Конечно, любой ужин можно заказать, но мне нравилось готовить. Особенно воздушные сырники по семейному рецепту Анна Келер, которые так нравились Максиму.

Чтобы не было скучно, включила телевизор, и ведущая новостей затараторила на все кухню:

— … Во Всемирный день здоровья, начиная с 1950 года, стараются привлечь внимание к самому ценному, что имеет человек — здоровью…

Слушая болтовню между делом, я проверила: не забыла ли специи, и не сразу спохватилась: сегодня же день рождения дяди Андрея — старшего маминого брата!

Пусть с мамой и сестрой отношения у меня натянутые, но дядька в целом неплохой человек. Надо позвонить, поздравить, тем более что в прошлом году он болел, маясь межпозвонковой грыжей…

Хорошо знакомый номер всплыл в памяти, и я потянулась к телефону.

Не особенно веря в успех задуманного, набрала цифры, нажала на вызов. В трубке раздались гудки, но дядь Андрей не спешил отвечать, предпочитая избегать разговоров с незнакомыми подозрительными номерами. Как вдруг на том конце раздался громкий, бодрый мужской голос:

— Слушаю!

— Дядь Андрей, это Вера. С днем рождения тебя…

— Верка! Ты что ли?! — раздалось удивленное в ответ. — Вот уж не ожидал! Спасибо-спасибо!

Слово за слово, он рассказал, что сегодня соберутся за столом тетя Юля и сыновьями, сестра с Ленкой…

— Дядь Андрей, — спохватилась я. — А что, мама у вас гостит?

— Ну да, — с досадой отозвался он. — Она же квартиру продает. Подыскивает в нашем городе комнатку…

«Все же мама снова пошла на поводу у Ленки», — подумала с горечью. Чтобы не расстраиваться, хотела уже заканчивать разговор, как дядька обратился ко мне.

— Верка, нехорошо лезть в чужие дела, но какая бы мать ни была, нельзя ради хахаля выгонять ее из квартиры. Подло это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что?! — меня будто под дых ударили.

— Ты уж прости, но я не могу молчать. Ты зад свой пристроила, так дай сестре и матери жить нормально. Осади своего хахеля…

— Вы про что?! — не могла понять я, о чем он говорит.

— Так это же он долг требует с твоей сестры!

Перед глазами потемнело, и мне пришлось сесть, чтобы не упасть.

— Вы уверены? Это же бред!

— А ты разве не живешь с Максим Келером, владельцем заводов-пароходов? — язвительно поинтересовался дядька, злясь на мое упрямство.

— С ним! Но это ошибка! Максим не мог так поступить!

— Не знаю, Вера, может и ошибаюсь. Но мать показывала бумагу с печатью и его подписью, в которой черным по белому он требует возместить ущерб.

— Я разберусь, — с трудом произнесла. — Еще раз с днем рождения… — И отключилась.

Вера

В голове боль и непонимание.

Откуда они узнали, что живу с Максимом? Какой долг, если он сказал, что ничего ему не надо, что он рад, что они «подарили» ему самое ценное — меня?! Ведь Максим говорил…

«Да мало ли что говорил!» — злорадно отозвался разум, и мне стало так плохо, что каждый вздох давался с трудом и болью.

Пока Максима не было, я ходила кругами по квартире, сжимая в руке телефон. Надо позвонить, скорее разобраться, убедиться, что это все ошибка. Ведь он о моей семье даже говорить не хочет, какое уж возмещение убытков? Да и знает, что нет у нас ничего…

Я нервничала и ужасно боялась. И боялась отнюдь не долга, что он хотел взыскать с моей семьи.

В конце концов, денег, которые он подарил мне, с лихвой хватит, чтобы возместить ему все убытки, но сам факт, что он подлое дельце провернул за моей спиной, причинял боль. Я же верила ему, как самой себе, а он…

Факт предательства убивал меня, жег разум каленым железом…

Я выпила успокоительного, но легче не стало.

Как выдержать предательство? При разговоре смогу ли сдержаться и не заплакать, сохранить гордость? Я хотела посмотреть ему в глаза, и боялась этого.

Когда послышался поворот ключа в замке, вздрогнула.

— Веруня! — раздался счастливый, громкий голос Максима. — Я дома!

Медля, не успела выйти к нему, как он перешел на шепот:

— Спишь что ли? А я ору тут! — сразу его движения стали тише. Затем раздался шелест. Опять цветы принес…

Больше отсиживаться в темной спальне я не могла. Встала и вышла навстречу.

— Вер! Ты заболела?! — опешил Максим. Рванул ко мне, попытался коснуться моего лба, но я отстранила.

— Ты решил взыскать с моей сестры ущерб? — произнесла глухим голос. Каждое слово давалось с трудом.

— Что?! — округлились глаза Максима, став как блюдца. — Какие? Зачем? Знать твою сестру не хочу. Умерла панночка — так умерла.

— Я звонила родственникам, они сказали, что маме от твоего юриста пришла бумага, в которой ты… — голос дрогнул.

Хмурый Максим замер и больше не пытался коснуться меня. В его глазах даже появилась ярость. Или обида? Или еще что-то? Я боялась думать, ведь знаю ли я его? Могу ли доверять?

— Значит, ты думаешь, что это я за твоей спиной проворачиваю, да? — выдавил он из себя, едва справляясь с негодованием.

— Не знаю. Поэтому и спрашиваю у тебя.

— Если я скажу «нет», я ни при чем, поверишь?

Я молчала, долго, с мукой подбирая слова. Мне очень хотелось ему верить, больше всего на свете. Очень-очень.

Борясь с мучительным выбором, кивнула.

— Значит, так, да? Ты не уверена во мне? — выдохнул подавленно Максим, и от тоски в его голосе мне стало больно физически.

— Верю…

— Сомневаюсь, — он пнул ногой сумку, что подвернулась по пути, и двинулся на меня. — Собирайся!

— Куда?!

— Узнаешь…

Уже скоро мы ехали по темной дороге к хрущевке, которая старше меня.

Миновали скрипучую старую дверь четвертого крайнего подъезда.

Идя за мной, Максим молчал. Он был выдержан, замкнут, закрыт. И его холод, отчужденность я ощущала спиной.

На поздний звонок за дверью проворчали:

— Сейчас полицию вызову!

— Это я, дядь Андрей, Вера, — произнесла я не своим голосом.

Щелкнула входная щеколда, и вот я и Максим стоим перед дядей Андреем, тетей Юлей и мамой, ошарашенными моим внезапным приездом.

— Ты посмотри, еще наглости хватило заявиться, — мама, как всегда, в своем репертуаре. Только сильно похудела, постарела. Даже посерела… Сильно сдала.

— Я, тот самый Максим Викторович Келер, который жаждет взыскать с вас некий долг, — заслонил меня спиной Максим от обвиняющих взглядов родни. Его четкий, уверенный голос чужеродно раздавался среди скромной квартиры родственников. Зато сразу из комнаты выглянули мой двоюродный брат и… Ленка, которая, увидев нас в прихожей, опешила.

— Лена, покажи ему! — обратилась мама к сестре.

— Мама, не вмешивайся. Я сама разберусь! — отозвалась Ленка из тени в коридоре.

— Замечательно. Не будем вмешивать других, — холодно улыбнулся Максим. — Итак, я хочу видеть бумагу.

— Она у вас есть! — истерично заявила сестра.

Я хорошо знала ее. Если повышает голос, краснеет, значит, врет. Отчаянно врет.

— Покажи мне! — потребовала я.

— Ленка, тебе нечего скрывать, покажи, — присоединился дядя Андрей к просьбе.

Сестра еще пыталась увильнуть, но мама двинулась в комнату со словами:

— Нам скрывать нечего!

Ленка рванула за ней…

Послышалась ругань, спор, а затем в коридор вернулась мама с листами, которые и сунула Максиму в руки.

— Смотрите.

Я перестала дышать…

— А ничего, что у меня главный юрист сменился? — поднял глаза Максим на Ленку. Та лишь дернула плечом. — И подпись не его! И не моя…

Ленка на глазах бледнела. Максим же, как гончая, почувствовавшая добычу, давил сильнее, приводя доказательства, что бумага… липовая.

У меня кружилась голова, дрожали ноги. Сердце грохотало в висках. Чтобы не упасть, я прислонилась к стене.

Этого и следовало ожидать: Ленка решила опять схитрить и выцыганить у мамы единственную ценность нашей семьи — квартиру. А я, дура, подумала на Максима! Испортила свое счастье недоверием…