Оставшись наедине с королевой, Мордред усилием воли взял себя в руки и приготовился слушать.

Едва за мальчиками закрылась дверь, Моргауза резко встала и отошла к окну.

Это движение увело ее из каминного зарева в светлеющее серебро луны. Холодный отблеск из-за спины погрузил во тьму лицо и фигуру, но обрисовал очерк волос и платья, так что Моргауза вдруг показалась созданием тени в обрамлении света, видимым лишь отчасти и совершенно нереальным. По спине Мордреда снова побежали мурашки: так у зверя шерсть встает дыбом при приближении опасности. Моргауза была ведьмой, и, как любой из островных жителей, мальчик страшился ее власти, которая представлялась ему столь же несомненной и естественной, как ночь, сменяющая день.

Он был еще слишком неопытен и слишком благоговел перед королевой, чтобы понять, что Моргауза в замешательстве и, вопреки обыкновению, не на шутку встревожена. Посол верховного короля был холоден и резок; доставленное письмо заключало в себе только высочайшее повеление, коротко и официально изложенное: ей и пяти мальчикам вменялось в обязанность явиться ко двору. Причина не указывалась, отговорки не принимались, а эскорт солдат, прибывший на том же корабле, должен был обеспечить безоговорочное послушание. Моргауза засыпала посла вопросами, но ничего более не узнала; бесстрастная сдержанность гонца сама по себе заключала угрозу.

Нельзя было утверждать наверняка, но, судя по стилю письма, представлялось вполне возможным, что Артур обнаружил-таки местонахождение Мордреда; он явно подозревал, даже если и не знал доподлинно, что пятый мальчуган при оркнейском дворе — его сын. Откуда бы он проведал истину — этого Моргауза взять в толк не могла. Много лет назад из уст в уста передавались сплетни о том, что она, дескать, возлегла со своим сводным братом Артуром перед самой свадьбой с королем Лотом и в должный срок разрешилась сыном, но повсеместно считалось, будто помянутый мальчик погиб в числе прочих младенцев Дунпелдира. Моргауза готова была поручиться, что здесь, на Оркнеях, ни одна живая душа не знает и не догадывается о том, кто таков Мордред; дворцовые сплетники перешептывались о «Лотовом пащенке», этом пригожем мальчишке, которому покровительствует королева. Ходили, безусловно, и другие, более скабрезные слухи, Моргаузу изрядно забавлявшие.

Но Артур каким-то образом прознал правду. И послание не оставляло места сомнениям. Солдаты отконвоируют ее в Камелот, а вместе с нею и всех ее сыновей.

Глядя на мальчика, которому предстояло послужить для нее пропуском к милостям Артура, к власти и достойному положению в центре событий, Моргауза размышляла про себя, не сказать ли Мордреду тут же и сразу, чей он сын.

На протяжении всех тех лет, что Мордред пробыл во дворце, живя и воспитываясь вместе со сводными братьями, королеве даже в голову не приходило открыть сыну глаза. Придет срок, говорила себе Моргауза, представится возможность явить мальчика миру и использовать его к наибольшей выгоде; либо время, либо магия подскажут ей, когда пробьет час.

Правда заключалась в том, что Моргауза, подобно многим женщинам, которые добиваются своего главным образом посредством влияния на мужчин, была скорее хитра, нежели умна, и притом ленива по складу характера. Так что годы шли, а Мордред по-прежнему пребывал в неведении, и тайну его знали только мать да Габран.

А теперь каким-то образом о ней проведал и Артур и сразу по смерти Мерлина послал за сыном. И хотя Моргауза многие годы порочила чародея из ненависти и страха, она знала, что именно Мерлин изначально защитил Мордреда и ее саму от неистового гнева Артура. Так чего Артуру надо теперь? Убить Мордреда? Наконец-то убедиться своими глазами? Королева тщетно ломала голову. Что станется с Мордредом, заботило ее только применительно к собственной участи, но за себя она тревожилась. С той самой ночи, когда она возлегла со своим сводным братом, дабы зачать сына, Моргауза с Артуром не виделась; рассказы о могущественном, неукротимом, ослепительном короле не сходились с ее собственными воспоминаниями о пылком мальчишке, которого она расчетливо завлекла к себе на ложе.

Моргауза стояла спиной к яркой луне. Лицо ее оставалось в тени. Королева заговорила, и голос ее прозвучал бесстрастно и ровно:

— Ты ведь тоже, заодно с Гавейном, болтаешь с заезжими мореходами и торговцами?

— Ну да, госпожа. Мы частенько ходим в гавань вместе с прочим людом послушать новости.

— Кто-нибудь из них… Постарайся припомнить в точности… Не случалось ли того за последние несколько недель или месяцев, чтобы кто-нибудь из них сам заговорил с тобою? Принялся расспрашивать?

— Не думаю… да и о чем, госпожа?

— О тебе. Дескать, кто ты такой и что ты делаешь здесь, во дворце, в числе принцев. — Доводы королевы звучали вполне убедительно. — Большинство здешних уже прознали, что ты незаконнорожденный сын короля Лота, который был отдан на воспитание рыбакам и по смерти приемных родителей перебрался во дворец. Чего народ не знает, так того, что ты спасся во время избиения в Дунпелдире и прибыл сюда морем. Ты об этом с кем-нибудь толковал?

— Нет, госпожа. Вы же мне не велели.

Королева пристально вгляделась в бесстрастное лицо, в темные глаза — и поверила. Она привыкла к бесхитростному взгляду лжеца — близнецы частенько врали из чистого удовольствия — и теперь не сомневалась, что слышит правду. Не сомневалась и в том, что Мордред слишком благоговеет перед ней, чтобы ослушаться. Однако решила убедиться наверняка.

— Тем лучше для тебя.

Во взгляде мальчика что-то блеснуло, и королева осталась довольна.

— Но тебя кто-нибудь расспрашивал? Хоть кто-нибудь, хоть одна живая душа? Подумай хорошенько. Может, кто-то знает или догадался?

Мордред покачал головой:

— Ничего такого не припоминаю. Люди и впрямь говорят что-нибудь вроде: «A-а, так, значит, ты из дворца? Выходит, у королевы пятеро сыновей? Вот счастливица!» А я объясняю, что я сын короля, а вовсе не королевы. Но обычно, — добавил мальчуган, — обо мне расспрашивают кого-нибудь другого. Только не меня.

Слова дышали простодушием, интонации голоса — никоим образом. Ответ подразумевал следующее: «Люди не смеют допрашивать меня, но любопытствуют-таки и задают-таки вопросы. Однако меня сплетни не занимают».

В лунном отблеске Мордред углядел тень улыбки. Глаза Мор-гаузы были темны и непроницаемы, точно провалы в пустоту. Даже драгоценные камни погасли. Королева словно сделалась выше. Тень ее, отбрасываемая луной, увеличилась до чудовищных размеров, грозя поглотить собеседника. В воздухе повеяло холодом. Принц против воли поежился.

Моргауза пристально наблюдала за ним, по-прежнему улыбаясь, выпуская первые темные щупальца своей магии. Она уже приняла решение. Она ничего не скажет мальчишке. Незачем омрачать долгое путешествие на юг: лишние осложнения ей ни к чему, а нетрудно себе представить, как воспримут остальные ее сыновья новость об истинном статусе Мордреда, сына верховного короля. А также и неизбежно связанное с нею разоблачение кровосмесительной связи матери с ее сводным братом. На большой земле об этом судачили открыто, но на островах никто не дерзнул бы повторить запретных слов вслух; четверо сыновей Моргаузы ни о чем не подозревали. Даже про себя королева не желала признавать, как принцы отнесутся к этому известию.

Несмотря на все свое чародейство, Моргауза понятия не имела, зачем они понадобились верховному королю. Возможно, Артур послал за Мордредом только для того, чтобы убить его. В таком случае, размышляла Моргауза, холодно разглядывая старшего сына, ему и не нужно ничего знать — равно как и прочим ее сыновьям. Если же нет, необходимо приковать к себе мальчишку нерушимыми узами, обеспечить его послушание, а для этого у нее в запасе была испытанная тактика. Страх, а затем признательность; соучастие — а затем преданность; с их помощью королева испытывала и удерживала своих любовников, а теперь удержит и сына.