Приезжаю домой. По дороге посматриваю на телефон, жду звонка от Баринова, но гаджет молчит.

Мне горько и обидно, Егор даже не пытается извиниться передо мной.

Похоже, он поверил в то, что я решила набить кошелёк, используя своё служебное положение.

Максим уже вернулся с занятий. Что-то он сегодня рано...

Слышу, как в его комнате раздаются голоса: у нас в гостях Никита.

Достаю из гардеробной чемоданы и спешно начинаю собирать вещи. Беру только самое необходимое. Надеюсь остальное Баринов потом привезёт сам.

Хочу убраться из этого дома до приезда мужа. Считаю, что после сегодняшнего нам не о чем говорить.

Он усомнился в моей честности и порядочности, а такого не прощают.

Это не физическая измена, конечно, но моральная – точно. И не менее болезненная…

В комнату заглядывает Люся:

- Валерия Андреевна, может, кофейку? Анна Тимофеевна ваши любимые эклеры испекла…

Она видит собранный чемодан и сумку, в которую укладываю косметику.

- А вы куда-то уезжаете? - растерянно спрашивает.

- Скорее, переезжаю. Назад в свою квартиру, - роняю между делом. Мне не хочется ни с кем обсуждать своё решение. Незачем сыпать соль на раны.

Люся молчит пару секунд и уходит, тихо прикрыв дверь. Очень боюсь, что она сейчас позвонит хозяину, поэтому бегу на второй этаж в комнату Максима.

- Здравствуйте, Валерия Андреевна, - приветствует меня Никитос и поправляет круглые очки на носу.

Очень вежливый и умный парень, мне он нравится.

- Добрый день, Никита! Простите, но вам придётся прерваться. Максим, собирайся, нам нужно уехать, - обращаюсь к сыну.

Макс ошарашенно смотрит на меня и хмурится.

- Куда и зачем? - спрашивает осторожно.

- Домой. В нашу квартиру, - информирую его коротко. Не хочу распространяться при Никите о своих проблемах.

- Марина вернулась? - выдвигает версию сын. Другой причины, по его мнению, быть не может.

- Пока нет, но надеюсь, что вернётся. У нас мало времени. Возьми только самое необходимое, - тороплю сына.

- А учебники все брать или только на завтра?

Максим не понимает, что мы едем не на один день. И я подтверждаю зародившие у него подозрения:

- Бери все. Мы вряд ли сюда вернёмся.

Сын как-то весь съёживается.

Опять невольно ломаю его жизнь. Только он начал привыкать к новому месту и обстоятельствам, нашёл друга, как я снова вырываю его с корнем из этой реальности и пересаживаю обратно, в старый горшок.

Что я за мать такая? Кукушка безмозглая…

Никита уходит. Макс спускается с рюкзаком и сумкой, настроение у него подавленное.

В гостиной нас уже ждут Анна Тимофеевна и Люся. Они уже обсудили наше бегство.

Кухарка вытирает передником слезу, Люся держит в руках контейнер с эклерами.

Мы с Максимом прощаемся с ними:

- Простите, но нам пора.

Анна Тимофеевна выходит вперёд:

- Зря вы так, Валерия Андреевна. Я не знаю, что натворил Егор Борисович, но он вас любит. Пылинки с вас сдувает, смотрит, как на икону. Простите вы его, балбеса. Если и набедокурил, то не со зла. А может, его и вовсе оговорили. Завистниц-то у вас, поди, хватает...

Люся протягивает контейнер:

- Тут эклеры, возьмите, чаю дома попьёте.

У меня перед глазами всё как в тумане. Слёзы бегут по щекам. Эти женщины меня так хорошо приняли, а я вот так неожиданно покидаю дом, словно мне здесь не понравилось...

Макс вдруг срывается с места и отчаянно обнимает Анну Тимофеевну. Она плачет, целует его в макушку:

- Максимушка, ты приезжай, внучок. Я твои любимые пирожки с капустой буду печь, пельмешки стряпать, варенички… Не забывай нас, родимый.

Сын отрывается от кухарки и обнимает Люсю. Та готова его задушить:

- Приезжай. Кто ж мне будет дрова к камину и в баню носить? Где я такого помощника найду?

Сын отворачивается, ни слова не говоря, и пересекает прихожую первый. Прячет слёзы, ведь мужчины не плачут...

У меня земля из-под ног уходит.

Оказывается, мой ребёнок обрёл здесь новую семью. Эти люди стали ему родными. А ведь ещё есть Никита, Егор, охранники, пёс Алый на заднем дворе, кошка Мурка…

И я лишаю своего сына этого тёплого окружения?

Но остаться не могу.

Смириться с тем, что Егор считает меня воровкой, невозможно.

Значит, буду рвать по живому…

Максим поворачивает ручку, толкает входную дверь и замирает.

Нас заперли.

Из дома не выйти.

Баринов взял меня в плен до выяснения отношений.

Ну что? Кофе, эклеры и валерьянка…

Буду ждать мужа.

Послушаю, что он расскажет мне нового...

Звоню в домик охранников. Сегодня дежурит Тимур.

- Тимур, мы входную дверь не можем открыть. Кажется, замок заело. Не поможете? - обращаюсь с надеждой к парню.

- Валерия Андреевна, простите, но Егор Борисович попросил никого из дома не выпускать до его приезда, - отчитывается наёмный работник.

- Понятно, - раздражённо вздыхаю и прерываю звонок.

- Оказывается, Егор Борисович приказал охране нас не выпускать, мы в заложниках, - объявляю во всеуслышание и отпиваю горячий чай. Эклеры кажутся горькими от обиды, что гложет меня внутри.

Придётся поставить Баринова на место. Он совсем обнаглел. Считает меня своей собственностью, над которой имеет безграничную власть?

Ну, я ему покажу, что у меня тоже зубы имеются. Пусть дочуркой своей распоряжается, а не мной.

Анна Тимофеевна продолжает заступаться за хозяина:

- Вы не расстраивайтесь, Лерочка Андреевна, приедет Егор, поговорите и помиритесь. В семейной жизни всякое бывает, а поначалу привыкать друг к другу очень тяжело.

Тоже мне, семейный психолог. Они тут все чуть не молятся на этого Егора Борисовича. Прям отец родной, а не хозяин…

Максим, налопавшись пирожных, уходит в свою комнату и включает компьютер. Слышу его голос: то ли играет по сети, то ли просто разговаривает с кем-то.

Я же сажусь в кресло, беру в руки книгу, пытаюсь читать и нервно вздрагиваю от малейшего шума. До ужина час, Егор должен уже быть дома, но что-то задерживается.

И тут фары машины освещают забор. Хлопает дверь, и через несколько минут Баринов заходит в комнату.

Он в пальто, на котором тают крупные снежинки – на улице пошёл снег.

Рубашка расстёгнута, из кармана пальто торчит галстук. Волосы мокрые от снега и взъерошенные. Баринов заметно нервничает.

Он садится на кровать напротив меня и тяжело вздыхает. Стараюсь на него не смотреть, пялюсь в книгу, но буквы сливаются в грязные разводы, и я ничего не вижу. В глазах стоят слёзы, хотя внутри твержу:

- Не реветь! Не реветь! Держаться!

Егор осторожно забирает книгу у меня из рук и просит:

- Лер, давай поговорим.

Я принимаю защитную позу, выпрямляясь в кресле и переплетая руки перед собой:

- О чём?

Моим голосом можно колоть лёд. Я хочу показать Баринову, что мы чужие. Абсолютно чужие люди.

- О том, что ты считаешь меня воровкой? Держишь на работе гарем, играешь с ним в какие-то непонятные мне игры, женился на мне с какой-то совершенно туманной целью?

- Лера, ты всё не так поняла, - качает головой муж.

- А как я должна понять то, что твои сотрудницы меня выживают с работы, а тебе совершенно плевать? - начинаю горячиться и адреналин шарашит внутри на полную.

Баринов застывает на мгновение, а потом крылья его носа начинают трепетать, на скулах появляются твёрдые комки желваков.

Егор злится. Сильно. Наклоняется ко мне и сквозь зубы начинает давить своими обвинениями:

- Почему ты не сказала мне про машину? Я узнаю от охранников, что у моей жены прокололи колёса, а она даже словом не обмолвилась.

Когда допросил Ларису, она поведала занимательную историю про стекло в твоих туфлях. Скажи-ка, дорогая, тебе понравилось ходить с порезанными пальчиками или ты чисто из милосердия к развлекающимся полоумным бабёнкам умолчала о том, что произошло?