Хоть, ответ очевиден, и он у меня в кармане.

[1] Синдром Аспергера — форма высокофункционального аутизма. Это расстройство сказывается на поведении человека, его восприятии мира и процессе формирования отношений с окружающими. Люди с синдромом Аспергера испытывают сложности в трех областях: коммуникации, взаимодействии и социальном воображении. Так же синдром Аспергера — скрытая дисфункция, при которой по внешнему виду человека нельзя понять, что у него аутизм (от автора: привет, Шерлок^^!)

[2] Аспи — сокращенное от «аспергер»

Расставить книги обратно на полку получается только с третьего раза.

У меня дрожат руки, а мир то и дело превращается в соленую лужу моих слез.

Это было так унизительно. Я миллион раз укорила себя за то, что взяла деньги, хоть сначала это казалось логичным и правильным: мне не платят за то, чтобы я ликвидировала последствия двойного торнадо. С другой стороны — в наше время электронных книг и удобных читалок консультанты книжных не то, чтобы завалены работой.

Зачем я взяла те деньги?

Становлюсь на носочки, пытаясь дотянуться до самой верхней полки, куда нужно вместить последнюю книгу. Вроде все расставила, убрала лестницу и только потом заметила еще один экземпляр двухкилограммового экономического справочника.

Нужно было отвернуться и уйти.

Мой внутренний голос в ответ на это невразумительное «уйти» издает нервный смех. Кого я обманываю? Я еще минут пятнадцать не могла оторвать ступни от асфальта, а взгляд — от черного внедорожника, хоть его уже и след простыл.

— Катенька, закроешь магазин? — Из-за полки появляется жалобное лицо Марины Сергеевны. — У меня дочка приехала на выходные, а так толком и не поговорили еще ни разу.

Даже неудобно отказывать: все знают, что дома меня никто ждет, парня у меня нет и вся моя личная жизнь уместится на одной странице тетрадки в косую линию. Но как раз сегодня я собиралась в кино.

— Я… не знаю…

Марина Сергеевна складывает ладони в умоляющем жесте, и я согласно киваю.

В кино можно и на следующей неделе сходить, и даже со скидкой.

Когда до закрытия остается полчаса, я делаю стандартный обход: проверяю все окна, слежу, чтобы в магазине не осталось посторонних, разношу на места стопку книг у кассы, выравниваю журналы на стеллаже, поливаю наши цветы-водохлебы.

И чуть не падаю, спотыкаясь об еще один справочник-невидимку. Как не заметила? Он же лежит практически на лбу.

— А потому что нужно меньше думать об одном красавчике, — журю себя вслух, проталкивая книгу на законное место на полке.

Приходится приложить усилия: плашмя, двумя ладонями, словно нажимаю на кнопку застаревшего от времени механизма. Еще чуть-чуть — от усердия даже прикусываю губу.

И с удивлением гляжу, как поверх моих пальцев ложится крепкая и крупная мужская ладонь.

Короткий резкий толчок — и упрямая книга становится на место, словно шар в лузу.

— Спасибо за помощь, но мы уже закры…

— Я знаю — график работы магазина написан крупным шрифтом на двери. Еще четыре минуты.

Этот голос.

Я разворачиваюсь: слишком резко, до россыпи искр перед глазами и мурашек по всей коже. Пятиться уже поздно, но Кирилл Ростов стоит так близко, что тепло его тела обжигает меня свозь пару слоев одежды. Ему совсем не холодно в одной рубашке в октябре? Ему…

Остатки трезвых мыслей вылетают из головы, когда он упирает ладонь чуть выше моей голову и заметно наклоняется, чтобы наши взгляды оказались хотя бы приблизительно на одном уровне. Он все та же ленивая лавина, только теперь на ее пути стою я, и меня вот-вот снесет: острым, как стекло, серым взглядом, жесткой линией губ, плавным скольжением кадыка под кожей, когда Ростов сглатывает.

Вторая ладонь ловит мой подбородок, крепкие пальцы царапают кожу, прижигают словно восковые капли — больно и приятно одновременно.

Еще одно движение — моя шея просит пощады, потому что пальцы задирают подбородок, словно спусковой крючок перед выстрелом.

— Значит, Катя? — вопрос без вопроса. Как такое вообще возможно?

Какая-то часть моего ослепленного мозга еще способна издавать импульсы, потому что я успеваю вспомнить, что имя написано на бейджике.

— Да, — бормочу я, даже не протестуя, когда мужчина неторопливо «размазывает» мою спину по ровным рядам книг.

— Тебя кто-то встречает после работы, Катя? — Его губы так близко: могу рассмотреть все трещинки и даже крохотную белесую нитку шрама справа.

«Нет» — одними губами, с абсолютно пустыми легкими.

— Нет, Кирилл, — поправляет Ростов.

— Нет, Кирилл, — как дрессированный галчонок повторяю я.

Закрываю глаза, потому что невыносимо смотреть на то, что ослепляет глаза, разум и душу.

Он меня поцелует?

Правда поцелует?

— Моя сестра потеряла сумку где-то в этом магазине, — слышу эхо теперь уже далекого, как ушедшая гроза голоса. — Поможешь с этим?

Когда я с трудом возвращаю способность видеть, Кирилл Ростов стоит в стороне и смотрит на меня в точности так же, как смотрел днем — словно даже пустое место заслуживает больше внимания, чем девочка Катя из книжного.

У меня подкашиваются ноги. Дрожат так сильно, словно я за секунду подхватила сказочную болезнь, которая превращает кости в желе. И мои, кажется, вот-вот попросту исчезнут, и я растекусь у ног Кирилла Ростова большой лужей из сахарного сиропа, карамельных дропсов и шоколадной крошки.

Я до сих пор чувствую его дыхание на губах, и голова отказывается верить в происходящее. Если бы не октябрь, я бы куда охотнее поверила в солнечный удар, чем в то, что мужчина, которого я глупо люблю, вдруг сойдет с обложки журнала и даже… прикоснется ко мне.

Это так глупо — все, что я делаю и говорю. Сейчас кажется, что даже моргаю как-то по-детски. И, глядя на все это, Ростов продолжает делать вид, что меня не существует. Вот так. Как фокусник, по щелчку пальцев выключает меня из своей реальности.

— Сумка, — напоминает Кирилл и совсем немного приподнимает бровь.

А ведь он в самом деле всегда такой: безэмоциональный, холодный, сдержанный. Не просто так с легкой руки СМИ за ним прочно закрепилось прозвище Кир Бессердечный. У любого короля должен быть «титул», даже в нашем двадцать первом веке.

— Наверное, она возле кассы, — бормочу я и медленно, чтобы не выдать дрожь в коленях, иду из зала тематической литературы.

Если Ростов и идет за мной, то делает это бесшумно.

Не оглядывайся, Катя, это просто мужчина. Он живой, от него головокружительно пахнет обычным лосьоном после бритья, его рубашка наверняка от модного эксклюзивного бренда, но он — тоже смертный, а не небожитель.

Возле кассы нет никакой сумки, но я нахожу ее на соседнем столике, где разложены книги «карманного» формата: в мягких обложках и с мелким шрифтом. Даже «Война и мир», при желании, поместится в женскую сумку. Припоминаю, что та женщина оставила свой клатч, когда доставала кошелек.

— Вот эта? — Протягиваю сумочку Ростову, хоть вопрос тоже в пустоту: сумки от Кристиана Диора в нашем городе носит далеко не каждая увлекающаяся чтением женщина.

Кирилл берет клатч, не глядя, но зато внимательно следит за тем, как я, чтобы куда-то пристроить руки, начинаю перекладывать книги с одной стопки на другую. И молчит. Просто смотрит, словно я какой-то экземпляр кунсткамеры.

В конце концов я не выдерживаю, поворачиваюсь и говорю:

— Магазин уже закрывается. Если вам что-то нужно, мы работаем и в воскресенье, с десяти до семнадцати.

— «Ты», — говорит Ростов.

— Что?

— Не люблю, когда мне «выкают» в неофициальной обстановке. Закрывай магазин, я подожду на улице.

И просто выходит, как будто ничего такого не произошло, и все это — в порядке вещей: приходить в магазин, хватать девушку, чуть не целовать ее, а потом делать два внушения в минуту, словно она маленькая и глупая, а он — большой и умный.