Конечно, все у них получится и… и не надо говорить, что Нира слишком молода, поэтому ничего не понимает. Она понимает.
Любит.
И будет любить.
— Возвращайся, — попросила она, когда Нат забрался на подоконник. — Я буду ждать… и… Нат, погоди… будьте осторожны… Мирра привыкла получать то, что хочет… и мама тоже… себя береги.
— Обязательно.
Нира ему не поверила.
А он, скользнув губами по щеке, шепотом сказал:
— У тебя волосы пахнут крапивой…
Нат выбрался из сада.
Настроение было прекрасным. Настолько прекрасным, что увидев собственное отражение в витрине, Нат остановился.
Удивительно.
Он улыбается. Нет, Райдо не прав, Нат улыбаться умел, но вот чтобы так… как-то странно… и счастливо… и вообще глупо он выглядит, но этот глупый собственный вид нисколько не раздражает.
Петь хочется.
Или сделать что-то… что-нибудь совершенно безумное. И Нат, оглядевшись, — улочка была приятно пустынна, — встал на руки. На них и прошелся до самого входа в лавку, и на крыльцо подняться попытался. Всего-то пять ступенек, равновесие Нат потерял на третьей, и пришлось извернуться, чтобы не сесть с размаху в грязь.
— Здрасьте, — вежливо поздоровался он, смахнув с волос снежинки. И престарелый лавочник, чем-то напоминавший нахохлившегося черного грача, кивнул. — Мне бы вот чего надо…
Список Райдо дал длинный. И Нат не был уверен, что сумеет купить все. Нет, с мылом там или яичным порошком — это просто… или вот еще хлеб… а с платьями как быть?
В платьях Нат не разбирается совершенно.
И в чулках.
И в подвязках, которые к чулкам положены, а еще подъюбники, корсеты…
…и письма отправить.
…прислугой озаботиться, потому что с этим огромным домом Нату одному не управиться.
…и вообще дел невпроворот, а его разрывает от странного иррационального счастья. И тянет вернуться в тот дом, по собственному следу и до стены, а там — наверх, к окошку, затянутому льдом, залепленному снегом.
И Нат вернется.
Позже.
Он ведь обещал.
Его взяли на выходе из лавки, и Нат еще подумал, что не даром человек так долго в подсобке возился, небось, отправил кого к шерифу. А потом время тянул, все считал и пересчитывал, то банки путал, то матерчатые мехи с мукой, сахаром перевешивать брался, то путался в рулонах ткани…
…ждал.
Дождался.
— Парень, — шериф вошел в лавку, придержав дверь, чтоб не ударилась. И колокольчик на ней звякнул тихо, вежливо. — Тебе придется пройти с нами.
Если бы шериф был один…
…двое с арбалетами.
— Не шали, — сказал Йен, сплюнув на пол, и лавочник поморщился: полы были чистыми, только-только отскоблили их добела. — Улицу перекрыли. Ты побежишь, нам стрелять придется, еще раним ненароком. Кому оно надо?
Йен говорил спокойно, умиротворенно даже, точно нисколько не сомневаясь, что Нат проявит благоразумие.
— Чего ты хочешь?
Нат прикинул: улица и вправду узкая. И если стрелков посадить грамотно… еще и сети…
— Разобраться хочу, — шериф мотнул головой, и лавочник беззвучно исчез за дверью, той самой, в подсобку, в которой хранились банки с консервированными овощами.
Райдо просил привезти персиков.
И еще яблочного джема. Ему казалось, что Ийлэ джем должен понравиться.
— В чем?
Бежать?
Остаться?
Если обратиться, то… выстрелить успеют, а чешуя мягкая. Но Нат и со стрелой ушел бы… с полудюжиной стрел… до границы добрался бы точно, но дальше… кровь на снегу — хороший след, да и шериф не так глуп, чтобы не просчитать этого варианта.
— Верно думаешь, парень, — кивнул он. — У нас собаки, и верховых найдем… ты, конечно, шустрый, но не до такой же степени. Потому не дури. Идем с нами. Я тебя даже связывать не стану, если слово дашь…
— Какое?
— Дойти до управы.
— В чем меня обвиняют? — Нат склонил голову на бок.
Людей он не боялся.
И арбалетных болтов тоже. И если подумать, то и смерти.
— Пока не обвиняют, — шериф положил руку на плечо.
— В чем?
— Убийство.
Сердце ухнуло.
— Ты привез Дайну в город?
Нат кивнул и уточнил:
— Я ее не трогал…
— Ты, может, и не трогал, а кто-то вот тронул, да так, что… идем, парень… я к твоему хозяину нарочного отправлю…
— Райдо не хозяин.
— Тю, а кто?
— Вожак.
Шериф пожал плечами: с его точки зрения разницы не было никакой.
Нат задерживался.
Ийлэ изначально не по вкусу пришлась мысль отправить его в город. В городе небезопасно.
Она знает.
Она не находит себе места, мерит комнату шагами, и малышка, чувствуя ее волнение, ворочается, ерзает, вяло хнычет. И никак не желает засыпать.
— Дай сюда, — проворчал Райдо. — И успокойся уже… не заставляй меня ревновать.
— Что?
— Обо мне ты так не беспокоишься, — девочку он положил на сгиб руки. — Вот так… а то мамочке твоей опять что-то в голову втемяшилось… в этой голове слишком много всего…
Много. Наверное.
Но что-то случилось.
И Дайну он взял…
Кажется, это Ийлэ вслух произнесла.
— Расскажи о ней, — попросил Райдо, усаживаясь у камина. Он двигался все еще осторожно, пусть осколки разрыв-цветка и спали, но тело помнило боль.
Тело не желало новой.
— Зачем?
Ийлэ остановилась у окна. И вправду, что она себе надумала? Нат? Да какое ей до Ната дела… она заключила сделку с Райдо, и о нем бы должна беспокоиться, как о залоге собственного будущего.
— Просто… пытаюсь понять, что она за человек.
— Люди лгут.
— Все лгут, Ийлэ. Люди, псы, альвы… все убивают… и умирают… творят, что зло, что добро…
— На мудрые мысли потянуло? — она заставила себя дышать.
Предчувствие беды не уходило.
Напротив. Чем сильнее Ийлэ старалась отрешиться от него, тем острее становилось понимание, что вот-вот произойдет нечто такое… страшное…
…а тогда не было никаких предчувствий.
…тогда она позволяла себе быть преступно беспечной. Верила, что все — почти игра…
— Да какая это мудрость? Дерьма везде хватает, но это еще не значит, что весь мир из него слеплен… я знаю, что Дайна служила в этом доме.
— Да, — Ийлэ не без труда отвела взгляд. Все равно обындевевшее стекло утратило прозрачность, и не разглядишь, что там, по другую его сторону. — Служила… ее матушка наняла… она в Благотворительном комитете стояла. Дайна сирота и… ее учили кое-чему, но этого мало, чтобы попасть в хороший дом… без рекомендаций на приличную работу не устроишься. А кто даст рекомендации сироте? Но директор приюта писала дамам из комитета… просила… и за Дайну попросила… она думала, что Дайна — очень милая скромная девушка…
Снегопад прекратился.
И буря улеглась еще вчера. Дом выдержал ее, и теперь лишь вздыхал под тяжестью снегов. Первый этаж занесло, да и сад тоже… дорожки, кусты и даже яблони…
— И маме так показалось… она пришла вся такая… несчастная… ее в доме жалели… кроме найо Рамси… нашей экономки.
— Она не жалела?
— Она сразу сказала, что Дайна — себе на уме.
У найо Рамси было вытянутое костлявое лицо с темными глазами, маленькими, глубоко посаженными, и глаза эти смотрели с неодобрением.
Она носила серые платья.
И белые воротнички, накрахмаленные до хруста.
— Следила за ней… найо Рамси за всеми следила, но за Дайной особенно. Говорила, что от таких девиц надо ждать неприятностей. Мама отмахивалась только… Дайну не за что было увольнять… да и неудобно перед остальными дамами… все ведь принимали в дома сирот, хотя бы года на два… или надольше, если по нраву пришлось, главное, чтобы рекомендации заслужить, а тут…
Ийлэ прислушалась.
Ничего.
Никого. Только ветер в трубах воет, пробирается в дом. Комнат слишком много, а Нат не способен управиться со всеми, поэтому камины задернуты серым пеплом. Лишь этот горит, манит подобраться ближе, обещает тепло и покой.
Но тревожно.
Почему его до сих пор нет?
Райдо сказал, что Нат вернется затемно, а темнеет зимой быстро…