— Да ты не серчай, ты не серчай! — добродушно засмеялся Стоян. — Так-то оно так, но может есть кое-что и другое.

— Другое? — поднял голову профессор. Грязный пот струился по его измученному лицу, и бородка его приобрела рыжеватый оттенок.

— Тут природа, Манол. Разве знаешь, в чём тут загвоздка? Ты, конечно, человек учёный и своё дело понимаешь, но может здесь что-то не так, что-то навы­верт, какая-то, как говорится, чертовщина. Может, над жилой какой-то там слой есть, и твой аппарат местами его пробивает, а местами пробить не может, ну, а ты досадуешь и сердишься…

— Стой, стой! — вскочил на ноги профессор. — Что ты сказал? Может быть, какой-то слой? Как же мне это в голову не пришло?.. Как об этом никто не по­думал? Вот так-то оно и получается, когда отрываешь­ся… Забирай скорее аппарат, Стоян, не забудь и ящи­чек… и прямо в лабораторию… Там вопрос и разре­шится. Да, да, может быть какой-то слой… Об этом я не подумал.

Стоян занялся аппаратом, а профессор чуть не бе­гом направился к станции.

— Ишь, как припустил! — укоризненно покачал головою старый дядька. — Да постой, человек божий!

— Некогда нам, Стоян. Недолго нам с тобой оста­лось по земле ползать и небо коптить. Надо спешить с работой. А это дело я не продумал. Мне и в голову не пришло…

— Да подожди же, подожди! — заставил Стоян его остановиться. — Вот, что я нашёл внизу у речуш­ки. — Он раскрыл ладонь и протянул профессору круп­ный блестящий кусок руды, состоявший из десятков мелких квадратных кристалликов с металлическим блеском, которые искрились на солнце, как драгоценная диадема.

— Свинцовый блеск! Га-ле-нит! — вне себя от ра­дости воскликнул профессор. — Где ты его нашёл?

Стоян начал объяснять, а профессор опёрся на его плечо и, как усталый ребёнок, прильнул к нему головой. На его глазах показались слезы. Потом встрепенулся, повертел в руке кусок руды и произнес уверенно и твёрдо:

— Теперь я знаю, что им сказать! — Он поднял руку с рудой и побежал к станции. — Есть, что ребятам сказать…

Было нечто трогательное и милое в этом немного ссутулившемся старом человеке, который с развевающи­мися седыми волосами и радостными слезами на гла­зах спешил по цветущему лугу в свой рабочий каби­нет. Присев на осыпи и окутавшись дымом от своей трубки, дед Стоян проводил его ласковым взглядом.

Старший геолог вытянул свое тощее тело в тени сосен, на краю поляны, где расположились палатки его группы и, уставившись в маленькую красную запис­ную книжку, громко вычислял:

— Одну треть содержания этого куска руды соста­вляет сфалерит. Две трети — пустая порода. Следова­тельно, в кубическом метре залежи, если у неё везде такое содержание, будет треть кубического метра сфа­лерита и две трети кубического метра пустой породы.

Под соседней скалой растянулся животом на траве Медведь. Возле него стояла полулитровка водки. Его длинные обвислые усы беспокойно шевелились по тра­ве каждый раз, когда он тяжело фыркал. Он сопел как свинья в луже, тревожно ёрзал, старался поудобнее улечься и бесконечно повторял в разных вариантах всё одну и ту же мысль:

— Несправедливость! Из-за того, что я дружил с Хромоногим, пристают теперь ко мне. Ну, дружил, да ведь никого я не убил, а он что дурного сделал? Скитался по объектам, пыхтел, всюду нос совал. Что же тут такого? Человеческие слабости. Не преступле­ние! Ох, сердитый старик, злой. И всё из-за тебя… Так мне и надо, так мне и надо за то, что я слишком добрый.

При каждой из этих ядовитых тирад Медведь по­дымал бутылку, на дне которой ещё переливался оста­ток водки, отпивал глоток, вытирал висячие усы и про­тягивал бутылку старшему геологу.

— Пей! Гони тоску! Тяжело жить с бестолковыми людьми!

Старший геолог машинально брал бутылку, не от­рывая головы от записной книжки и, прежде чем хлеб­нуть, всё ещё бормотал.

— Удельный вес сфалерита — три с половиной, до четырех, и можно сказать, что будет около… около одной трети, или… одна тонна и 16 сфалерита, а цин­ка в сфалерите будет одна треть, умноженная на три с половиной, на шестнадцать…

Он поднял бутылку. В горле у него заклокотало. Он любил пополоскать горло водкой. Потом водка про­шла сквозь горло, и ни один мускул не дрогнул на его лице, будто он ничего и не глотнул. И продолжал бор­мотать:

— Что ты говоришь, где нашёл этот кусок? — обернулся он к Медведю, но не дождался ответа. Да тот и не думал ему отвечать. — Сегодня же отведи меня на это место! Я живо закончу совещание с без­мозглым стариком и пойду с тобой. Проба удивитель­но чистая. Двадцать восемь процентов цинка, братец. Если бы можно, я бы и сейчас пошёл. Скажи, где ты взял этот кусок? — снова настаивал он и повернулся к Медведю. Тот запнулся, у него пересохло в горле.

— Ка-ак где? Да я… нигде… я… нашёл его… да, нашёл, голубчик, в горах. Да, да, в горах нашёл. А там все такие камни, знаешь… да, такие камни.

— Да ты сам нашёл этот кусок, или кто-нибудь другой его дал тебе? — Геолог опёрся на локоть и ис­подлобья посмотрел поверх очков на Медведя.

Тот повернулся на другой бок, схватился за бутыл­ку, в которой уже ничего не оставалось, положил её на место, и бухнулся спиной в траву.

— Хочешь, верь, не хочешь, ступай к чёрту, — на­хмурился он, — я тебе говорю, как человеку, а ты… Ну, и ступай, ковыряйся в старых ямах.

— Да ты что это? — в свою очередь рассердился геолог и, сняв очки, с интересом уставился в Медве­дя. — Откуда тебе приходят в голову такие вещи? Тебе, простому чабану! В старых ямах мы не будем рыться!

— Горы богаты! Там вон! — неопределённо махнул рукой Медведь в сторону, противоположную Орли­ному Гнезду.

Старший геолог даже больше и не взглянул на не­го. Он вперился в данные, занесённые в записную книж­ку. Критическим взором разглядел кусок руды, прине­сённой Медведем, лёг на спину, нахмурился, поглядел вдаль и потонул в размышлениях. Какое-то сомнение проникло к нему в душу. Но это было только на мгно­вение. Выпитая водка навевала химерические видения. Подавленная жажда найти богатые залежи, скрытое в душе стремление пуститься в исследования, подоб­ные тем, какие здесь производят другие, огорчение из-за возложенной ему задачи изучать старые рудничные работы — всё это сейчас казалось ему ещё трагичнее, чем прежде. При виде куска руды, найденного чабаном, в душе старшего геолога сгущался мрак.

В этот миг так отчаянно квакнула лягушка где-то поблизости в кустах, что даже и старший геолог, как ни унёсся в свои мысли, опомнился и огляделся сонными глазами. Но в тот же самый миг в воздухе разнёсся шум приближающегося самолёта, отвлёкший его внимание, так что он забыл странное лягушечье кваканье.

Идут! — просопел он и ещё более небрежно, чем прежде, улёгся в траве, — не стану их встречать!

Кваканье лягушки повторилось. Медведь, сидевший за спиной геолога, осторожно поднялся, осмотрел ку­сты. За толстым стволом сосны показалась синяя без­рукавка Хромоногого. Медведь увидел его и сделал ему рукой знак спрятаться. Затем заткнул за кушак бутылку из-под водки, перекинул через плечо свою ко­жаную пастушью сумку, пожал руку геологу и произнёс громко:

— Ухожу. Двину в Злидол через Шумнатый холм. Будь здоров, начальство, как-нибудь опять зайду.

Геолог не ответил. Его затуманенный взгляд был устремлён в даль неба, откуда приближался, блестя в лучах солнца, Летящий шар.

Если бы старший геолог был более предусмотрите­лен или наблюдателен, он мог бы заметить, как Мед­ведь и Хромоногий объединились, не особенно стараясь спрятаться и вместе исчезли в лесной чаще.

Вертолёт спустился так низко, что посбивал ма­кушки величественных елей, сделал круг над поляной и медленно сел на землю.