При этих словах Моргауза рассмеялась, но звук этот леденил душу, так же как и взгляд.

— По старой памяти. Иди сюда, Мордред. Нет, светильник не трогай. Мы уже возвращаемся. Иди сюда. Ближе.

Мордред шагнул вперед и остановился прямо перед нею. Чтобы заглянуть сыну в глаза, ей пришлось запрокинуть голову. Королева протянула руки и обняла его за плечи.

— По старой памяти, — повторила она, улыбаясь.

— Госпожа? — хрипло повторил мальчик.

Ладони королевы крепче сомкнулись на его плечах. Затем она резко притянула Мордреда к себе, и, не успел тот догадаться, что она замышляет, Моргауза приподнялась на цыпочки и припала к его губам в долгом, затяжном поцелуе.

Потрясенный, отчасти взволнованный, растревоженный ароматом ее благовоний и нежданно чувственным поцелуем, Мордред застыл в ее объятиях, дрожа, но на этот раз не от холода и не от страха. Королева поцеловала его снова, и голос ее прозвучал на его устах медовой сладостью.

— У тебя губы твоего отца, Мордред.

Губы Лота? Мужа, который изменил ей и возлег с его, Мордреда, матерью? И она его целует? Возможно, даже желает? А почему бы и нет? Королева по-прежнему хороша собой, а он молод и столь же искушен в любовных делах, как любой из сверстников. Некая придворная дама охотно взялась преподать ему науку наслаждения, и еще одна девица, дочка пастуха, жившая достаточно далеко от дворца, высматривала его вдали, когда принц выезжал в ту сторону через вереск, а с моря задувал вечерний ветер… Мордред, воспитанный на островах, до поры не тронутых ни римской цивилизацией, ни христианской моралью, задумывался о грехе не больше, чем молодой зверь или один из древних кельтских богов, что скрываются в каменных курганах и проносятся на конях мимо отблеском радуги в солнечный день. Так почему тело его отпрянуло, а не потянулось к ней? Откуда это чувство, будто его коснулось нечто липкое и недоброе?

Внезапно Моргауза резко оттолкнула его и потянулась к светильнику. Подняла лампу, помедлила, оглядела мальчика снизу вверх тем же леденящим душу взглядом.

— Бывает, что дерево вымахает в полный рост и все равно остается саженцем, так-то, Мордред! Слишком похож на отца, и все-таки не вполне… Ладно, пошли. Я — туда, где меня дожидается терпеливый Габран, а ты — в детскую, к прочим малолеткам. Нужно ли напоминать, чтобы ты держал язык за зубами касательно всего того, что произошло нынче ночью, и никому не повторял моих слов?

Моргауза ждала ответа.

— Об этом, госпожа? Нет. Не нужно, — с трудом выговорил он.

— Об «этом»? О чем об «этом»? Обо всем, что ты видел или чего не видел. Надеюсь, видел ты достаточно, чтобы понять: ослушание к добру не приведет. Верно? Ну так поступай, как я велю, и беды с тобой не случится.

Моргауза молча пошла вперед; мальчик проследовал за нею по коридору и в переднюю. Ключ легко повернулся в замочной скважине, щедро смазанной жиром. Королева не произнесла ни слова, не удостоила спутника ни единым взглядом. Мордред развернулся и побежал от нее прочь — по стылым коридорам, через погруженный во тьму дворец, назад, в свою спальню.

В течение последующих дней Мордред пытался, вместе с остальными мальчишками и половиной оркнейцев в придачу, подобраться поближе к королевскому гонцу и перемолвиться с ним хоть словом. Что до островитян и младших принцев, то их снедало любопытство. На что похожа большая земля? А легендарный замок Камелот? А сам король, герой дюжины великих битв, и его красавица королева? А его друг Бедуир и прочие рыцари Сотоварищи?

Но никому, ни принцам, ни смердам, так и не удалось подступиться к гостю. После того, первого вечера, ночевал он на борту королевского корабля, а с наступлением утра сходил на берег и в сопровождении эскорта шествовал к королеве Моргаузе, якобы засвидетельствовать ей свое почтение, а на самом деле, как гласила молва, удостовериться, что приготовления идут достаточно быстро, чтобы не пропустить погожую осень.

Но королева не позволяла себя торопить. Ее корабль «Орк» стоял на якоре, почти готовый к отплытию, недоставало только последних штрихов. Мастера наводили лоск; в ход шли и позолота, и краска, а жены их, с иголками в руках, трудились над огромным узорчатым парусом.

В самом дворце прислужницы Моргаузы не покладая рук доканчивали, приводили в порядок и укладывали роскошные наряды, приготовленные королевой для прибытия в Камелот.

Сама Моргауза проводила немало часов в потаенном святилище под скалой. По слухам, она не столько советовалась с темной Богиней, сколько составляла мази, притирания и духи и некие хитрые снадобья, что якобы возвращают красоту и молодой задор.

А златокузнец Бельтан по-прежнему сидел за работой в своем закутке. Дары для Артура были уже готовы и уложены в набитый шерстью ларец, сделанный нарочно к этому случаю; теперь старик трудился над украшениями для самой Моргаузы. Кассо, немого раба, ходившего у него в помощниках, приставили ковать пряжки и броши для принцев. Хотя в отличие от хозяина художественным даром он не владел, однако рисунки Бельтана воспроизводил недурно и явно радовался, когда мальчики, обступив плавильную печку, наблюдали за его работой и беседовали промеж себя. Мордред, единственный из всех, попытался пообщаться и с подмастерьем, задавая вопросы, ответить на которые можно было кивком или покачиванием головы, но узнал лишь некоторые подробности о самом Кассо и дальше не продвинулся. Кассо родился рабом, он не всегда был нем — жестокий хозяин вырезал ему язык, и бедняга почитал себя счастливейшим из смертных, когда Бельтан принял его к себе и выучил ремеслу. Что за унылая участь, думал про себя Мордред, праздно дивясь довольному виду невольника; этот вид, если мальчик правильно его истолковал, свидетельствовал о том, что несчастный калека примирился с лишениями и нашел для себя достойное место в мире. Мордред, который отродясь не имел повода думать хорошо о ближнем своем, предположил, что раб, верно, втайне ведет вторую, вполне сносную жизнь, независимо от хозяина. Женщины, возможно? Кассо вполне мог себе позволить и это. Когда хозяин благополучно укладывался спать, а раб присоединялся к солдатам для игры в кости, у него всегда водились деньги, притом в изобилии: ему не составляло труда в свой черед поставить вина на всю честную компанию. Мордред знал, откуда эти богатства. Не от Бельтана, это точно; кто же платит своим рабам, ежели не считать случайных подарков? Но однажды, с месяц назад или около того, Мордред вышел на челне в море порыбачить в одиночестве и, припозднившись, возвратился в сумерках; иных ночей летом на островах и не бывает. У королевской пристани пришвартовалось небольшое торговое судно; большинство мореходов на ночь сошли на берег, но кое-кто из старших, по всему судя, еще оставался на борту. Мальчуган услышал мужской голос, а затем негромкое звяканье, словно из рук в руки переходили монеты. Привязывая лодку у причала в тени торгового судна, Мордред заметил, как некий человек проворно спустился по сходням и зашагал вверх, через город и ко дворцовым воротам. И с легкостью узнал Кассо. Итак, раб принимает частные заказы? Законные сделки незачем заключать в полночь. Ну что ж, всяк кормится как может, подумал про себя Мордред, пожал плечами и выбросил происшедшее из головы.

Наступил долгожданный день. Ясным октябрьским утром королева в сопровождении дам, пятеро мальчиков, Габран и старший дворецкий двинулись во главе торжественной процессии к причалу. Идущий позади слуга нес ларец с сокровищами, предназначенными для Артура, а второй — дары для правителя Регеда и его супруги, сестры Моргаузы. Мальчик-паж с трудом удерживал на привязи двух статных гончих островной породы, выбранных для короля Урбгена, а второй мальчуган, не скрывая страха, тащил на вытянутой руке крепкую, сплетенную из ивняка клетку, в которой рычала и фыркала молодая дикая кошка, пойманная для королевы Морганы, — любопытное добавление в ее коллекцию невиданных зверей, птиц и рептилий. Далее шествовал личный воинский эскорт Моргаузы, а замыкал процессию отряд королевских ратников с «Морского дракона» — почетное сопровождение, подозрительно напоминающее конвой.