Старуха как-то виновато сжалась, опустила глаза, переложила мешок из одной руки в другую.

— Как знать? Как знать? — пробормотала она. — Я ничего не знаю. Только он один, мой дедушка Радан, всё знает.

— Кто это Радан? — спросил Павлик. Старуха не ответила. Она нагнулась к цветам и как в полузабытье зашептала:

— Нет, звёзды так не светят. Это души людей… Это люди… люди …

Затем она быстро выпрямилась, осмотрелась и ус­тавилась в небо.

Восток пламенел и казалось, что за тёмными очер­таниями горных вершин зияют ворота преисподней, в которой клокочет расплавленное золото. Каждое мгно­вение рождало новую сказку; каждый оттенок, каждый луч света создавали новую феерию, новое волшебство.

Сумасшедшая старуха впала в экстаз. В её глазах отражалось сияние неба.

— Молчите… тсс, тише! — прошептала она, об­ращаясь к мальчикам. — Зарождается новый день!..

В этот момент на поляне, со стороны скал, среди которых исчезли Хромоногий и Медведь, послышалось громкое кваканье лягушки. От этого звука знахарка, которая была явно не в своём уме, и у которой лишь иногда наступали проблески сознания, вздрогнула как ужаленная. Она испуганно обернулась, забилась в ку­сты и движением руки предложила мальчикам присесть рядом. Думая, что это новая прихоть её больного во­ображения, Павлик и Сашок не послушались её. Тогда она подползла к ним по траве и боязливо зашептала:

— Разве вы не слышали? Это идёт он. Провалить­ся мне на месте, если это не его голос. Берегитесь, он злой, это сам дьявол.

Она говорила убеждённо, полным тревоги голосом, а кваканье раздавалось всё ближе и ближе; мальчики подчинились и опустились на землю рядом со стару­хой.

К своему величайшему изумлению, сквозь ветви можжевельника они увидели приближавшегося к ним Хромоногого. Он остановился, сложил ладони рупором и нетерпеливо заквакал по-лягушечьи. Затем прислу­шался, подождал и пошёл дальше.

— Нет медвежатника, — тихо заметила сумасшед­шая. — А я его видала, — и её снова стал душить смех. Однако скоро она опомнилась и хотела припод­няться посмотреть, куда пошёл Хромоногий, но на этот раз мальчики сделали ей знак, чтобы она не шевели­лась и не показывалась.

— Откуда ты его знаешь и кто это такой? — спро­сил её Павлик, как только прошёл Хромоногий.

— Да его все знают. Это сын самого дьявола, — старуха перекрестилась и плюнула. — Он даёт мужчи­нам такое зелье, что они начинают скакать, как коз­лы… Дедушка в дом его к себе не пускает… Но те­перь он лежит больной. Хотите, я вас к нему проведу? Он мне сказал, что если встречу добрых людей, чтобы я привела их к нему.

— А где он живёт? Где вы живёте? — спросил Сашок.

— А вы не знаете? На Чёрной скале! — с детским простодушием ответила она, но тотчас же начала за­ламывать руки и произнесла беспомощно и робко:

— Он его убьёт… Бо-о-же, какая же я… Он его убьёт.

Она потерла себе лоб.

— Кто убьёт? Кого убьёт?

— Хромоногий убьёт деда… Прости меня… Прости меня… — вдруг заплакала она. — Прости ме­ня… — и бросилась со всех ног за Хромоногим.

Павлик и Сашок переглянулись.

— Стой, не торопись! — повелительно крикнул ей Павлик, и она послушно остановилась. — Скажи, каким путем нам скорее пройти к твоему деду, и мы ему поможем. Ведь он, не правда ли, живет на Чёрной скале?

— Да ведь это тот, тот самый, не так ли? — торопливо зашептал ему на ухо Белобрысик. — Знакомый дедушки Чуда?

— Он самый! — утвердительно кивнул головой Павлик. — Скажи, — обратился он снова к старухе, — как нам туда пройти, не теряя времени?

Её костлявая рука указала на козью тропу, уходящую вправо и затем круто поднимающуюся в гору.

Позабыв об усталости, Павлик и Белобрысик наперегонки бросились по тропинке.

Сумасшедшая осталась на месте, провожая их взглядом до самых скал, где они начали взбираться по крутизне.

Безумный ли или здравый разум теперь руководил ею, сказать было невозможно, но вся дрожа, как высохшая ветка, колеблемая утренним ветром, она в волнении повторяла всё одно и то же:

— Нелегко тебе придется, Тусун, ох, нелегко!

Развернувшаяся перед мальчиками панорама воз­наградила их за тяжёлый подъём. Вдали, в сиянии солнечного утра, тянулась гряда Рильских гор. От сверкающих белоснежных её вершин спускались к до­лине ущелья, возвышенности, обрывы, глубокие овраги. К северу, над Юндолой, горделиво блестел Алабак. К западу, над вскормившими поэтический дух Вапцарова Банскими горами, наподобие памятника подни­мался Вихрен. Ближе, в Бачковской долине, теряясь в зелени богатой растительности, вилась серебристая лента Чепеларской реки, а за их спиной оставалась до­лина реки Арды.

В рамках этого величественного пейзажа, вправо от той вершины, на которой они сейчас находились, Орлиное Гнездо представлялось огромной пирамидой нагромождённых друг на друга каменных глыб.

— Неужели ты хочешь, чтобы мы взобрались ту­да? — спросил Сашок, показывая на Орлиное Гнездо.

— Да, мы туда поднимемся! — твёрдо ответил Павлик.

— Но туда только одни орлы залетают!

— Орлы? Ну, что же, будем и мы орлами, ворона ты этакая!

Отсюда им было видно, как вдоль течения горной речки белеет дорога, по которой пошёл Хромоногий.

Они стали быстро спускаться, чтобы раньше его выйти на ту же дорогу, но за поворотом неожиданно показалась его фигура и, чтобы остаться незамечен­ными, им пришлось остановиться и пропустить его вперёд.

Хромоногий петлял по дороге как пьяный. Он, ви­димо, устал от ночных скитаний и, уверенный, что ни­кто за ним не наблюдает, шёл спокойно, не стараясь скрыть своей хромоты. Его тёмнокрасная феска, обви­тая ржаво-коричневой шёлковой чалмой, была сдвину­та на бычачью шею. Под расстёгнутой, расшитой чёр­ными шнурами турецкой безрукавкой виднелась воло­сатая грудь. За чёрный кушак, стягивающий его тол­стый живот, был засунут большой нож. От неровного быстрого хода его синие шальвары мотались из сто­роны в сторону.

Павлик и Белобрысик бесшумно спустились на до­рогу и пошли за ним. Через некоторое время Хромо­ногий остановился перед высокими железными ворота­ми, к которым привела его дорога. Прежде, чем войти, Хромоногий внимательно осмотрелся кругом, поправил на голове феску с чалмой, утёр рукой потное лицо и только тогда взялся за тяжёлую ручку. Железные во­рота с визгом отворились. Не закрывая их за собой, Хромоногий вошёл внутрь. Мальчики сразу встали по обе стороны ворот и заглянули во двор. Он весь зарос бурьяном, посреди него зеленел заброшенный водоём с отбитыми каменными краями. Из отверстия на дне водоёма била струя прозрачной ключевой воды.

От железных узорчатых ворот шла покрытая ка­менными плитами, заросшая пыреем дорожка. Она ве­ла к основанию огромной тёмной скалы, которая, как срезанная, поднималась, образуя широкую и высокую отвесную стену, площадью в несколько сот квадратных метров. Скала эта была цвета старой меди, покрытой зелёными пятнами окиси, и резко отличалась от окру­жавших её светло-жёлтых скал.

На самом верху этой странной Чёрной скалы бе­лела большая массивная постройка. Она немного об­лезла от постоянного действия ветров, но всё ещё была стройной, внушительной и строгой, как крепость. Фун­дамент её был сложен из больших красных камней. На нём возвышался первый этаж с украшенными искусной резьбой тёмными балюстрадами и окнами из просмо­лённого дерева, в том старо-болгарском стиле, который как своим, так и чужеземцам говорит о богатой, та­лантливой душе болгарского народа. Как во многих горных селениях, дом был крыт широкими шиферными плитами, между которыми местами зеленела трава…

Хромоногий перешёл крадучись через двор и, дой­дя до подошвы Чёрной скалы, остановился в нереши­тельности. Он что-то обдумывал, но, по-видимому, вы­бора у него не было. Раскачиваясь из-за больной ноги, он стал подниматься по ступенькам.