— Боль — это всего лишь негативная стимуляция нервных окончаний в мозгу, — отвечает Кирилл — и резко отодвигается. — Я ее не боюсь.

То, что со мной происходит, стоит нам оказаться рядом, тяжело описать какими-то внятными словами или примерами. Мне с ним странно хорошо и странно плохо. Одновременно. Секунду назад, когда мы дышали в души друг другу, я хотела избавиться от его близости, как от неудобной обуви, но стоит нам «разбежаться» в разные концы заднего сиденья — и мне безумно грустно. И тихо внутри, до тошноты.

Я отворачиваюсь к окну и пытаюсь сосредоточиться на чем-то интересном, отвлечься от необходимости завязать разговор. Всегда болтаю без умолку, если нервничаю, а сейчас у меня почти паническое желание говорить бог знает, о чем, лишь бы не делать вид, что мы существуем в двух параллельных плоскостях и только делаем вид, что знаем о существовании друг друга.

Ну и влетит же мне, когда явлюсь на пары.

Нужно написать реферат.

Нужно не забыть до конца недели сдать книги в библиотеку, чтобы не получить выговор за просрочку.

И еще вызвать мастера, потому что на кухне течет кран.

В моей голове обычно тонны мыслей, но сегодня, как назло, приходится гоняться за теми, которые не успели разбежаться от испуга перед моим Мрачным принцем.

— А ты всегда… — не успеваю прикусить собственный длинный язык, но Ростов справляется с этим лучше меня.

— Не разговаривай. Пожалуйста.

Это была грубость? Или у него выдался тяжелый рабочий день?

Вот это пугает больше всего: видеть и слышать обычные слова, но совершенно не понимать, какой смысл в них скрыт. Наощупь, в темной комнате, обжигая ладони о невидимые факелы — вот так я общаюсь с Кириллом Ростовым. Хотя, правильнее будет сказать — обмениваюсь информацией.

Мы приезжаем в тату-студию примерно через полчаса. Все это время молчим, только дважды Кирилл говорит о работе с кем-то по телефону. Тоже спокойно и совершенно отрешенно. Цепляюсь за это, как за хорошую подсказку, почему он такой сдержанный и холодный: наверное, управляя огромным бизнесом, приходится научиться держать себя в руках и на двести процентов контролировать эмоции.

Внутри нас встречает приветливая девушка, которая за секунды понимает, кто перед ней, и моментально «включает» полный сервис: предлагает удобные кресла, берет планшет и, делая вид, что меня не существует, абсолютно отдается разговору с Кириллом. Правда, быстро разочаровывается, потому что на все ее вопросы он отвечает либо односложным «да-нет», либо очень сдержанно, экономя слова, как караванщик в пустыне.

— У нас как раз свободны два мастера, но обычно лучше приезжать после предварительной записи на согласованное время, — говорит девушка и передает Кириллу порядком потрепанную папку с рисунками готовых работ и эскизами. — Один работает в жанре черно-белого реализма, другая в технике акварель. Вот так, — она открывает папку на нужных страницах, — и вот так. Очередь к другому мастеру заполнена, к сожалению, до конца недели. Но если вы скажете, что за рисунок хотите и это будет не объемная работа, то можно попытаться выкроить час-другой.

Кирилл перелистывает страницы, изучает рисунки и на некоторых задерживается особенно долго, как будто видит в черно-белых гранях перевертыши и наслаждается их выуживанием. Он вообще проявляет куда больше интереса к неживому. Как будто люди слишком суетливы и вызывают дисгармонию с его внутренним маятником.

— Вот, — он достает из кармана аккуратно сложенный лист, разворачивает его и кладет на стол. — Я хочу такой рисунок.

Мне тяжело сдержать вздох удивления, потому что почти всю поверхность альбомного листа занимает запутанный лестничный лабиринт с множеством перекрестных переходов, арок, открытых и запертых дверей, тупиков и разломов в стенах, в центре которого — огромные часы с лунным календарем. Я видела такие, абсолютно точно. На фото реального готического собора. Я смотрю на это всего несколько секунд, а уже кружится голова, как будто еще немного — и меня, как маленькую глупую Алису, утянет туда, в темноту за сердцевиной стрелок.

— Отличная работа, — искренне восхищается девушка. — Кто автор?

— Я, — чеканит Кирилл. — Это можно сделать на моей спине?

Она подзывает мастера: немолодого уже мужчину, который сам по себе — лучшая ходячая реклама работ салона, потому что весь испещрен рисунками. Даже на видимой части рук их так много, что я не могу выделить, где начинается одна татуировка и заканчивается другая.

— Это работа на несколько сеансов, — почесав опрятную бороду, говорит мужчина.

— На сколько? — Кирилл явно хочет услышать точное число.

В этом есть какой-то смысл?

Должен быть. Как и в том, что я вообще здесь делаю.

Поняла ли она, что я пытался сделать, рассказывая ей о боли?

Вряд ли. Никто никогда не понимал, даже мой психиатр, которого я посещаю исправно два раза в неделю, иногда не очень удачно скрывает тот факт, что ему крайне тяжело дается внедрение в мой внутренний мир. Поэтому он всегда ныряет неглубоко.

Боль — это просто технические сбои в моей голове. Там много критических ошибок, поэтому программа по имени «Кирилл Ростов» то и дело сбоит, дает внезапные откаты и создает нематематические формулы.

Лиза была права: женитьба на замарашке — это не просто положенные пара-тройка свиданий, чтобы прессе было что обсудить о моей личной жизни. Жена будет рядом всегда. И я должен научиться ее обманывать. Потому что правда обо мне не должна всплыть наружу.

Но нам нужно найти точки соприкосновения, иначе весь план насмарку.

На свиданиях — обычных, человеческих — я сразу проигрываю. Одна неудачная попытка очень хорошо показала разницу между тем, зову ли я в компанию «непритязательных» девушек или провожу время с влюбленной в меня замарашкой. Она хочет больше, чем секс сзади, и это огромная проблема, потому что мне слишком дискомфортно рядом с ней. Пожалуй, даже больше, чем с остальными людьми. Она одна — но их легион, и каждая норовит запустить свои мысли мне в голову, устроить беспорядок в моем, с таким трудом, упорядоченном хаосе.

Я должен вывести эту проблему из тупика. Должен перевести наши «свидания» в удобный и комфортный для меня формат. Избежать любого физического контакта. Но при этом находиться рядом. Давать ей общение, но при этом не смотреть в глаза.

Так появляется телефон. Переписка — идеальный способ выдать себя за кого угодно и быть кем угодно.

А мысль о татуировке приходит в мою голову из случайно пойманного на экране телевизора кадра. Мы будем рядом, но не сможем прикасаться друг к другу, будем общаться, но не пересекать те темы, в которых я откровенно глух. И это будут почти что свидание.

Кто-то делает татуировки осмысленно, придавая этому чуть ли не кармический смысл: долго вынашивает идею рисунка, долго решается, несколько раз отказывается от этой затеи. Мне же нет до этого никакого дела. Я беру идею как лучшую из тех, что придумал, и воплощаю свой план.

— Четыре — пять сеансов, — говорит мастер, пристально разглядывая мой рисунок. Эта ухмылка — что она значит? Ему нравится эскиз? Он считает его безобразным? Он просто дружелюбен или просто враждебен? — Если у вас хорошая переносимость боли, то в четыре уложимся.

— Я бы хотел начать сегодня, — озвучиваю свое пожелание.

— Без проблем, но мне нужно часа полтора-два времени, чтобы подготовить рисунок в большем масштабе, и первая набивка займет примерно три часа.

Киваю. По крайней мере, здесь играет очень тихая музыка и нет орущих детей.

Два часа подготовки мы с девчонкой проводим каждый в своем углу: она делает вид, что читает журнал, я пересматриваю сброшенные мне финансовые документы и графики.

Но стоит нам оказаться за ширмой, где мой личный пыточный мастер предлагает снять рубашку и занять удобное место на кушетке, замарашка вдруг оживает и слабым голосом спрашивает: