из-под опушенных ресниц. Он уже отвернулся, он глядит на свои сплетенные пальцы и мнет их,

словно волнуется. – Та девушка, о которой мы говорили внизу, Ари...

- Т-твоя подруг-га.

- Да, она спасла мне жизнь, - уголки его губ дрогают, парень улыбается, а внутри тут же

внутренности превращаются в кровавое месиво, взвывают, лопаются. Он смеется. И он ужасно

страдает. Сильнее стискивает пальцы, сильнее растягивает губы. – Она в беде, но я в этом

виноват, к огромному сожалению. Собственно, мы, наверно, ролями поменялись. Я раньше был

жертвой, ну, знаешь, все эти весельчаки в фильмах..., - он смотрит на меня, но я не отвечаю.

Впрочем, и не нужно. – Ариадна спасала нас с братом, мы вроде бы как ей и помогали, но, по

сути, лишь крутились рядом. Поддерживали. Теперь я должен ей помочь.

- П-помог-ги. – Отрезаю я. – Давай. С-сам.

- Черт возьми, Дельфия, если бы я мог сам, сидел бы я здесь?

- История гр-рустная и...

- Я не за жалостью пришел.

- Тогд-да зачем?

- Возможно..., знаешь, ничего ведь просто так не происходит, верно? Твой дар также тебе

достался не случайно. Ты должна помогать. Вот и все.

Я гневно свожу брови и поднимаюсь с кровати. Смотрю на парня.

- Вот и в-в-все, – эхом повторяю я и наполняюсь ядовитой желчью, – уходи.

- Хотя бы попытайся, пожалуйста, ведь...

- Не хоч-чу.

- Попробуй, - он вскакивает с крови и взмахивает руками, - тебе ведь несложно, ты с этим

каждый день сталкиваешься! Что стоит, Дельфия, что тебе стоит...

- Это больно! – Взрываюсь я и испепеляю парня ненавистным взглядом, - все в-ваши

проблемы вал-лятся на м-мои плечи. И почему? Потому ч-что я д-должна? Пот-тому ч-что вы

приход-дите и строите г-глазки? Идите к черт-ту.

- Дельфия, я не имею права, но...

- Не имеешь.

- Всем больно, – горячо заявляет парень, разведя в стороны руки, – все страдают.

- Нет.

- Думаешь, я не знаю, что такое боль? Ты думаешь, я не...

- Вы говор-рите, что вы понимает-те. Но что вы мож-жете понимать? Я тоже думала, что

разб-бираюсь в любви, п-пока не полюбила, не п-пропустила через себя сотни чувств и эмоц-

ций, и б-боль могла описат-ть, могла н-найти слова, пока не ощут-тила ее в полной мере и не

понял-ла, что слов д-для ее описания не с-существует. – Выдыхаю, резко плечи опускаю, пытаясь

выкинуть из головы ощущения этого парня, потушить костер, и устало прикрываю глаза. Столько

лет живу с чужими эмоциями, но до сих пор не научилась себя контролировать. Наверно, это

невозможно. Людские чувства, как болезнь, вирус, который передается по воздуху мгновенно. –

Ты н-ничего не знаеш-шь о боли. – Вновь только уже тише проговариваю я и нерешительно

гляжу на парня.

Он стискивает зубы, прожигает меня холодным взглядом, способным разрезать лихо и

молниеносно на тысячи кусков, а затем кивает.

- Хорошо. – Ни намека на прежнего весельчака, что пересек порог. – Как скажешь.

Парень уходит, задевая меня плечом. Рвется к выходу, однако застывает у двери.

- Знаешь, не мне нужна жалость. А тебе.

Слышу, как сипло он выдыхает, а потом вижу его удаляющуюся спину в отражении.

Я порывисто сплетаю на талии руки и упрямо вздергиваю подбородок.

Мне не нужна ничья жалость. И сострадание. Я привыкла быть одна, ведь так легче. Так

проще. Боль причиняют, она не возникает из воздуха. И причиняют ее другие люди. Я ненавижу

людей, потому что они не понимают..., не понимают, как много могут сделать, и как мало

делают. Они могут нарисовать тебе крылья за спиной. Но вместо этого толкают с обрыва, даже

не обеспечив парашютом. Они все требуют и требуют, и им все мало; как бы часто я не спасала

их жизни, как бы искренне не пыталась залечить их раны, они все равно повторяют свои

ошибки. Все равно уничтожают друг друга.

Я чувствую, как щеки у меня пылают и, прикрыв ладонями лицо, горблюсь.

Почему я стала такой.

Покачиваю головой и хрипло выдыхаю, понятия не имея, откуда во мне столько этой

колючей, горячей злости. Хотя, нет. Я знаю. Я понимаю, в какой момент изменилась. Но я

ничего не могу с этим поделать. Я всегда буду смотреть на людей и видеть неблагодарных

монстров, так легко распоряжающихся не только своей, но и чужой жизнью.

Даже я стала чудовищем. Холодной и черствой. Превратилась в того, кого осуждаю.

Капли дождя бьют по окну. Раз, два, три, четыре, пять.

Я люблю воду, а она не любит людей. Душит их. Наверно, чувствует, что принимает в

объятия темноту, похлеще той, что томится на дне.

Прикрываю глаза, стискиваю зубы и вдруг думаю, что больше людей, окружающих меня,

ненавижу лишь саму себя. Свою слабость, неспособность быть выше и сильнее. Мне хотелось

бы стать свободной от боли, сковывающей мое тело, но, возможно, освободиться я смогу лишь

тогда, когда приму ее всецело, как часть меня, альтер-эго. Возможно, выход по дороге к краю

пропасти, возможно, я должна пропустить эмоции через себя, смириться с тем, что они всегда

будут разрывать мое тело. Возможно, тогда я скину оковы?

Шесть, семь, восемь.

Внезапно я понимаю. Раньше я понимала людей. Сейчас понимаю себя.

Решительно опускаю руки, разворачиваюсь и убегаю из комнаты. Несусь по узкому

коридору, тарабаню босыми ногами по лестнице. Ветер откидывает назад высохшие кудри и

врезается в лицо. Но он не останавливает меня. И буря за окном меня не останавливает.

Я подбегаю к гостям в тот момент, когда сгорбленная женщина тянет на себя дверь.

- С-с-стойте! – Восклицаю я, взмахнув рукой. Незнакомцы оборачиваются, как и моя мама.

Они застывают в недоумении, а я, сглотнув ком в горле, шепчу, – я с вами.

Мы едем в машине уже больше трех часов, я сижу сзади и молчу, упрямо изучая все, что

попадается взору. Лишь бы не искать логики в поступках и не пытаться понять себя и свои

мотивы. Наверно, выглядит это странно: я в компании двух незнакомцев, надеюсь в себя

привести очередную незнакомку, с одним лишь отличием – она живет в Астерии.

Я о таком городке и не слышала.

Я насчитала несколько сотен проезжающих машин, затем переключилась на деревья, но они

пролетают слишком быстро, глаза устают. Тогда я сглатываю и принимаюсь пылко изучать

собственные ладони, будто бы вижу я их впервые. Мне жарко. Я потеряна. Где я и что

происходит, почему я не дома. Я хочу погрузиться под воду.

Как злобен в бурю океан. Но рыбы в глубине живут в недвижных водах, как во сне.

- Слушай, давай начнем все заново, – неожиданно протягивает с переднего сидения

надоедливый парень и оборачивается, но я глаз не поднимаю, не хочу. – Я – Хэрри.

А я – нет. Продолжаю хранить молчание, разглядывая грязь под ногтями. Но парня я ничуть

не смущаю, он придвигается ближе и улыбается. Господи, когда он уже прекратит.

- Что? – Рявкаю я.

- Я – Хэрри.

- Я ус-с-слышала.

- А ты должна сказать...

- Т-ты и так з-знаешь мое имя.

- Все равно скажи. Или нет? – Сверкаю глазами, и он отодвигается, приподняв руки в

сдающемся жесте. – Ну, ладно. Ты не разговорчивая, я понял.

Класс. Я отворачиваюсь к окну. Женщина вроде бы ведет аккуратно, а мы все равно

рассекаем воздух острой стрелой. Она торопится; видимо, эта Ари много для нее значит.

- На самом деле, я хороший парень, – неожиданно отрезает Хэйдан, или как там его, и я

даже не сдерживаюсь и громко выдыхаю, встряхнув головой.

- Ну и ч-что?

- И то, что тебе можно общаться со мной, Дельфия. Я не укушу! – Он смотрит через плечо на

то, как я равнодушно морщу лоб, и усмехается опять. Снова. Чертов шутник. Все ему весело и