо за нами. Теперь он заваливал тропу, которую раньше сам же и проложил.

— Я и не знал, что они так умеют, — сказал Генка, непрерывно оглядываясь. — Я думал, они только разгребают камни в стороны.

— Они много чего умеют. Только не всем показывают…

Вскоре мы добрались до чистой площадки шириной в двадцать шагов и остановились передохнуть. Разгребатель засыпал старую тропу и уполз вперёд, пробивая новую.

— Твой друг просто гений маскировки, — сказал Ждан, рассматривая местность позади нас.

— Вот ты и нашёл секрет общения с разгребателями, — ответил я. — Мы просто друзья с ним. Я попросил — и он вроде как сделал мне одолжение. Что он с этого поимел, я не знаю. Не мои же мысли ему нужны, в самом-то деле… Яйцеголовые теперь не скоро разберутся с шарадой, которую он для них сочинил. Жаль, что я не могу подружиться также и с Ниором. Иначе попросил бы его организовать небольшое извержение, когда ибогалы будут рядом.

Шёл уже десятый день с того времени, что мы расстались с Имхотепом. Я надеялся, что яйцеголовые клюнули на нашу приманку и пошли за нами, а не за ним. Я не представлял себе, как можно выследить человека в лабиринтах Дворца Феха, если Ключ там почуять невозможно, а сам человек — не вполне человек. Но ибогалы знали пещеры гораздо лучше всех остальных, там когда-то были их города, пока они не ушли оттуда непонятно почему. Они, конечно, разберутся, что начиная от Ласточкиных Гнёзд среди следов нашего каравана больше нет следов Имхотепа. И следа, который таинственным образом оставляет за собой в воздухе Книга, там тоже не будет. Я клял себя за то, что не поинтересовался раньше, как долго воздух его сохраняет, может ли его отнести в сторону ветром? Теперь спросил на всякий случай Генку — умник всё-таки — но тот развёл такую бодягу, что я заблудился в его рассуждениях в самом начале разговора, в чём честно и признался.

— Хорошо, — сказал Ждан, окинув меня критическим взглядом, — я тебе по-другому объясню. С поверхности любого предмета отделяются молекулы вещества, из которого он состоит. Точно так же, как испаряется вода в котелке, даже в том случае, если он не висит над огнём.

Теперь пришла моя очередь критически посмотреть на него.

— Ты хочешь сказать, что если я оставлю вот у этой скалы винтовку, через некоторое время она испарится?

— Потребовалось бы очень много времени, — ответил Ждан. — И это произойдёт лишь в идеальных условиях. В реальности к любому веществу будут прилипать свободно странствующие молекулы того же самого вещества, так что его масса не уменьшится.

— Тогда зачем ты мне голову морочишь?

— Сам спросил. Теоретически, любое тело, перемещаясь в пространстве, будет оставлять за собой след из потерянных частиц, и не только таких крупных, как атомы и молекулы. При наличии очень чувствительных приборов такой след можно засечь, но я понятия не имею, есть ли подобные приборы у ибогалов. Прежде всего, необходимо знать, из чего состоит тело.

— Ну, и из чего может состоять Книга?

— Не знаю. Я что — в лаборатории с ней работал?

— Зануда.

— А я тебе не Имхотеп, который знает ответ на любой вопрос! — тут же разошёлся Генка. — Я обычный среднестатистический хомо сапиенс. Чем и горжусь. А ты, Элф…

— Да ладно, — примирительно сказал я. — Не знаешь — так и не знаешь.

— Ну нет, я тебе скажу! Ты — хомо неандерталенсис четвероногий, если не выразиться хуже. Нормальный человек несёт в себе от одного до четырёх процентов генома неандертальца, а у тебя всё наоборот! Ты…

— Давай потише, — буркнул Бобел, обращаясь к Генке. — Чего орёшь на весь мехран?