— Я же сказал, что пастбища вам будут.

— А когда твой строитель, — кивок в мою сторону, — разорит вершину холма, какую землю ты мне отведешь?

Артур, может быть, и не ожидал, что его так сразу поймают на слове, но замялся лишь на миг.

— Я видел пышные зеленые луга вдоль берега реки, вон там, за деревней. Если можно, я…

— Эти луга для коров негожи. Для козы еще куда ни шло, для гуся, а крупной скотине там трава не годится. Кислая она, и куриной слепоты в ней много. Для молока это отрава.

— Вот как? Я не знал. Какая же земля будет тебе впору?

— Вон та. За барсучьим холмом. Во-он там, — Он указал посохом. — Куриная слепота, хе-хе! Король или не король, молодой господин, но сколько человек ни знает, всегда найдется еще кто-нибудь, кто знает больше.

Артур серьезно ответил:

— Это я тоже постараюсь запомнить. Что ж, прекрасно. Если мы отвоюем барсучий холм, он будет твой.

Он натянул поводья, пропустил старика с его коровами и, махнув мне рукой, поскакал под гору, сопровождаемый своими рыцарями. У котлована под юго-западную башню меня дожидался Дервен. Я зашагал в ту сторону. И снова резвая ржанка, быть может та же, что и давеча, заметалась, закувыркалась на ветру, издавая свой тонкий крик. И ко мне пришло воспоминание, заставившее меня остановиться…

…Зеленая часовня в горах над Галавой. И те же два юных лица: Артура и Бедуира, жадно слушающих мои рассказы о давних сражениях и дальних странах. И проплывшая птичья тень, отброшенная светильником, тогда это была белая сова, обитавшая под кровлей, гвенхвивар, белая тень, и при этом слове меня взяла оторопь и посетило мимолетное тревожное предчувствие, которого сейчас я даже и припомнить не мог, помнил только, что в имени Гвиневера содержалась для Артура какая-то угроза.

Сегодня такого предостережения мне дано не было. Но его и не могло быть. Я знал, как мало осталось от моей прежней силы, от моей былой способности предостерегать и ограждать. Сегодня я был всего лишь, как назвал меня старый пастух, строитель — и только.

«И только»? Я вспомнил, с какой гордостью и преклонением рассматривал король разметку на земле — план моего «чуда». Теперь я работал для него. Я взглянул на чертежи, которые держал в руках, и ощутил знакомое, чисто человеческое упоение творца. Тень уплыла, растаяла в лучах солнца, и я поспешил к Дервену. По крайней мере, у меня еще были силы построить моему мальчику надежную крепость.

Через три месяца Артур обвенчался с Гвиневерой в Каэрлеоне. До самой свадьбы он так больше и не виделся со своей невестой. По-моему, ему и поговорить-то с ней довелось только однажды, да и то это был обмен общепринятыми любезностями во время коронации. В начале июля ему пришлось снова срочно отправиться на север, так что съездить в Корнуолл за невестой у него не было времени. Да оно так и полагалось: будучи верховным королем, не он должен был ехать к невесте, а она к нему. И потому он скрепя сердце отпустил на месяц Бедуира, чтобы тот отправился в Тинтагел и доставил ее со свитой в Каэрлеон.

Все лето то и дело вспыхивали схватки на севере, главным образом засады среди поросших лесами гор и набеги на одиноко расположенные селения, но на исходе июля Артур навязал противнику сражение у переправы через реку Бассас. И одержал такую решительную победу, что за ней последовала долгожданная передышка, перешедшая в перемирие на время жатвы, и тогда он позволил себе со спокойной душой отлучиться с севера и съездить в Каэрлеон. Но свадьба все же вышла походная: отложить надолго военное попечение он не мог, и обвенчали их, так сказать, между делом. Невеста, похоже, была к этому готова и радовалась, словно на больших лондонских празднествах, и все было устроено пышно и весело, несмотря на то что мужчины оставляли свои копья стоять за дверью пиршественной залы, а мечи клали подле себя под рукой, а сам король все время норовил улизнуть для совещаний со своими командирами, или на плац, или — иной раз за полночь — посидеть над военными картами, положив перед собой донесения разведчиков.

Я покинул Каэр-Камел в первую неделю сентября и отправился в Каэрлеон. Работа на строительстве крепости продвигалась хорошо, теперь можно было возложить руководство на Дервена. С легким сердцем пустился я в путь. Все, что мне удалось разузнать о молодой особе, свидетельствовало в ее пользу: молода, отменного здоровья и хорошего рода; да и пора было Артуру жениться и обзавестись сыновьями. Сверх того я о ней не думал.

Ко дню прибытия свадебного поезда я уже был в Каэрлеоне. Они не воспользовались переправой, а прискакали по дороге через Глевум. Лошади под кожаными чепраками с позолотой и пестрыми кистями, ярко выкрашенные паланкины для дам. Придворные дамы помоложе — в плащах всех цветов радуги, на лошадях с заплетенными в гривы цветами.

Сама невеста презрела паланкин; она ехала в седле на хорошенькой соловой лошадке — подарок из Артуровых конюшен. Слева у ее стремени постоянно держался Бедуир в новом темно-красном плаще, а по другую руку от него ехала принцесса Моргана, сестра Артура. Лошадь под ней была так же горяча, как смирна была лошадка под Гвиневерой, но она управлялась с ней без затруднений. Она была в превосходном расположении духа, радуясь, надо полагать, не только этой важной государственной свадьбе, но еще и собственному своему предстоящему замужеству. При этом она, как видно, нисколько не завидовала тому, что Гвиневера играет главную роль в празднествах и окружена всеобщим поклонением. Моргана и сама была на этой свадьбе важным лицом: в отсутствие Игрейны она представляла королеву-мать и в качестве посаженой матери должна была вместе с герцогом Корнуэльским вручить невесту верховному королю.

Артур, до сих пор не знавший, как серьезна болезнь Игрейны, ожидал, разумеется, что она прибудет на свадьбу. Но Бедуир по приезде сказал ему тихо несколько слов, и я увидел, как тень омрачила лицо короля. Впрочем, он скоро прогнал ее и поспешил навстречу Гвиневере. Приветствовал он ее церемонно, но с улыбкой, и в ответ у нее на щеках заиграли лукавые ямочки. Дамы восхищенно шелестели подолами и пожирали глазами короля, мужчины любовались невестой: мужи постарше — одобрительно глядя на ее молодость и свежесть (они уже подумывали о наследнике королевского престола), молодые — тоже с одобрением, к которому примешивалась простая зависть.

Гвиневере было пятнадцать лет. Она заметно выросла с той поры, что я ее видел, и округлилась, но, в сущности, осталась такой же резвой девочкой, со свежим личиком и веселым взглядом, и открыто радовалась судьбе, которая привела ее сюда из Корнуолла и предназначила в жены молодому королю Артуру — надежде всей Британии.

Она очень мило передала извинения госпожи своей королевы, дав понять, что Игрейну задержало не более как случайное недомогание; король выслушал ее благосклонно, а затем предложил ей руку и сам проводил ее с Морганой к дому, отведенному для дам. То был лучший из городских домов вне крепостных стен, и там они могли отдохнуть и приготовиться к свадьбе.

Вскоре вслед за тем Артур возвратился в свои покои. Я еще из-за двери услышал, как он оживленно беседует с Бедуиром. И разговор шел не о дамах и свадьбах. На ходу Артур освобождался от богатого облачения, а Ульфин стоял наготове, чтобы поймать роскошный плащ, скинутый с плеч, и поднять с пола тяжелую перевязь с мечом. Артур весело приветствовал меня.

— Ну? Как ты ее нашел? Ведь какая красавица выросла, верно?

— Да, она очень хороша. Будет тебе достойной парой.

— И не ломака, не жеманница, слава тебе господи. Видеть таких не могу.

Я заметил, что Бедуир улыбается. Мы с ним оба понимали, что так оно и есть, в самом прямом смысле: он действительно не мог тратить время на жеманниц, ему было некогда любезничать и виться вокруг да около. Его цель — свадьба и брачное ложе, а затем, ублаготворив женитьбой лордов постарше и сам избавившись от этой заботы, он сможет вернуться на север, где его ждут недовершенные дела.