*Был раньше такой пережиток

социалистического наследия:

учебно-производственный комбинат

на котором старшеклассники

овладевали начальной ступенью

какой-либо профессии.

Я покрутила отпитую чашку с «настоящим английским» чаем:

— Вы ж знаете, я потом нагоню. Но сейчас — прямо вилы.

— Так ты хочешь…

— Хочу заплатить кому-то одному, чтоб мне сессию дозакрыли.

— Ну ты прямо, Оля, совсем не дипломатичная, — засмеялась Антонина Михална.

— Ага. Пятьсот тыщ у меня в заначке есть. Если захотят больше — придётся мне, наверное, распрощаться с этим проектом.

— М-гм… — Антонина явно что-то замыслила. — Ладно. Иди, завтра или я тебе позвоню — или Иосифовна. Поняла?

— Ага.

— Ну всё, топай давай. Мне ещё вон, целую кучу журналов заполнять надо…

УНИВЕР

Амалия Иосифовна позвонила в тот же день. Очень конспиративным голосом сообщила, что будет ждать меня завтра в час на кафедре. Ладно, главное — не ржать.

12 января 1996

В универ я поехала со смешанным чувством «получится — хорошо, не получится — и пофиг!»

Амалия Иосифовна с видом Штирлица кивнула мне на пустой кабинет и закрылась на ключ изнутри.

— Давай.

Я достала деньги.

— Нет, четыреста хватит, — строго остановила меня Иосифовна. — Ещё чего удумали, за такие деньжищи автографы продавать! Тем более, я сказала, что по моему предмету у тебя автомат.

— А вы знаете, что в университете завёлся замечательный преподаватель со строго дифференцированной шкалой оценок? Продаёт даже тройки.

Она резко вскинула на меня глаза:

— Кто⁈

Я пожала плечами.

— Философ какой-то. Двести тыщ пятёрка.

Она сердито прищурилась.

— Философ, значит. М-гм. Ладно, иди. Надеюсь, в июне увижу тебя на сессии живьём.

— Я тоже на это надеюсь. Иначе, согласитесь, это будет бессмысленным вложением денег.

Амалия Иосифовна хмыкнула и отперла дверь.

В коридоре я нос к носу столкнулась с Олеськой.

— Ольга! Привет!

— Тише, тише, не ори, — я оттеснила её в уголок. — Олесь, я, короче, порешала. А ты, звезда моя, можешь мне списочек литературы потом черкануть и конспектики там какие. При случае удочку там забрось — может сильно работающие люди могут какие-нибудь письменные работы сдать? Заранее, чтоб в июне не погибать смертью храбрых, а?

Олеся смотрела на меня странно.

— Хорошо, я поузнаю́. Оль, а философ-то?

— А философу погодите платить. Возможно, в его ценовой политике произойдут некоторые изменения.

— А-а, — сказала Олеся, и я пошла. — Оль, а стипендия-то? — догнала она меня.

— Ой, Олеся… Иосифовне купи большую коробку конфет. Скажи — от меня. И если деньги останутся — тортик в деканат, что ли…

БОМЖАТСКАЯ РАБОТА

С института я проехала в Глазковскую типографию. Мне же надо детскую часть двигать. А, значит, что? Значит, надо много объявлений. Чтоб объявлениями прям весь наш околоток забит был под крышку. Желательно ярких.

— Здравствуйте! — узнала меня печатница. — Опять цвет заказали? Я как раз зелёный рулон нарезала, смотрите, какой хороший!

— А ещё что есть?

Меня интересовало, чтобы все объявления были разного цвета. А их у меня пока было…

Подготовка к школе (с нарисованным портфелем). Танцы (с пафосным подстрочником об отборочном просмотре двадцать седьмого января и картинкой танцующих детей). Айкидо для детей (с фоткой тренера в кимоно в эффектной позе). И английский язык (с крупной надписью «инглиш» на инглише). Если на предмет танцоров была хотя бы какая-то мутная договорённость, то английского учителя у меня и в помине не было. Но за две недели он должен был появиться, вот как хотите.

Ещё хотела ИЗО, но потом подумала, что проще помереть. Вот рассчитаюсь со своим дизайном — потом…

Все объявления были представлены далеко не в первом варианте. Которые в четвёртом, а которые и в шестом. Про первые образцы и думать было стыдно, такая вышла лажа. Текст мелкий, много лишнего. Я дома булавками к ковру прицепила, на три шага отошла — ну фигня фигнёй! Потом я штудировала свою книжицу про рекламу, экспериментировала с ковром, выкидывала лишнее, пока не остались лаконичные листовки, которые мне понравились, размером с половинку печатного А4 листа. Посомневалась, но оставила по низу лапшу с телефоном центра (звонить пн-пт, 18.00–20.00). Иначе же вообще никакой связи. И в основной лист дату и время организационных собраний вставила — все на субботу, двадцать седьмое января, с интервалом в два часа.

Ну вот, заказала я этих объявлений всех по тыще штук (то есть по пятьсот стандартных А4 пополам), и… и тут я поняла, что тащить придётся далеко до остановки. Чуть руки, блин, не оторвались. Приволоклась в клуб, разложила по пачкам, часть нарезала. А в чём клеить идти? В белой песцовой шубе? Очень смешно. На расклейщиков глянешь — вечно все в клею.

Чё делать?

Пошла к маме в магазин. Есть, говорят рабочая куртка! Даже не одна. Но на даче.

Пошла к папе — нашёл мне телогрейку для таких случаев, переоделась я, прихватила бутыль клея ПВА с носиком и потащилась украшать район. А администраторшу Шуру оставила «лапшу» резать (со специальными надсечками, чтоб когда отрываешь, весь листок не рвался) и складывать готовые объявления в стопки поочерёдно — удобно сразу брать и клеить.

Через два часа я замёрзла и стала похожа на бомжа. Сама клеем уляпана, руки чёрные (от приглаживания объявлений на столбах) — красота! Зашла к маме в магазин, в подсобке отмылась, чаю попила — и ещё на час. Между домами уже не пошла: темно, страшновато, а вдоль дорог, где фонари подсвечивают — и ничего. Так в этой спецухе домой и ушкандыбала.

Утром встала, думаю — а чего день-то терять? Перекусила быстренько, напялила страшную курточку, клей в руки, остатки объявлений — и снова ногами до ГЭСа. Вчера я по одной дорожке прошлась, где люди часто пешком ходят, сегодня по другой. Пока до клуба дошла, все объявления излепила. Захожу внутрь — мама дорогая. На столе полная коробка, в которой я их вчера привезла, и рядом ещё пара стопищ — надрезанные-то они сильно рыхлее стали. Ну что, труба зовёт?

Сходила я к маме в магазин, взяла у них ПВА здоровенную трёхлитровую банку, чтоб в мой бутылёк отливать, — и пошла по дворам круги наматывать. Похожу часа два, вернусь, погреюсь, съем что-нибудь — и снова лепить. К вечеру ноги у меня гудели, вы не представляете. Как люди целыми днями так работают, да за копейки — это ж ужас…

Вечером я даже за комп сесть не захотела. Полежала с книжкой, задрав ноги (и это не фигура речи, буквально — задрав ноги на стенку над кроватью. А утром потащилась снова. Ну, а как? На неделе у меня возможности будет мало, если только в понедельник да в среду утром. Остальное — работа, учёба. Сегодня я обклеивала свой родной Юбилейный — ту часть, которая к ГЭСу поближе. Есть надежда, что народ будет ходить. Да вообще, никогда не угадаешь, откуда вдруг люди захотят ходить или вообще ездить — рассказывала же я, как меня маман записала аж в Лисиху кататься, через полгорода.

К обеду я притащилась на танцевальную тренировку (ну, чуть-чуть заранее, чтоб успеть переодеться и хоть людей чёрными руками не пугать), но ноги прямо возмущались. Потом оставила охранника бдить за фехтовальщиками и поехала к Вове.

НЕМНОЖКО РАДОСТЕЙ

Хорошо сегодня было, солнце и облака. Небо обещало собраться к ночи с силами и выдать снег.

Мы сидели на лавочке в малохожем краю аллейки, целовались и делились новостями. В основном, конечно, я. Расписывала свою эпопею с расклейкой и вообще как оно всё у меня, строила планы.

— Слушай! — я вдруг вспомнила вчерашний разговор с отцом. — Папа говорит, раз автобат, то, наверное, можно права получить? Он ещё что-то про спецтехнику говорил.

Вовка слегка нахмурился. Тема перевода была ему неприятна — это и ежу понятно.