- Не надо? – По-птичьи наклоняю голову. Зря она пришла.

Я едва могу дышать. Девушка испуганно моргает. Ее щеки красные от холода. А я не знаю,

как утихомирить пожар, как взять себя в руки. Я вдруг отчетливо понимаю, что мне стоит лишь

моргнуть, лишь щелкнуть пальцами, и я отомщу за Норин.

- Тебя не было, – вдруг бросает Джил, и я недоуменно прищуриваюсь.

- Что?

- Ты не пришла на похороны моего отца. Но ведь именно ты убила его.

Я замираю. Губы Джиллианны дрожат, глаза пылают, а я растерянно отшатываюсь, я была

уверена, что принуждение подействовало на всех. Но она помнит. Она все помнит.

- Ты должна была забыть. – Едва слышно отвечаю я и ощущаю колючую боль где-то в горле.

Я пытаюсь сглотнуть ком, но не выходит. – Должна была...

- Ты его убила. Я это видела!

- Мне очень...

- ...жаль?

Девушка трясется. Она закрывает ладонями лицо, а до меня вдруг доходит, что... что я не

имею права ее осуждать. Эта мысль жжет, она разрезает меня на куски, ведь я должна люто

ненавидеть этого человека, должна хотеть его смерти! Но Джил потеряла отца. Я его убила.

Неважно, каким он был: хорошим или плохим. Он был ее отцом.

- Ты... – Выпрямляюсь и гляжу в серые глаза Хью. – Ты должна забыть о том, что

случилось в церкви. Твой отец умер, потому что болел. Твоя мать знала об этом.

- Мой отец болел.

- Верно. Но он не хотел тебя расстраивать и поэтому молчал.

- Молчал.

- И ты забудешь... – Делаю шаг вперед. – Забудешь о том, что убила Норин Монфор.

Джил кивает, а я протяжно выдыхаю.

- Но каждый день ты будешь просыпаться и чувствовать вину. Каждый день. Ты так и не

узнаешь, откуда это ощущение. Но оно никуда не денется. Всегда будет с тобой.

Джиллианна продолжает смотреть на меня растерянным взглядом, и я морщусь. Мне так

больно видеть ее рядом и понимать, что именно она забрала жизнь Норин. Я гляжу на убийцу и

ничего не делаю. Я отпускаю его. Поступаю ли я верно?

- Иди, – я неуклюже убираю с лица волосы, – уходи, Джил. Пожалуйста.

Девушка послушно срывается с места, оставляя следы на белоснежном ковре, а я тру глаза и

осматриваюсь: наверно, я должна отомстить, но разве Ноа для этого дал мне шанс? Я

зажмуриваюсь и сжимаю в кулаки пальцы. Как много последствий.

- Я горжусь тобой.

Растерянно выпрямляюсь и вижу Норин.

Воздух разом выкатывается из легких. Я округляю глаза, смотрю на тетушку в сером толстом

свитере, смотрю на ее распущенные волосы и яркие, небесно-голубые глаза. И не знаю, что

делать, забываю, как разговаривать, как двигаться.

Я судорожно прикрываю рот пальцами и шепчу:

- Норин?

Голос срывается, выходит какой-то идиотский писк. Я порывисто горблюсь. А тетя в

следующее мгновение оказывается рядом и обнимается меня худыми руками.

- Не плачь.

- О, боже, это же ты. – Я прижимаюсь щекой к ее шее. – Это ты!

- Я должна была увидеть тебя.

- Норин, – мои руки трясутся, – ты пришла ко мне! Я так ждала.

- Я знаю.

Тетя отстраняется и вздергивает подбородок. От этого движения у меня все внутри в ту же

секунду переворачивается и вспыхивает. В этом вся Норин Монфор. Стоять ровно, а говорить

холодно. Пусть плечи стонут от груза ответственности, а голос дрожит.

- Как... – Норин запинается и бесстрастно пожимает плечами. – Как Мэри?

Я устало стираю с лица мокрые полосы.

- Ей плохо. Разве может быть иначе?

- Она впечатлительная.

- Неудачное определение для ситуации.

- Ты права. Мэри нужно время. Просто будь с ней рядом, хорошо? Она справится.

- Конечно. – Берусь за руку тетушки и киваю. – Я хотела сказать тебе...

- Не надо.

- Выслушай.

- Ари, я бы сделала это еще раз... – Взгляд Норин пронзает насквозь, как и та стрела, что

пронзила ее грудь. – Снова и снова. Я лишь рада, что ты цела.

- Это неправильно, – рычу я сквозь стиснутые зубы. – Вы с мамой... Вы так похожи.

Внезапно Норин смеется. Искренне. Я даже замираю, потому что не помню, чтобы я

слышала нечто подобное. Женщина прикрывает тонкими пальцами губы и кивает:

- Так и есть. Мэри всегда была немного другой. А мы с Реджиной любили правила.

- Ты уже видела маму?

- Да, – Норин прокатывается пальцами по моей щеке и кивает, – она следит за тобой.

- Правда?

- Каждую минуту.

Я хмыкаю и нервно улыбаюсь. Мне всегда казалось, что за мной кто-то наблюдает.

- Что ж, я не могу тут долго оставаться. Я хотела тебя увидеть настоящую, и я...

- ...увидела.

- Верно.

Норин Монфор улыбается, подставляет лицо зимнему солнцу, и затем вдруг снимает

толстый свитер. Я ошеломленно округляю глаза, ведь на улице холодно, но потом до меня

доходит, что передо мной неживой человек. С этим тяжело смириться.

- Что ты делаешь?

- Снимаю свитер.

- Это я вижу.

- Тогда зачем спрашиваешь?

Женщина поводит худощавыми плечами, поправляет волосы. Она глядит на меня, и, как мне

кажется, становится гораздо моложе. Ей так идет улыбка. Она очень красивая.

- Я буду наблюдать за вами, – обещает Норин и сжимает мою руку.

- А я буду скучать.

- Моя дорогая, – тетушка вновь прижимает меня к себе, – я тоже. Тоже буду скучать.

Она отстраняется, машет мне рукой и начинает двигаться в сторону безликих могил. Я

наблюдаю за тем, как солнце блестит на ее бледной коже, как улыбка озаряет лицо. Она отходит

все дальше и дальше, исцелившаяся, освобожденная, а потом исчезает.

Я стираю слезы тыльной стороной ладони и отворачиваюсь.

Я думаю, мои близкие научили меня, что очень важно любить. Защищать. Бороться. Мы

должны сражаться за свою жизнь до последней секунды, мы должны знать, что, когда наступит

тот самый заключительный момент, мы не будем сожалеть; да, разумеется, люди не могут не

совершать ошибок, не могут, не причинять друг другу боль. Все это спутники нашей странной

жизни, в которой часто прощают то, что прощать нельзя, и помнят то, что можно забыть. Но

важно возвращаться к тому, что делает тебя лучше. Находить свет. Свет необязательно

сосредоточен в тебе. В момент, когда все плохо, когда ты растерян, внутри нет ничего кроме

темноты. И тогда ты должен обратиться к близким. У меня есть близкие. И я сделаю все, чтобы

они всегда были рядом со мной.

Неважно, чего мне это будет стоить.

КОНЕЦ

БОНУС. РОЖДЕСТВО.

Как проходит Рождество ведьм?

Ночью они идут в лес. Находят там огромную ель с пышными ветками.

Молоденькая, ведьма с рыжими волосами, которая, собственно - я, взмахивает рукой и

выдергивает дерево с корнями из заснеженной земли. А старшая ведьма, Мэри-Линетт, с

невозмутимым лицом поднимает его, закидывает на спину, как пушинку, и улыбается.

Мы решаем поставить елку возле камина. У нас совсем немного игрушек, надо будет

съездить в магазин и купить еще парочку гирлянд. А еще сверкающего оленя. И Санту.

Собственно, остановить меня сложно, поэтому Мэри не пускает меня в магазин.

- У нас все есть, – говорит она, наблюдая за тем, как Джейсон украшает елку шарами с

серебряной окантовкой, – тебе просто хочется потратить деньги, дорогая.

- Мне просто хочется украсить дом.

- Как у ваших соседей. Они выставили гномов во двор. – Мужчина хмыкает. – Бьюсь об

заклад, эти гномы выглядят хуже фурий Люцифера.

- И причем здесь гномы? Может, это эльфы?

Я сплетаю на груди руки и недовольно свожу брови. Они вечно переводят тему, едва я

пытаюсь поговорить серьезно. У нас единственный дом на всей улице, у которого пусто во

дворе, а крыша не переливается разноцветными огоньками. Разве это правильно? Злые ведьмы,