На старой Земле у людей были добрые глаза. Я это помню. Или внимательные. Или весёлые, со смешинкой. Чаще всего — безразличные. Иногда и злые, но ничего похожего на взгляд человека, отражение которого я видел только что в реке.

Мне вдруг очень захотелось найти корабль Надзирателей не когда-нибудь потом, а немедленно, забрать с фермы Лику и сейчас же улететь подальше из Нового Мира. Туда, где у людей глаза добрые. Или безразличные хотя бы.

От этой мысли мне стало хорошо, в голове сама собой родилась песня. Слов я не слышал, но мелодия оказалась настолько нежной и успокаивающей, что меня потянуло лечь, уснуть и никогда не просыпаться…

Винтовка, которую я держал за цевьё, выпала из разжавшейся ладони и ударила меня прикладом по ноге. Я подхватил её, не давая упасть на землю, откинул крышки оптического прицела и опрометью кинулся туда, где Ждан должен был резать удилища. Ах вы, сукины отродья, ах вы!.. Успеть, только бы успеть, пока его не увели; если уведут, уже не найдёшь; когда найдёшь — будет поздно; парень с настороженным диким взглядом был прав, а мечтательные дураки всегда не правы — именно у них из под носа уводят друзей, задурив им голову сладкими песнями…

Она была там и стояла рядом с Генкой, держа его за руку — нагая, длинноволосая, чем-то похожая на Лику. Резко затормозив, я вскинул винтовку и прицелился ей в лоб. Русалка уставилась на меня своими глазищами, беззвучно шевеля губами, а потом бросилась наутёк, но так, что Генка оказался между нами.

— Ложись Генка! — рявкнул я, проклиная себя последними словами. Достаточно было времени для выстрела, пока она стояла рядом с ним, более чем достаточно!

Подбежав к Ждану, я положил винтовку ему на плечо для пущей надёжности. Он стоял не шевелясь, словно вбитый в землю кол. Русалка, поднимая тучи брызг, бежала по едва покрытой водой отмели к тому месту, где она могла бы нырнуть. Я ещё раз прицелился, и перекрестье чётко расчертило ей спину между лопатками, куда должна была попасть моя пуля. Генка промямлил что-то невнятное, по-прежнему не шевелясь. Полосы тумана, плывущие над рекой, всё надёжнее закрывали от меня цель, скрыли совсем, потом послышался глухой всплеск и всё стихло.

— Будь оно неладно! — сквозь зубы процедил я, снимая винтовку с Генкиного плеча и закидывая её себе за спину. — Пижон паршивый, мать твою… Позорище на всю жизнь, клянусь Проникновением!

Заглянув в остекленевшие глаза Ждана, я с размаху влепил ему пару оплеух, хотя с большим удовольствием проделал бы эту полезную процедуру над собой, протащил до воды, пнул под коленки и сунул головой в реку, по возможности оставив тело на берегу. Генка машинально выставил вперёд руки, напрягся, раскорячился, но я ещё хорошенько повозил его мордой по песчаному дну, прежде чем отпустил. Вынырнул он почти нормальным и вскочил на ноги, отфыркиваясь и отплёвываясь.

— А?.. Что?.. Где?.. — бессвязно бормотал он, оглядываясь по сторонам.

— Хер на бороде, — сказал я, убирая с его лица прилипшую водоросль. — Героического рубщика удилищ едва не соблазнили при исполнении служебных обязанностей. А я-то думал, что на Старых территориях русалок ещё нет.

Отойдя в сторону, я присел на траву и свернул самокрутку. Курю я редко, но сейчас было самое время. Эх, хорош же фермерский табачок! Некоторые сигареты предпочитают, но все трофейщики курят самокрутки. Во-первых, экономия. Сигареты не так-то легко найти, раздобыть их можно лишь в тех поганых и страшных городских кварталах, которых гнушается само время. И если уж нашёл, то выгоднее продать… Во-вторых, некоторые сорта самосада будут получше, чем старая фабричная дешёвка.

Ждан подошёл и сел рядом.

— Неужели русалка? — недоверчиво спросил он. — Ну точно, теперь начинаю вспоминать… Боже ты мой, какая красивая тварь! Ты её… это, да?

— Нет, я её не «это», — с неудовольствием ответил я. — Дважды держал на прицеле, но… не «это».

— Эх, блин, как же я так, — виновато сказал Генка.

— А что ты мог? — вяло возразил я. — Хорошо ещё, что она не с меня первого начала.

— Но ведь все говорят, что у тебя иммунитет.

— Я бы не хотел лишний раз испытывать его надёжность.

Мы помолчали. О рыбалке теперь можно было забыть, но я никак не хотел забывать про русалку. Мне представилось, как она сейчас лежит на дне, обняв руками подводный камень. Течение тихо шевелит волосы. Она спит и в то же время не спит — слушает воду и землю. Не раздастся ли плеск весла или звук шагов по берегу? Не пора ли всплыть и завести свою тихую, звучащую только в голове жертвы песню?.. Вот слюнтяй, прости господи! Что с того, что она на Лику похожа?

— Да ты не расстраивайся, Элф, — сказал Генка. — У меня тоже такой случай был. Выследили мы однажды в Бродяжьем лесу двух нимф, одинаковых, словно близняшки. Наверное, когда-то они близняшками и были. Одну взяли, а вторая забилась в расселину в скале, так что не достанешь. Хотели её оттуда выкурить, но они ведь по целому часу могут почти не дышать. А нам уже идти надо было, возится некогда, но и оставлять её там мы не хотели. Ребята набили в расселину хвороста, плеснули бензина. Я хотел поджечь, но, знаешь, не смог. Умом понимаю, что она уже не человек, но ничего не могу с собой поделать. Совсем голову потерял, стал вытаскивать хворост из расселины, ругая наших. Они меня оттащили, дали как следует, нимфу сожгли всё равно, а надо мной в Субайхе устроили суд. За неподчинение приказу. Ведь нашу группу тогда водил Антон Колпинский, который с нимфами уже встречался. Он считал моё поведение проявлением мягкотелости, почти предательством. Большинство возмутилось. Они говорили, что это Колпинского надо судить и даже расстрелять, а потом один лаборант ночью выпустил другую нимфу, тайком вывел её из полиса, и она его увела. Мы их так и не нашли, а…

— Знаю, что дальше было, — перебил я. — Хаттаб остался главой Субайхи, а сторонники жёстких методов и экстремальных экспериментов во главе с Колпинским основали полис Утопия.

— Да. Настоящим расколом это назвать нельзя, поскольку мы продолжали сотрудничать, но я до сих пор думаю, кто из наших был прав. С одной стороны…

— Хорош болтать. Прав — не прав… Утопии давно нет, а Субайха стоит. С моей точки зрения мудрее рассуждал Колпинский, но в итоге всегда прав тот, кто остался жив в самом конце. Именно он расскажет, как всё было, и хрен ему возразишь, потому что остальные очевидцы мертвы. Так что мы с тобой пока самые правильные. Жаль, конечно, что я не пристрелил твою земноводную подружку, но раз ибогалы начали заселять ими Старые территории, то скоро их тут будет полно. Одной больше…

Несмотря на столь неблагоприятное начало дня, дальше у нас всё пошло нормально. Подстрелив одичавшую свинью, мы разделали тушу на месте и вернулись на Додхар. Не скажу, что добыча далась нам легко — бывшая домашняя скотина в условиях Нового Мира на удивление быстро обрела необходимую для выживания форму, припомнив повадки своих далёких предков. Чтобы свиньи превратились в то, чем они были до Проникновения, людям понадобилось несколько тысяч лет; обратный же процесс занял гораздо меньше времени.

Нагруженные мясом, мы были встречены Тотигаем на подходе к лагерю. Вид у него был кислый и озабоченный.

— Бобел пришил бормотуна, — сказал он, когда мы приблизились. — И теперь у нас проблема.

— Впервые слышу, чтобы от мёртвого бормотуна появились проблемы, — удивился я. — Обычно их создают живые.

— У вурдалака не было стада, — продолжал Тотигай. — Всего одна девчонка, совсем молоденькая. Она сейчас в лагере. Бобел не хочет расставаться с ней.

— Что значит — не хочет? А куда мы её денем?

— В том и состоит проблема.

— Ладно, пойдём посмотрим.

Орекс в паре с Тотигаем успели добыть единорога и притащили его в лагерь по частям. Он был не слишком велик, размером куда меньше нукуманского жеребца или пегаса, но всё равно можно было забыть о дальнейшей охоте, ибо мяса у нас теперь оказалось предостаточно. Единороги попадаются редко, и Орекс оставил себе трофеи — шкуру и витую костяную пику в локоть длиной.