Когда-то, как любая девушка из простой семьи, я любила представлять себя героиней сказки: рядом был мой принц, мы выбирали платье, и он мило краснел, глядя на то, как меня преобразили белый шелк, кружевная фата и маленькая диадема в волосах. Все это казалось таким естественным и правильным.

Но в реальности я чувствую себя очень странно.

Потому что меня заводят в какой-то отдельный маленький зал, суют в нос несколько платьев, которых я даже не могу рассмотреть, и наперебой рассказывают, что эти кружева, ткани и украшения сделаны самыми модными свадебными дизайнерами, выполнены в единичных моделях и что я буду самой потрясающей невестой в любом из них. Раздевают меня, хоть я, сбитая с толку, пытаюсь прикрыться руками и слабо возражаю против платья, которое внизу похоже на русалочий хвост. Я не хочу такой наряд, я не хочу то, на чем висит сумасшедший ценник, потому что это моя сказка, а не шоу «Оденься дорого и безвкусно».

— Мне это не нравится, — говорю я, когда меня подводят к зеркалу — и я вижу на себе что-то странное, очень вульгарное и открытое.

Девушки за моей спиной переглядываются и плохо маскируют возмущение. Наверное, платье и правда очень дорогое, раз оно должно нравиться безусловно и всем.

— Вашему жениху оно обязательно понравится, — говорит та из них, что закрывала магазин, и подталкивает меня к выходу в основной зал.

Но Кирилла внутри нет. Вместо него там та самая женщина, чьих близнецов я успокаивала в магазине и благодаря которой в моей грустной жизни случилось маленькое волшебство. Кажется, она старшая сестра Кирилла, а те мальчики — его племенники.

— Катя, да? — спрашивает женщина. Она выглядит вполне радушной, но усталость на лице портит все впечатление. Как будто в эту минуту она хочет быть где угодно, но только не здесь.

Я киваю, пытаясь отыскать Кирилла, и нахожу его стоящим на улице, спиной к витрине, в которой красуется красивое свадебное платье в стиле сказочной принцессы. Не понимаю, почему мне не предлагают такое же.

— Я — Лиза, сестра Кира. — Женщина осматривает меня, качает головой и посылает работницам очень недалекий взгляд. — Это никуда не годится. Мой брат берет в жены милую хорошую девочку, а не Кардашьян, поэтому, пожалуйста, начните отрабатывать свои комиссионные.

И все меняется, словно по взмаху волшебной палочки: мы с Лизой выбираем платье, туфли, диадему. Почти не разговариваем, но между нами восстанавливается молчаливое согласие. В конце концов, когда я смотрю на себя в зеркало и вижу в нем не непонятное что, в чем и не вздохнуть, на бесконечное нежное кружево кремового цвета, шелк и деликатную вышивку без стразов и жемчуга, я вдруг остро осознаю, что через несколько дней во всем этом буду стоять рядом с мужчиной своей мечты и скажу ему «да».

— Кирилл очень особенный человек, — внезапно говорит Лиза, наспех укладывая мои волосы в высокую прическу шпильками с маленькими атласными лилиями. Она тоже не смотрит на меня, только куда-то через мое плечо, словно видит в отражении то, чего нет. Может, зря я все время цепляюсь за эти взгляды, и у них это семейное? — Он… Ему бывает тяжело выражать свои эмоции.

— Почему?

— Потому что он таким родился. Не все дети стремятся играть со сверстниками и предпочитают уединение с книгой. С возрастом Кирилл все больше становился одиночкой и все меньше времени уделял общению с живыми людьми. Работа не в счет, — Лиза поправляет складки на платье и снова улыбается сквозь усталость. — После смерти родителей на его плечи упала огромная ответственность: за бизнес и за меня с мальчиками. Ему очень тяжело.

Такое чувство, что она пытается что-то сказать, но это «что-то» настолько странное, что Лиза находит не те слова.

— Что-то случилось? — с тревогой переспрашиваю я, но Лиза быстро берет меня за плечи и некрепко сжимает, сдабривая жест на этот раз искренней улыбкой.

— Просто будь готова к тому, что, несмотря на вашу с ним быструю и красивую сказочную историю, реальность далеко не всегда будет такой же радужной. И еще…

Она не успевает закончить, потому что дверь в заднюю комнату открывается — и на пороге появляется Кирилл. Он скользит по мне немного хмурым взглядом, как будто ему нужно время, чтобы понять, почему вместо обычных дешевеньких джинсов и свитера на мне платье принцессы из мультфильма для девочек.

— Оставлю вас, — уже более сухо говорит Лиза и быстро уходит, прикрывая дверь, как мне кажется, с нарочито выразительным хлопком.

У них своя семья, своя жизнь со многими обидами и недопониманием в прошлом. Понятия не имею, что она пыталась сказать, но все слова Лизы могут быть продиктованы старыми обидами. И, конечно, она тоже считает, что сирота-студентка не пара взрослому мужчине, чье имя входит в первую десятку «Форбс». Когда-нибудь я привыкну не реагировать на предрассудки общества.

— Тебе нравится? — Я чувствую, что начинаю краснеть, как бывает всегда, когда Кирилл стоит достаточно близко, чтобы мой нос уловил его особенный запах, поэтому начинаю кружиться, придерживая юбку над полом, чтобы не испачкать безупречный кремовый шелк.

Кирилл молчит, но зачем-то прячет руки в карманы брюк. Выражение его лица не меняется, но взгляд… Он скользит по моему лицу, шее, плечам, прикрытым тонкой прозрачной тканью. Я непроизвольно обхватываю себя руками, но Кирилл вдруг говорит:

— Подойди.

И я иду, как будто мое тело запрограммировано беспрекословно подчиняться его командам.

— Тебе нравится? — спрашивает Кирилл, немного, всего на сантиметр или два наклоняясь ко мне.

Я больна, вероятна, или странно от него зависима, потому что меня странно волнует наша вот такая близость: он не прикасается ко мне, лишь слегка трогает дыханием за щеки, потому что я иступлено заглядываю в его лицо, подставляя всю себя, словно угощение.

— Да, — отвечаю очень тихо.

Хочу, чтобы он обнял меня.

Чтобы поцеловал как в тот день, когда приехал ко мне и жадными болезненными поцелуями вырвал из меня согласие стать его женой. Именно тогда я перестала бояться, потому что стала абсолютно зависимой от его прикосновений, поцелуев и даже странного взгляда сквозь меня.

Кирилл очень медленно вынимает ладони из карманов, застывает, приподнимая их к моему лицу, как будто ведет кровопролитную войну с собственными противоречиями и выигрывает в последнюю минуту, крепко, без намека на нежность, обхватывает ладонями мою шею.

Я пугаюсь, но лишь на мгновение, когда понимаю, что его пальцы на моей коже — это изысканный ошейник, теплый и нерушимый. Он не сделает мне больно, он лишь хочет контроля надо мной. По какой-то причине ему необходима вся власть и моя готовность подчиняться в ответ.

— Сними его, — еще один приказ.

Мое дыхание прерывается, потому что этот приказ более чем понятен.

Я должна испугаться, возмутиться, испытывать стыд и смущение.

Я должна быть испуганной смущенной женщиной, которая вот-вот окажется голой перед мужчиной, которого знает меньше недели. Но в моей голове я давно принадлежу Кириллу Ростову: душой и телом. И отдаться ему так, как он хочет — так же естественно, как и дышать.

И все-таки мне очень тяжело переставлять ноги, когда поворачиваюсь к нему спиной. Хватка пальцев на моей шее не становится ни на миг слабее, но это так приятно — принадлежать своему мужчине абсолютно и безусловно.

— Там шнуровка, — мой голос окончательно садится, и последние слова я произношу едва ли громче, чем звук, с которым опадают листья. — Помоги мне… пожалуйста.

До того, как в моей жизни появился Кирилл, ко мне притрагивался только один мужчина: мой парень, с которым мы дружили еще со средней школы и в старших классах решили, что нам пора встречаться. Он провожал меня домой, целовал и иногда, когда обнимал, и его руки были где-то в области моих ребер, это было иногда просто очень неуютно, а иногда смешно от щекотки. И никогда мне не хотелось, чтобы его руки поднялись выше и притронулись к груди.