Дел совсем побледнела. Выглядела она такой же потрясенной, как и я.

— Мне это не нравится! — вздохнул я. — Мне это совсем не нравится… я бы с большим удовольствием забыл обо всей этой истории… но что мне остается делать? Я присосался к этому мечу, а к нему присосался Чоса Деи. Я просто ничего не могу изменить, правильно? Я могу только мучиться от своей беспомощности, — я покачал головой и откинул мокрые от пота волосы со лба. — Я не просил хустафу бросать песок…

— Из-за того, что ты мог там увидеть? — хрипло спросила Дел.

— Я просто… не хотел, — я пожал плечами. — Я никогда не задумывался о будущем, меня отучили от этого когда я был чулой у Салсет. Рабы не должны думать ни о чем, главное для них — выжить сейчас, — я непроизвольно дернулся вспоминая прошлое. — Я предпочел бы узнать свое будущее только когда окажусь в нем.

Дел вяло кивнула, потом улыбнулась своим мыслям, потому что они были просты и понятны и помогали не думать о беспомощности.

— Значит… мы останемся вместе. И что бы я ни сделала и ни сказала, случится то, что предопределено.

— Может случиться, вряд ли случится, уже не случится, — я развел руками и умудрился выдавить улыбку. — Понимаешь, Делила? Нельзя узнать свое будущее потому что оно все время меняется. То, что сейчас возможно, завтра станет маловероятным, а потом уже никогда не сможет произойти.

Дел стерла бусинки пота с верхней губы.

— Я не понимаю тебя. Ты не тот человек, которого я когда-то встретила в кантине.

Я усмехнулся.

— А ты этим не гордишься? По-моему каждая женщина мечтает изменить мужчину.

Она выплюнула Северное проклятье.

— Я не знаю, что тебе сказать. Ты во мне все перевернул.

— Это во мне все перевернули, — сказал я с чувством и быстро, чтобы Дел не успела остановить меня, сцепил пальцы на клинке Бореал. — Я не Чоса Деи. Часть его во мне, но я остаюсь самим собой, — я помолчал. — Мог бы Чоса сделать это не поглотив ее? Не поглотив тебя?

Она смотрела на мои руки. На кожу нормального цвета и темные волоски на ней, на нормальные ногти.

— Я знаю ее имя, — сказал я. — Она была бы моей, если бы я захотел ее. Если бы я был Чоса Деи.

— И я? — спросила Дел. — Я тоже была бы твоей, если бы ты захотел меня?

Я медленно покачал головой.

— Я никогда не делал этот выбор за тебя. Ты научила меня уважать чужое мнение.

Она долго молчала, потом тихо попросила:

— Отпусти, Тигр.

Я разжал пальцы и Дел убрала меч в ножны.

Я опустился на кровать, радуясь, что наконец-то могу расслабиться, и думая, что для головы, которая и без того шла кругом от запутанных и неожиданных истин, я выпил слишком много акиви.

— Объясни мне только одно: как ты умудрилась не опьянеть?

Дел улыбнулась.

— Я научилась этому в Стаал-Уста.

— Научилась? Вас учили пить?

Она забралась на кровать, скрестила ноги и прислонилась к стене.

— Считается, что выпивка делает танцора меча беззаботным. Я тебе это говорила.

— Да. Неоднократно. Продолжай.

— Поэтому прежде чем покинуть Стаал-Уста, каждый ученик должен получить один урок.

— И какой же?

— Мы должны пить всю ночь и весь следующий день.

— Всю ночь и весь день?

— Да.

— Аиды, тебе же потом было плохо!

— В этом все дело.

— Довести человека до полуживого состояния?

— Довести человека до полуживого состояния, чтобы больше никогда ему не захотелось напиться.

— Но ты пила. Сегодня.

— Пьянство лишает человека равновесия.

— Это одно из его многочисленных последствий.

— Поэтому нас в Стаал-Уста заставляли пить, а потом танцевать. Чтобы мы привыкли и научились в любом состоянии контролировать себя. Чтобы даже напившись, мы не проиграли танец.

Я задумался. Система обучения казалась мне довольно странной, но результаты были налицо.

— Я пью уже много лет… почему я не смог привыкнуть?

— Меня заставляла дисциплина. Самоконтроль. Ты, напившись, не стараешься справиться с опьянением и, кроме того, у тебя самоконтроль несколько ослаблен.

— Северная напыщенность, — пробормотал я и снова задумался. — Значит все эти разговоры, что ты можешь выпить больше меня… — я не закончил.

— Я могу, — спокойно согласилась Дел.

Я натянуто улыбнулся.

— А я могу отлить дальше.

На секунду она застыла, потом расслабилась.

— В этом я готова признать твою победу.

— Ну и отлично, — я поднялся. — Теперь ложись спать, а я проверю как там лошади.

— Я могу пойти с тобой.

Я улыбнулся.

— Я знаю, что ты не пьяна, баска. Но я бил от души и готов поспорить, что голова у тебя болит.

Она потрогала подбородок.

— Болит. Такого я от тебя не ожидала, — Дел помолчала и мрачно добавила. — Стоило бы тебе за это отплатить.

— Отплатишь, — усмехнулся я. — Если не кулаком, то языком, — я улыбнулся, чтобы она не обиделась. — Отдохни, баска, — я повернулся к двери, но так не вышел. — Да, баска, еще одно…

Дел вопросительно приподняла брови.

— Что, в аиды, заставило тебя бросить вызов этому клещу Пенджи?

— Которому?

— Богатому. Тому, который хотел купить тебя.

— А-а, ему, — она нахмурилась. — Он меня разозлил.

Я посмотрел на нее с подозрением.

— Ты наслаждалась собой.

Дел усмехнулась.

— Да.

— Ну спи, — я снова повернулся к двери.

— Тигр?

Я застыл, потом обернулся.

— Что?

Дел смотрела на меня внимательно и серьезно.

— Если ты нарисовал связывающий круг, который мог запереть Чоса Деи, почему ты не оставил в нем меч?

— Меч? — растерянно переспросил я, а потом понял. — Я, конечно, мог.

— И Чоса Деи был бы в ловушке.

Я кивнул.

Дел нахмурилась.

— Разве мы не этого добиваемся? Загнать его в ловушку из которой он уже не смог бы выбраться?

Я снова кивнул.

— Да. И я нашел такую ловушку. Моя яватма — ключ к ней.

Голубые глаза сверкнули. Вопрос был слишком важен и Дел осторожно подбирала слова.

— Тогда почему бы не оставить его в круге и не покончить со всей этой историей?

— Потому что, — просто ответил я.

— Потому что? Потом что что?

Я печально улыбнулся.

— Потому что мне бы тоже пришлось остаться в круге.

— Тебе?..

— Он во мне, баска. Теперь нужно освободить не только меч… нужно освободить и меня.

Дел побледнела.

— Аиды… — пробормотала она.

— Я был уверен, что ты меня поймешь, — я повернулся и вышел из комнаты.

Я не пошел проверять лошадей. Я пошел к старику.

Акетни Мехмета расположили свой лагерь на площади у караванного квартала.

Раньше, в дни когда Кууми было суетливым и полным жизни, на этой площади располагался самый большой базар, а караваны останавливались не доезжая до поселения. После прихода Пенджи, поселение лишилось былой мощи и осмелевшие борджуни начали нападать на путников и торговцев, не успевших укрыться за стенами. Тогда-то почти опустевший базар и стал приютом всем, кто ехал в Харкихал или на Север через Кууми.

Фургоны, обтянутые выгоревшей на солнце тканью, нетрудно было найти и в слабом свете звезд и полумесяца. Я прошел по пыльной площади и поискал фургон хустафы.

Я мог бы догадаться, что с его способностями он должен быть узнать о моем приходе и уже ждал меня.

Или просто успел проснуться и сделать вид, что ждал.

Он был один. Сидел около фургона на своей подушке. Шкуры ослов покрывала серая пыль и в полутьме они казались за серебристыми. Животные сбились в стадо и, сопя и фыркая, подбирали зерна. Огромные заостренные уши постоянно двигались; хвосты с жидкими кисточками щелкали, отгоняя назойливых насекомых.

Яркие черные глаза хустафы сверкнули при моем приближении. Я остановился перед ним.

— Ты видел это? — спросил я. — Мой приход сюда?

Он улыбнулся, растянув морщинистые губы, привыкшие к отсутствию зубов.