— Потом прислуга стала просить расчет. И найо Рамси тоже уехала… у нее сын был, которого забрали воевать… а у него осталась жена и дети. Найо Рамси сказала, что им она нужней… без нее в доме стало иначе… сам дом изменился.

Ему сложно объяснить, в чем именно заключались перемены, да и сама Ийлэ не понимает, чтобы до конца. Сохранился прежний распорядок. Обеды в столовой, к которым надлежало переодеваться, пусть бы и проходили они в кругу семьи… ужины… и посиделки в другой гостиной.

Карточный стол.

Тихие беседы… мама музицирует, а отец подпевает ей. Голос у него красивый, низкий… книга, которую Ийлэ читает который вечер подряд, скучная, но меж тем бросить не выходит.

Мозаика.

Настольная игра на троих.

И стакан молока, который приносят в постель.

Все как раньше, но слегка иначе…

— Дайна стала нужна, — та память еще саднила, как старая рана. — В таком доме всегда много работы… о нем нужно заботиться.

Она погладила шелковую стену.

Дом спал.

Простил ее? А она его? Взаимное предательство… когда-нибудь он отзовется, и Ийлэ расскажет, что больше не держит на него зла… и поможет с теми дичающими побегами управиться.

Боль причинит.

Иная боль во благо.

— Она стала личной горничной матушки… у нее хорошо получалось с волосами управляться, настоящий талант… и мама сказала, что потом, когда все закончится, она даст Дайне рекомендации… то есть, напишет, что она может быть не просто горничной, а личной… это ведь большая разница.

— Но ей было мало?

— Не знаю. Наверное. Маме… был нужен кто-то, с кем можно побеседовать… ее подруги о ней забыли… и писем больше не приходило… и все ждали чего-то…

— Дайна?

— Дайна всегда была готова выслушать… — Ийлэ провела коготком по каминной полке, которая нагрелась. И теплый камень напоминал о лете. — Мне кажется, что мама, сама того не желая, говорила ей больше, чем следовало…

Теплый камень.

Еще немного и раскалится.

Если сжать его в руке и держать, долго держать, быть может, это, внешнее тепло, растопит холод внутри Ийлэ?

— А потом мама сказала, что… мне следует уйти… спрятаться… ненадолго… но все пошло не так…

— Тише… что ты творишь, девочка? Руки лишние? — Райдо снова оказался рядом.

Когда?

Какая разница.

За руку держал, аккуратно, но сильно. А ладонь была в камине, почти касалась рыжих косм пламени, которое благоразумно присело…

— Об этом не надо вспоминать, — Райдо руку заставил убрать.

И от камина отступить.

Он развернул Ийлэ, обнял, стоял, водил по спине ее широкой ладонью, и странное дело, прикосновения эти не вызывали отвращения, напротив, успокаивали.

— Не сейчас… не время еще… ты про Дайну рассказывала… она появилась в доме?

— Да.

— Когда?

— Не знаю… я не… мне сначала было…

— Не до нее…

— Да.

С ним легче.

И тревога отступает, но это ложное чувство защищенности, потому что… просто потому что он — пес. Ийлэ ему нужна, чтобы жить, а он нужен ей… и Райдо клятву дал.

Впрочем, клятва — лишь слова.

Сдержит ли?

— Потом… потом уже… она заняла мамину комнату… и водила туда…

Слюна сделалась вязкой, а губы онемели. И Райдо провел по ним пальцем, стирая эту немоту. От рук его пахло виски, и еще немного — болезнью…

— Вещи брала… мамины шляпки… платья ей были малы, но она все равно… сама расставляла их… умела шить… переделывала… мамин гребень, который маме отец подарил… шпильки… ее пудра… духи… все, что принадлежало маме… а у нее много было всего… она… она как будто пыталась украсть… не украсть, а… взять мамину жизнь…

— Но у нее не получалось?

— Да.

Он понял.

— Она приходила ко мне… и показывала… говорила, что заслуживает всего больше, чем… что мама сама виновата… ее убили и… а Дайна жива… почему она жива, а маму убили? Мама не воевала… она никому плохого не делала… но ее все равно убили. За что?

— Не знаю, девочка, — шершавый палец Райдо скользнул по щеке. — Что бы я теперь не сказал, тебе не станет легче.

— Наверное.

— Я знаю… не станет. Со временем, быть может…

— Я вас ненавижу.

— Меня?

— И тебя.

— Ната?

— Да… он не возвращается… что-то случилось…

— Что с ним может случиться? У девчонки своей застрял. Влюбился, представляешь? Она мне показалась симпатичной, лучше, чем ее сестрица. Надеюсь, что лучше, потому как Нат — парень хороший, только диковатый слегка. Ну у него жизнь такая была… у всех у нас была такая жизнь, что одичать недолго.

Райдо отпустил.

И хорошо.

Ей не нужно его сочувствие, и вообще ничего не нужно, кроме самой возможности жить.

— Твой отец был королевским ювелиром, верно?

Ийлэ кивнула:

— Тебе нужны его драгоценности?

— Не особо, — Райдо вернулся на ковер, сел он рядом с малышкой, которая сама перевернулась на живот и теперь лежала, растопырив руки. — Они нужны людям, а значит, люди не отстанут. Я пытаюсь разобраться в том, что здесь произошло. Кто знал про твоего отца?

— Немногие… он не то, чтобы таился, просто… кому было рассказывать? Маме вот…

— А она подругам?

— Ты о найо Арманди? Кажется, да… а отец — доктору. Они часто посиделки устраивали. Папа любил маму, и меня любил, но иногда нужен был кто-то, просто чтобы поговорить… и доктор…

— Значит, уже двое… Дайна?

— Да, — Ийлэ после краткого раздумья вынуждена была согласиться. — Она помогала маме… и не могла не видеть ее драгоценностей.

— Трое — это много, — Райдо помог малышке перевернуться на спину. — С кем Дайна водилась?

— С кем она только не водилась.

Прозвучало зло.

Это от обиды, и еще оттого, что Дайна не просто выживала, она получала удовольствие от того, что красива, молода и нравится. И то внимание ее не тяготило.

Ее ничто не тяготило.

Если бы Ийлэ могла жить так…

— Во всей этой истории есть несколько неправильных моментов… — Райдо лег на живот, он гладил малышку большим пальцем по голове, и та улыбалась, норовила за пальцем повернуться.

Пузыри пускала.

Улыбалась беззубой улыбкой.

— Первый, почему люди не пришли раньше, когда дом стоял пустым? Ладно, поначалу здесь особисты терлись, но потом-то они убрались. Второй — почему тебя вообще оставили в живых… не то, чтобы я жалуюсь, — он смотрел снизу вверх, и под взглядом этих светлых глаз Ийлэ чувствовала себя неуютно.

Нет, от Райдо не исходила угроза.

Он не тронет.

Не пнет походя. Не ударит лишь потому, что имеет возможность ударить. Он не будет ломать пальцы, один за другим, глядя в глаза, наслаждаясь болью и упрямством, впрочем, криком, когда упрямство иссякнет, тоже…

Насиловать не станет.

Он обещал защиту, и хочется верить, что сдержит слово. Но зачем тогда он смотрит вот так… выжидающе?

Ийлэ отвернулась первой.

— Ийлэ… — мягкий рокочущий голос. — Их ведь не нашли? Драгоценности.

— Нет.

Ийлэ знает точно.

И становится вновь страшно, потому как… Райдо был рядом. И будет. И она ему нужна, но и сокровища нужны тоже… и как знать, что важнее…

…жизнь.

…своей жизнью он не станет рисковать.

…пока не станет, а вот позже, когда поправится…

…клятву дал, но и Арманди клялась матушке в вечной дружбе…

— Ийлэ, — шепот, и дыхание на шее, и пальцы ложатся на плечо. Руки у него большие, тяжелые, а вот пальцы — нежные, Ийлэ чувствует их сквозь ткань. — Ты мне не доверяешь?

Нет.

И да, ей хочется поверить, кому-нибудь… пусть бы и псу…

— Конечно, не доверяешь, — сам себе ответил Райдо. — У тебя нет на то причин. Но на самом деле я свое сокровище уже нашел, осталось сохранить. А чтобы сохранить, я должен понять… тебя ведь спрашивали о… драгоценностях?

— Да.

— Ты не рассказала.

— Да.

— Почему?

Он и вправду не понимает?

— Я… хотела жить.

Еще одно иррациональное желание.

— Он… он думал, что сокровища в сейфе… он заставил меня сейф открыть… не весь. Пара ячеек. Я знала далеко не все коды.