Однажды Оверьянов объявил выговор сразу всей батарее, скопом, за нестройное исполнение песни по дороге в столовую.

Майор Францер, новый замполит, удивил даже видавшего виды Синюка, наказав выговором рядового Савку, не смогшего во время проверки политзанятий найти на карте США.

Минометчики были убеждены, что никто вообще не помнил об этих взысканиях.

Но в этом отношении уехавший в отпуск Синюк оказался педантичным, каждый раз делал в карточке провинившегося аккуратную запись.

Казаков читал ничего не говорящие комментарии: «за нарушение устава», «за несерьезное отношение к обязанностям солдата», «за проявленную халатность», «за отсутствие требовательности к себе», «за нерадивую службу» — за каждой формулировкой могла скрываться неважно какая провинность, от сна на посту до раскачивания на табуретке во время занятий.

Приближается праздник, День артиллерии, ради такого светлого дня нужно порадовать солдат, подумал Казаков, не Бог весть какой подарок, ничтожнейший пустяк, но служат парни нормально, почему бы не снять выговоры…

Лейтенант брал карточки, подряд, быстро писал: «выговор снят», дата, подпись, оставлю память о моем командирстве, горделиво рассуждал он, нельзя же только наказывать, всего пять благодарностей записал Синюк за год, на всю батарею, а выговоров добрых две сотни.

В карточке Варенцова он аннулировал сразу четыре записи, сержант занимает такую собачью должность, старшины батареи, все шишки начальственного гнева падают в первую очередь на него, да и эта история с грелкой… не то, чтобы Казакова беспокоила совесть, но получилось тогда, надо признать, не очень красиво…

— Не будьте такими мягкотелыми! — с досадой говорил Жигаев. — Дело-то выеденного яйца не стоит, а вы полошитесь, как монах в борделе!

— Вы еще не знаете эти номера! — поддержал начштаба батальона капитан Зерновский. — Стоит одному солдату дать отпуск, как на следующий день вас завалят телеграммами! То бабушка умерла, то тетушка забеременела, то племянничек выпал из кроватки!

— У него действительно с матерью несчастье, — упрашивал Теличко. — Телеграмма врачом заверена!

Подчиненный Теличко, младший сержант Васильев, получил из своего казахстанского села официальную телеграмму. Мать тяжело заболела, крайне желателен приезд сына, писал отец, подтверждаю, поставил подпись районный хирург.

Васильев умоляюще смотрел на Теличко, тот разыскал Казакова, и они пошли в штаб батальона, бить челом.

Отпускали в отпуск очень редко, хотя каждому старательному солдату раз в два года была положена десятидневная поездка домой. Но немыслимые расстояния делали такие путешествия чрезвычайно дорогостоящими для полковой кассы, редчайшие счастливцы ездили в отпуск.

— Да и не я решаю такие вопросы, — устал от бестолковоста лейтенантов Жигаев. — Этим ведает начальник штаба полка. Идите к нему.

— Необходима же ваша виза, товарищ майор!

— Ну, если в штабе согласны, визу я вам за секунду поставлю. Эта телеграмма фальсификация чистейшей воды! Сколько я их видел на своем веку!

— Не впутывайтесь вы в это дело, — сказал Зерновский. — Конечно, это вранье! Подарили хирургу яичек, вот он и подписал. А у этой матери, в худшем случае, аппендицит.

— Да нет, это серьезно! Послать телеграмму с нарочным, в селе такими деньгами не бросаются! — не терял надежды Теличко.

— Что ж делать, пойдем в штаб, — сказал Казаков.

— Странные люди, — пожал плечами Жигаев. — Путаете армию с собесом!..

Вот если пришлют вторую телеграмму, тогда и отпустим, это действительно серьезно. Ведь мать-то этого Васильева еще сравнительно молодая женщина, почему вдруг решила умирать, ну, заболела, полежит в больнице и выздоровеет, сын делу не поможет, зачем торопиться, подождем, говорил начальник штаба.

Нет, командир полка здесь ни при чем, нечего забивать ему голову пустяками, в конце концов, следует соблюдать субординацию, до чего мы дойдем, если все командиры будут его оповещать о состоянии здоровья родственников своих подчиненных, это все же армия, а командир полка не деревенский знахарь, к которому бегут по любому поводу.

— В полку сейчас находятся в отпуске трое, — начальник штаба решил положить конец бессмысленным пререканиям. — Через неделю один должен вернуться. Получите вторую телеграмму, тогда и вернемся к этому вопросу. Я уверен, мать выздоровеет, а сыночка своего увидит через полгода, после демобилизации.

Младший сержант Васильев плакал в каптерке, лейтенант Теличко бормотал какую-то ерунду, успокаивал, ему хотелось погладить его по голове…

Командир полка разрешил!

Оверьянов не смог удержаться, рассказал по секрету Реве, каптер батареи не поверил своим ушам, а поверив, немедленно распространил волнительную новость.

Этого ждали давно, противоречивые слухи нарушали хрупкое душевное равновесие, солдаты сомневались, спорили, боялись сглазить, отказывались выслушивать редких оптимистов, но подошел День Артиллерии, 19 ноября, и в душах снова утвердилась вера в вечные ценности — щедрость начальства, отеческую заботу командиров, святое армейское братство.

Терехов внял робким просьбам Оверьянова и в преддверии праздника сделал неслыханно широкий жест — разрешил зарезать свинью, специально и только для артиллеристов!

Теперь все зависело от организаторских способностей Оверьянова.

Если он воспользуется фактором внезапности и шоковым от удивления состоянием ефрейтора — заведующего полковой фермой, если проявит армейскую смекалку и мудрость парламентера при выборе животного, можно реально надеяться на кусок хорошего мяса для каждого на праздничном обеде.

Миссию осеняла благодать удачи.

Делегация, в составе Оверьянова, Синюка, Ревы и Коровина, поняла это сразу.

Увидев Коровина, ефрейтор, неожиданно для всех, сердечно его приветствовал, улыбался, позволил отвести себя в сторонку и, по всей видимости, соглашался с доводами лейтенанта.

Невиданная приветливость завфермой не удивила только Коровина.

Две недели назад он застал ефрейтора покупающим спирт в магазине на «Б», но перед фактом такой вопиющей наглости — солдатам строжайше запрещалось появляться в поселке без сопровождающего офицера — Коровин не разгневался и не раскричался, а равнодушно купил полкило колбасы и ушел.

Добрые дела не забываются, ефрейтор повел офицеров в свинарник и разрешил выбрать любую свинью, хоть самую крупную, чего их жалеть, для солдат ведь, старикам полезно покушать свежины, рисовался своей широтой ефрейтор.

Свинья была тут же зарезана, туша осмалена, выпотрошена, разделана.

Завфермой отрезал заднюю ногу и передал своему помощнику — вознаграждение персоналу фермы за труды и беспокойство.

Вторая нога была разделена между членами делегации, куски мяса завернули в газету, небольшие увесистые пакеты офицеры держали подмышкой.

Обед будет достоин праздника!..

В прекрасном расположении духа, негромко напевая и поддерживая друг друга, Думанин и Балу шли по направлению к столовой, имея намерение выпить пива, сделать осадок, как предложил Думанин.

Чествование Бога войны — Артиллерии — решили не откладывать в долгий ящик. К полудню жрецы — минометчики и птурсы — уже собрались в доме Панкина.

Пришел даже непьющий Синюк.

Отсутствовал только Оверьянов. Шатаясь из батареи в батарею, поздравляя и принимая поздравления, майор к обеду сильнейшим образом охмелел, был под крупной балдой, посмеивались подчиненные. Он наотрез отказался покинуть расположение, пообещал заглянуть попозже, пока что у него есть дела в полку, икая, пояснил он.

— Дела эти известны, — сказал непьяный еще Петров. — Товарищ майор надеются уделить под шумок некоторое время своему любимому занятию — объявлению пьяных тревог. Единственное спасение, что он уже нахрюкался до потери дара речи и скоро окончательно свалится с копыт…