Представители старых консервативных тред-юнионов возразили, ссылаясь на то, что конгрессы в Цюрихе и в Чикаго созываются не английскими тред-юнионами; что рабочие континента плохо организованы, слабы и беспомощны по сравнению с английскими рабочими; что англичанам не следует принимать на себя ответственность за всякие нелепые теории (wild theories) континентального социализма и т. п. и т. п. Лишь после всего этого было зачитано приглашение нашего цюрихского комитета.
В конце концов приглашение цюрихского комитета было отвергнуто 189 голосами против 97 и принято предложение созвать «немедленно» международный конгресс для обсуждения и принятия согласованного решения о законодательном установлении в международном масштабе восьмичасового рабочего дня.
Обе эти резолюции являются оскорблением, брошенным организованному социалистическому пролетариату всего европейского континента. Будем надеяться, что более передовые элементы английского пролетариата, которые по чувству уже социалисты, но пока еще испытывают страх перед этим словом и позволяют увлечь себя старым консерваторам, что эти более развитые и более решительные элементы сумеют на следующем конгрессе исправить допущенную ошибку.
Тем временем представляется необходимым, чтобы континентальные рабочие защитили свое достоинство от оскорблений, содержащихся в приведенных резолюциях. Я сообщил нашим друзьям во Францию и Германию о событиях в Глазго в надежде, что они придут к соглашению относительно той линии поведения, которой следует придерживаться; так как французские товарищи через несколько дней соберутся на свой съезд в Марселе[334], то они смогут там дать первый отпор тред-юнионам.
Как бывший секретарь для Испании Генерального Совета славного Интернационала я считаю своим долгом сообщить испанскому Национальному совету о событии, которое касается испанских товарищей не менее, чем товарищей в других странах.
Привет и социальная революция!
Написано 16 сентября 1892 г.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.
Печатается по черновой рукописи
Перевод с испанского
ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ В АМЕРИКЕ[335]
Античный мир жил под властью рока, heimarmene, неотвратимой, таинственной судьбы. Так называли греки и римляне ту непостижимую всемогущую силу, которая сводила на нет волю и стремление человека и приводила всякое его действие к совершенно иным результатам, чем он ожидал, ту непреодолимую силу, которую с тех пор называли провидением, предопределением и т. д. Эта таинственная сила постепенно приняла более постижимую форму, и этим мы обязаны господству буржуазии и капитала, первому классовому господству, которое стремилось уяснить себе причины и условия своего собственного бытия и тем самым открыло дверь к познанию неотвратимости своей собственной предстоящей гибели. Судьба, провидение, как мы теперь знаем, это экономические условия производства и обмена, объединяемые в наше время понятием мировой рынок.
Значение президентских выборов в Америке в том и состоит, что они для мирового рынка являются событием первостепенной важности.
Четыре года тому назад, в Бостоне на английском языке, а в Штутгарте — на немецком, была напечатана моя статья о протекционизме и свободе торговли [Фр. Энгельс. «Протекционизм и свобода торговли», «Neue Zeit», июль, 1888[336].]. Я указывал там, что промышленная монополия Англии несовместима с экономическим развитием прочих цивилизованных стран; что введенная в Америке после Гражданской войны протекционистская система свидетельствует о стремлении американцев стряхнуть с себя иго этой монополии; что благодаря огромным природным ресурсам, а также умственной и нравственной способности американской расы эта цель теперь уже достигнута, и в Америке не меньше, чем в Германии, протекционизм стал оковами для промышленности. Затем я говорил: если Америка введет свободу торговли, то через десять лет она побьет Англию на мировом рынке.
Итак, президентские выборы 8 ноября 1892 г. открыли путь к свободе торговли. Протекционизм в той форме, которую придал ему Мак-Кинли, превратился в невыносимые оковы; бессмысленное взвинчивание цен на всякое ввозимое сырье и продовольствие, оказывающее обратное влияние и на цены многих местных товаров, закрыло для американской промышленности большую часть мирового рынка, между тем как внутренний рынок уже страдал от избытка изделий американской промышленности. И в самом деле, протекционистская система служила последние годы лишь средством разорения мелких производителей под давлением крупных, объединившихся в картели и тресты, и предоставляла этим последним, то есть организованной монополии, распоряжаться рынком и тем самым — эксплуатировать потребляющую часть нации. Этот перманентный внутренний промышленный кризис, порожденный протекционистской системой, Америка может преодолеть, лишь открыв себе двери на мировой рынок, а для этого она должна освободиться от протекционизма, по крайней мере в его нынешней бессмысленной форме. То, что она решила это сделать, показывает тот полный поворот в общественном мнении, который обнаружился на выборах. Как только Америка утвердится на мировом рынке, она — как и Англия и при посредстве Англии — неудержимо пойдет дальше по пути свободной торговли.
И тогда мы будем свидетелями еще небывалой промышленной борьбы. На всех рынках изделия английской промышленности, в особенности текстильной и металлургической, будут вынуждены вступить в борьбу с изделиями американской промышленности и в конце концов потерпят поражение. Уже сейчас американские хлопчатобумажные и льняные ткани вытесняют английские ткани. Хотите знать, каким чудом рабочие хлопчатобумажных фабрик Ланкашира за какой-нибудь год из ярых противников законодательного установления восьмичасового рабочего дня сделались его горячими сторонниками? Откройте «Neue Zeit» № 2, за октябрь этого года, стр. 56, и там вы увидите, что американские хлопчатобумажные и льняные ткани шаг за шагом вытесняют английские с китайского рынка, что английский импорт после 1881 г. уже никогда больше не достигал уровня американского, а в 1891 г. составил всего лишь около одной трети последнего[337]. А Китай, наряду с Индией, является главным рынком сбыта этих тканей.
Это — лишнее доказательство того, как с наступлением нового века меняются все условия. Перенесите центр тяжести текстильной и металлургической промышленности из Англии в Америку, — и Англия либо превратится во вторую Голландию, в страну, где буржуазия живет остатками былого величия, а пролетариат хиреет, либо же она реорганизуется на социалистических началах. Первое немыслимо, ибо этого не допустит английский пролетариат, для этого он уже слишком многочислен и слишком развит. Остается, следовательно, лишь второй исход. Падение протекционистской системы в Америке означает в конечном счете победу социализма в Англии.
А Германия? Будет ли Германия, завоевавшая себе еще в 1878 г. положение на мировом рынке, которое она теперь, вследствие своей безрассудной протекционистской политики, постепенно теряет, будет ли Германия настаивать на том, чтобы путем обложения пошлинами сырья и продовольствия по-прежнему упорно закрывать самой себе доступ на мировой рынок, да еще перед лицом американской конкуренции, которая будет куда ощутимее английской? Хватит ли у немецкой буржуазии здравого смысла и мужества, чтобы последовать примеру Америки, или же она будет все так же пассивно выжидать, пока ставшая мощной американская промышленность не раздавит протекционистский картель юнкера и крупного фабриканта[338]? И поймут ли, наконец, правительство и буржуазия, как удивительно нелепо именно в данный момент отягощать экономические силы Германии новым непомерным военным бременем, когда дело идет к тому, чтобы вступить в промышленное соревнование с самой молодой и самой сильной в мире нацией, которая за несколько лет без особых усилий уплатила свои колоссальные военные долги и правительство которой не знает, куда девать поступления от налогов?
